Солженицыны в Кашине. 1996 год

Прочитал в интернет-журнале «МолОко» очерк-воспоминание Анатолия Байбородина «Загадочный… Александр Солженицын в Иркутске». Он так начинается: «В 1994 году в Иркутске сподобился я зреть и слушать Александра Солженицына, что и запечатлел в репортажном очерке, который увидел свет в здешней газете. Ныне, изрядно выправив очерк, прочтя десятки полярных мнений и суждений о таинственном вермонтском сидельце…». Вот и я приезжал на Тверскую землю и в достославный Кашин вскоре после визита Солженицына в 1996 году. Да, долгонько его возили по огромной стране, напитывали знаниями и впечатлениями – и всё не впрок! Для меня это тоже загадка: как могут так быстро устаревать, не нести никакой исторической и даже литературной ценности путевые очерки навязываемого гения? Ведь очерки Михаила Пришвина или Юрия Казакова до сих пор читаем, как откровение! Может быть дело в том, что Пришвин назвал творческим поведением автора? Да просто – в человеческой любви к Журавлиной родине, к Русскому Северу, к их людям. У Солженицына этого – в помине нет!

Помню, приехал в Кашин ранним вечером. Пошел от вокзала пешком до гостиницы “Русь”. Это не близко, но, кроме такси, другого транспорта к единственному поезду в это не позднее время – нет. По дороге сфотографировал какой-то разрушенный дом (до сих пор стоит), закрытый и запущенный кинотеатр с названием “Родина” (снесли, вроде). Символическая картина! Пошел через мост над обмелевшей Кашинкой в центр города. Но и там не было особого оживления. Молодежь с неизменными бутылками пива кучковалась возле памятника Ленину, на опустевших рыночных рядах возле прилавков. Погода пока позволяла покуривать, хохотать, валять дурака… Медленно побрел домой, зашел в фирменный магазин “Вереск”, купил четвертинку “Клюквенной настойки”, хоть давно уже не пью крепленых напитков. Но настойка с натуральным, а не химическим вкусом клюквы была и впрямь хороша. Выпил в номере и вспомнил прошлые приезды.

Почему-то накатила грусть и сомнения: ну что я всё ношусь, узнаю Россию, работаю как одержимый? Надо ведь понять – ради чего? Может быть, борясь с безвременьем... С временем борются, останавливают, ярко запечатлевают его титаны, святые и гении, а мы – люди с совестью, чувствами и способностями должны бороться с безвременьем и беспамятством, в которые нас погружают.

В молодые советские годы я не задумывался об этом – был органичным лирическим патриотом и видел свою задачу в том, чтобы пробуждать искренние чувства и бороться с мертвящей официозной идеологией, с навязанным интернационализмом в ущерб русскости. Помню, чуть не упал со стула, работая в литовском Тракае над книгой, когда услышал тезис в речи Андропова, что нам сегодняшние братья по социалистическому лагерю дороже соотечественников иных веков или теней прошлого. Не могу точно процитировать – потерял блокнот, в который записал эту чушь. Как раз тогда жил историей, писал первую книгу о путешествиях по древнерусским краям и всем нутром чувствовал, что Боброк Волынский – мой близкий предок, воины белозерских дружин, полегшие на Куликовом поле – мои братья, а вот многие окружавшие меня тогда дети Литвы, фальшиво клянущиеся в верности Компартии, ненавидящие русских и живущих рядом поляков – совершенно чуждые мне люди. Как и сами поляки или чехи, которых я перед этим повидал и понял: они вожделенно смотрят на Запад, что нам страшно далеко до родства, несмотря на общие славянские корни. Жизнь это вскорости жестоко доказала, особенно когда даже братья-болгары поддержали НАТО, предоставили воздушные коридоры для бомбежки Югославии – самых близких им по крови южных славян с турецкой примесью.

Но потом чуть ли не те же люди из ЦК КПСС нам начали навязывать неведомые общечеловеческие ценности, общеевропейский путь, приобщение к цивилизованному сообществу, будто варварам каким. И всё это – на фоне крушения страны, национальных ценностей, русского мира. И я понял, что должен по мере сил собирать родные осколки, запечатлевать уничтожаемое и сознательно или по глупости отринутое. Потому и пошел работать на телевидение и радио, взялся вести просветительские программы, почти перестал писать стихи, обратившись к прямой публицистике, к путевой и документальной прозе.

Нужно ли это кому – не нужно, но я – русский литератор, который продолжает верить, что свитки и книги – не горят, что нигде так не верят оттиснутому слову, как на Руси, что наше дело – запечатлеть и бросить вызов безвременью. Да, порой кажется, что это никому не нужно, но слава киногероев поблекнет, телесъёмка с попсовыми героями устареет, мусор интернета переполнит сознание и будет вычищен им, а честная книга – останется и, может быть, пригодится опомнившимся соотечественникам.

С этими мыслями я уснул, а проснулся снова бодрым и готовым к работе…

* * *

Подошел к памятнику павшим и Вечному огню, он давно не горит. Кашинская земля дала аж 9 Героев Советского Союза, в 1980-м умер последний из них – Петр Михайлович Беляев – не дожил до начавшегося вскоре позора. В части торговых рядом находятся фирмы, учреждения. Кашинская центральная межпоселенческая библиотека – старейшая библиотека города, центр культурной жизни Кашина. Она находится в представительное здании бывшей городской Думы, построенном в «кирпичном» стиле в 1877 году в начале старейшей улицы в центре города – бывшей Думской, а ранее Воскресенской, которая начинается от Воскресенского кафедрального собора. Помимо располагавшихся в этом здании городской Думы и краеведческого музея, вот уже почти полтора века здесь работает первая в городе публичная библиотека. Зашел проверить впечатления от очерков Солженицына.

Воскресенский собор

За время недельной поездки по тверской земле в начале сентября 1996 года Александр Солженицын посетил давно знакомые и запечатлёные в стихах и прозе города – Конаково, Кимры, Калязин, Кашин, Тверь и Торжок, встретился с тогдашним губернатором Тверской области В. Платовым, который был вскоре осуждён за типичные преступные деяния. Беседы с Солженицыным ничему не научили… Да и чему может научить заведомый лжец? Наши бедные дети читают «Архипелаг...» как пособие по истории! Они с этим внушением живут потом – с рассказами про 60 млн, уничтоженных советской властью, про неплохого в сущности предателя Власова, с бредом, что за годы проведённые в лагере, автору не пришлось встретить НИ ОДНОГО реально виноватого арестанта (а где же сидели бандиты из сериала «Место встречи изменить нельзя», которые смотрят школьники?), и пересказами историй про то, как однажды конвой «сжёг в костре сорок человек, отказавшихся работать». Поэтому к его очеркам я всегда относился с недоверием, а уж когда он проехал по хорошо знакомой мне и на раз описанной в книгах Тверской области и расписал… Программа его была типовая: хлеб-соль на границе, прогулка с руководством, встреча в библиотеке с краеведами и работниками культуры, ответы на стоны, как спасти Россию. После всего лично увиденного и постигнутого я понял, что очеркист Солженицын – не очень интересный, а очернист – хоть куда. Можно по его сочинениям вести спецкурс на кафедрах журналистики или в Литинституте: «Как нельзя писать путевые очерки». Жанр этот, чрезвычайно развитый в русской литературе – от «Путешествия из Петербург в Москву» Радищева и «Путешествия в Арзрум» Пушкина до «Писем из Осташкова» Слепцова и «Башмаков» Пришвина – всегда, конечно, грешил авторской тенденциозностью, той прекрасной однобокостью, которая делает каждую дорогу и тему неисчерпаемой, но какие-то краеугольные принципы должны сохраняться.

* * *

В 2003 году в рамках государственной программы по военно-патриотическому воспитанию состоялся Всероссийский конкурс на лучшее писательское и журналистское произведение “Моя малая родина” (теперь деньги на такое – не выделяются, хотя программа военно-патриотического воспитания на бумаге существует). Высокую оценку получила работа десятиклассницы Адили Зариповой из города Кимры Тверской области. Ее публицистическое исследование об истории кимрского гостиного двора приобрела символическое значение: юная россиянка, татарка, прекрасно владеющая родным русским языком, на примере лишь одного здания в центре районного центра нарисовала горестный образ постперестроечной России. Гостиный двор был построен в 1914 году по образцу Нижегородской ярмарки, до 1-ой мировой войной в строй вошла первая очередь центра коммерции. После революции здесь помещался Дом советов, изящное здание украшало все открытки и путеводители. С ослаблением народовластия и подменой его номенклатурным застоем здание, принадлежащее горторгу, стало приходить в ветхость. На волне перестроечной демагогии пообещали его отреставрировать и отдать Дому пионеров. Начались либеральные реформы, накатил дикий рынок, бесхозное здание начали растаскивать, бомжи облюбовали его для ночевок, а молодняк – для оргий после дискотек. Рухнула крыша, посыпались стены. В 1996 году у путешествующего Александра Солженицына вырвалось правдивое восклицание: “Руины перестройки”. Но сказал он это почетным сопровождающим, а написал другое – писатель публично давно перестал взывать к справедливости, бороться с дикостью, развенчивать власть, то есть бодаться с дубом. А сердце русской татарочки не могло остаться равнодушным. Я пригласил ее в прямой эфир радио “Резонанс”, и она продолжала вслух переживать: «Как же так? – Дом школьника находится в не отапливаемом одноэтажном бывшем детсадике, там нельзя заниматься в кружках. Я пошла на станцию юных натуралистов на самую окраину – в покосившемся деревянном домике крысы бегают. Как туда ребятам ходить?».

Я слушал ее чистый голос и думал: ну почему же взрослые не сгорают со стыда, не кричат в полный голос, не протестуют, не думают о будущем собственных детей, когда идут на выборы, покорно голосуют? Ведь здание, описанное и сфотографированное Адилёй, стоит, как зримый укор, в самом центре Кимр, в центре коренной России! А ведь перед этим в «Литературной газете» с большим опозданием вышли очерки Солженицына “Тверские города», и вот что он написал в разделе «Кимры»: «Уже не используется, но стоит и просится к реставрации Гостиный двор – даже трёхэтажный, с башенками, по­строенный в 1914 году, да скоро и попавший под советскую власть – вселялись сюда окружкомы, укомы, райисполкомы и истоптали здание». В каком смысле «истоптали»?– они же стояли, служили для блага людей, а теперь это – руины, свалка, прибежище пьяниц и наркоманов! Нельзя же, чтобы пусть и одаренная школьница писала аргументированней и честней, нежели прославленный писатель и ментор.

Вообще, внимательно и пристрастно (я сам бывал как очеркист во всех этих тверских городах) прочитав очерки Солженицына, понимаешь всю нехитрую схему их построения: был, мол, до революции процветающий торговый (ремесленный, уездный, духовный) центр, а после прихода советской власти – начал приходить в запустение. Особенно губительным для всех пунктов вояжа предстает тот период, когда Солженицын был в подполье, а потом благоденствовал в Европе и в штате Вермонт, то есть тот отрезок созидательной истории, когда на самом-то деле велось самое интенсивное строительство хоть на селе, хоть в малых городах, стоит только посмотреть незашоренным взглядом или прочитать выложенные кирпичом (была такая мода) даты строительства на фронтонах ДК, быткомбинатов, скотных дворов, школ. Про эту особенность неадекватного восприятия действительности сказал еще молодой Лев Толстой в «Севастопольских рассказах»: раненному солдату любое сражение, где он был контужен, представляется проигранным.

Самое потрясающее, что Солженицын бродил по городу Кимры с городским архитектором Валентиной Николаев­ной Хлебородовой и краеведом Барабановым (даже имени не узнал), которые могли бы ему рассказать историю запустения Гостиного двора в псевдорусском стиле. Но зачем – он знал заранее, что «советская власть истоптала»…

Кстати, к сельскому хозяйству у Солженицына почти тот же подход. Уж тут про крах любой чиновник и пастух мог бы писателю с цифрами рассказать. Нет, он снова винит советскую власть, пишет нечто несуразное: «Вот – за советское время нагородили «животноводческих комплексов» сразу на 800 голов, хотя нормальное стадо, которому в округе может достать пастбищ -100-150 голов. А на такое упятерённое где набраться пастьбы? Перегоны по 5-6 километров, за такую проходку у коровы «прожигает молоко»…

Эх, разве в этом главная проблема? Да на тверских пойменных и приозерных лугах и болотинах любое стадо можно прокормить! Лишь бы оно существовало по экономическим и демографическим условиям. На 1 января 1985 года, на начало перестройки, в Кимрском районе насчитывалось 30 439 голов крупного рогатого скота, в том числе – 11 900 коров, на момент путешествия Солженицына общее поголовье крупного рогатого скота уменьшилось в 3 раза – 10 483 головы, а на 1 января 2004 года в районе осталось 6 102 головы (из них коров – 2 696), то есть продуктивное стадо на тех же землях уменьшилось почти в 5 раз – какие тут перегоны с прожиганием молока! Больше, чем в 5 раз сократилось и производство мяса. Я взял эти официальные данные из книжки журналиста Германа Андреева «На берегах Малой Пудицы», вышедшей в 2004 году. Сегодня этот обвал – продолжается. Но наряду с этим строятся как раз огромные агрокомлексы – не угадал и тут!

* * *

Вот как Солженицын описал приезд в Кашин и встречу в библиотеке в 1996 году: «В тот же день надо было по­спеть в Кашин, но по дороге на него шофёр не заметил крохотного указателя, дал крюк минут на 50, а мы и так опаздыва­ли сверх рассчитанного – и на по­роге Кашинского района, уже в 6-м часу вечера, с болью и стыдом увидел я встречающего нас район­ного администратора с хором де­вушек и хлебом-солью. Учреждённое гостеприимство навязыва­ет, однако, вельможный характер простой поездке. Театральность – отягчает, но русский обычай-то извечный, добрый, а хлеб-то ка­кой дивный, вкусный, ведь ещё умеет кто-то печь!

Да и в самом же Кашине, в биб­лиотеке, собрались, бедняги, и ждали – сколько? уже два часа? три часа? Да не по неволе, как раньше, но доброй охотой, приезд мой для них – неожиданное диво и ждут какое-то слово услышать. (Ох, какое самомнение! – будто раньше заметившего и печатавшего его Твардовского, например, не ждали бы с придыханием!-А.Б.). А я в пламенной встрече в Угличе – выложился весь, уже сегодня огня не возжечь, и повторять устал — а люди ждут. Предлагаю обычный порядок: высказываться сперва им. От заведующей библиотекой Н.А. Мироновой узнаём, что биб­лиотека кашинская – с 1882 года (везде написано – с 1877 года!-А.Б.), приходил в неё читать и сам го­родской голова. Уж какие рево­люционные разорения над ней ни пронеслись – а уцелела. И читате­ли сами помогают её поддержи­вать; да только малая беда: «нет финансирования...». Проклятые грязнохваты, клы­ками рвущие русское добро! Как вы не подавитесь? объели все на­ши живые ветви.

Где библиотека – тут и краеве­ды, вечно живая поросль. И мест­ный фотограф: сколько у него есть снимков, как бы книгу из­дать? – Гравёр: «Кашин – жемчу­жина, город, превращённый в по­мойку». — Учитель: если бы нам настоящее самоуправление! но больше 80% наших налогов ухо­дит в Москву. – Учительница: по­сетите нашу школу! (Тут – и быв­шая женская гимназия, и бывшее реальное училище)...

А жителей сегодня осталось (при льнообработке, молочном заводе, швейной фабрике, медучилище и своём краеведческом музее) – ты­сяч лишь до двадцати. (Уже меньше было, и льнозавод закрылся – лён некому теребить и обрабатывать! – А.Б.) Здешние церкви в массе разорены, но усто­ял Воскресенский собор прошло­го века (вместимостью на 7 тысяч человек), построенный всего лишь одним здешним купцом (Терликовым), часы отбивали тут мелодичные куранты, купленные на лейпцигской ярмарке. (Сегодня в соборе – «дом культуры».) Не столько в сохранившейся натуре (но – есть ещё особняки), а по старым фотографиям увидишь, сколько было удивительной архи­тектуры и внутренней отделки, не преувеличивают краеведы, назы­вая тот старый Кашин «жемчужиной архитектуры». (А злой и холодный Салтыков-Щедрин назвал Кашин «вымороченным городом» – и с тех пор, говорят терпеливый краевед Виталий Николаевич Кошелевский и главный архитектор города Галина Васильевна, – с тех пор, больше ста лет, «ни один из­вестный писатель не посещал нашего города», оттого стал собы­тием – мой усталый и поздний приезд, неловко мне перед кашинцами)»…

Да, почтил визитом вместо холодного Салтыкова-Щедрина, который судился здесь со своей матерью, «пламенный» очернист Солженицын. Надо же ему привычно обличать, сравнивать с былым процветанием: «Была тут сильная хоро­вая культура, в церковно-приходских школах учили петь по нотам. Учительские хоры давали концер­ты в пользу голодающих Повол­жья. (Ещё и до Второй войны со­хранялась культура пения, и в колхозах ещё пели хоры.)». Ну вот, а мы удивляемся, что на Украине Великую Отечественную называют Второй мировой – это Солженицын ещё внедрял! «После революции множество кашинцев – дети купцов, священников – скрылись отсюда. В 1931 закрыли собор с глумливым «вскрытием мощей». (Несколько икон Гра­барь увёз в Русский музей.) Тогда оборвались и ремёсла – плетение из соломки, резьба. А ныне, с 1993, тщатся, бедные, проводить «фестиваль возрождения России». И больно, и стыдно слушать их и изумляться – откуда ещё в них берётся энергия и на что надежда?

Бибколлектор тверской област­ной разваливается и никаких по­полнений в кашинские библиотеки не шлёт. (Ещё недавно присылали тематические планы и можно бы­ло делать выборки.) И самим переплетать дряхлые книги уже не на что. Из абонемента воруют книги – другого способа достать их нет. Книжное одичание уже кло­нится к тому, что пятиклассника трудно заставить читать книги. И всё-таки, поражает нас – библиоте­карь, Галина Борисовна Волкова: «Мы остались единственный светоч. Будем стоять до последнего!» Как – в битве»…».

Специально привел большой и весьма живой отрывок, потому что уже уставший писатель просто выслушал наболевшее, честно записал высказывания знающих людей и ничего в этот раз не домысливал, не досочинял, только сохранял свою методу отбора: раньше и при проклятых Советах...

Итак, зашел в библиотеку по следам, так сказать, Солженицына. Что изменилось после его приезда? Симпатичная и молодая директор Ирина Юрьевна Лубова работает всего год в этой должности, может только рассказать о конкретных сегодняшних делах и цифрах. В Центральную библиотечную систему входят 3 городских библиотеки и 27 – по району. В 13 из них заведующие работают уже на половине крохотной ставки. На все библиотеки в 2005 году пришлось 11 528 новых поступлений книг – слёзы, конечно.

– Пурхаемся, пурхаемся снизу-то, а что наверху думают о культуре, о тех, кого до ума доводить надо? Средняя зарплата по нашей системе – маленькая. Ну кто пойдет работать, учиться на библиотекаря? Я – местная, потому и пришла на эту должность. Но деньги-то зарабатывает муж в Москве. Так пока и живем -поврозь. Да и какая судьба у самого города? У нашей сотрудницы дочка закончила факультет иностранных языков Орловского педуниверситета. И менеджмент знает, и языки. Вернулась, но что ей тут, умнице, делать?».

Это уже не петли Кашинки, а петли нынешней провинциальной жизни…

Виды Кашина

…Вечером уезжал на позднем поезде дальше, на Весьегонск. Пришел пешком на вокзал, взял билет, вышел на платформу и прочитал на цветном, но поблекшем транспаранте с куполами и стихами:

Года идут, но город не стареет –

Друзья пришли и город молодеет

Вяло отметил, что нет запятой перед союзом “И” да задумался: стареет или молодеет Кашин? Скорее первое – умирает без напористого дела, яркой духовной жизни. А может, я постарел. Но ведь по-прежнему, как в молодости, тянет в дорогу...

* * *

И вот на майские праздники 2019 года, через много лет, снова приехал в Кашин чуть подлечить спину на старинном курорте. Написал в ФБ несколько слов под свежими фото. На мой пост откликнулся Алексей Волков: «Да, Кашин это сказка, это песня... очаровательный город, с уникальной историей.. таких мало...». И впрямь исторических городов мало, но они в нынешней России – обречены. Население – убывает, жизнь вытекает. Ещё недавно на заводе электрооборудования работало 1000 человек, теперь – 517. Никого у проходной – не видать... В городе вечером – ничего не работает.

В проулке Обновлённый труд,

Там, где машины не идут,

Поскольку это тупиково,

Я думал несколько минут:

Куда ж нас всё-таки ведут,

Уж если труд – всему основа?

Кто верит в эту ерунду,

Что всё даётся по труду,

Как утверждал товарищ Горький?

Как пошло дуть в одну дуду

С тем, кто имеет нас в виду,

В рот – бутерброд, по поговорке.

Среди проснувшихся равнин,

И всё-таки родных осин -

Зелёный дым по перелескам…

Один лишь Салтыков-Щедрин

Напомнит с болью, чей я сын,

А больше – и поспорить не с кем.

Вице-губернатор Салтыков-Щедрин, напомню, назвал ещё процветавший торговый Кашин выморочным городом. С ним всё краеведы спорили. А теперь и негде их услышать... Библиотека в бывшей Гордуме, где Солженицын витийствовал – на праздники закрыта.

Сорок лет назад в подвале главного собора был ресторан – всегда битком. Это уж чересчур, конечно, но ДК долго под сводами сохранялся. Теперь построили новый (десять лет отметили). Ткнулся – закрыто. Вахтёрша открыла, поведала, что никто в праздничные дни не работает, гостей не собирает – «Только репетиции к 9 мая идут. Провели – ушли». А как же досуг, бойцы культурного фронта? А в 2004 году, помню, на 7 ноября приезжал. Ненастным вечером в соборном ДК – полно людей было, гардероб вовсю работал, детские голоса раздавались под сводами, где сегодня правый придел. Кощунственная мысль мелькнула: может, зря ДК из собора убрали, где днём и в праздничные дни – абсолютная пустота? Две подружки в жилетках из машины вылезли, приготовились войти полюбопытствовать. Да я свечку Анне Кашинской поставил… Да, песня – уходящая, тоскливая. Курорт работает, но что с ним было бы, если не строительство корпусов и грязелечебниц в советские «Года созидания», как назван главный стенд в коридоре?..

Ещё – для мало знающих – собор этот построил в зимней части самый последний пройдоха – купец Терликов, воспетый Солженицыным, который споил фальшивыми винами половину центральной России. Поэт-сатирик А.Е. Измайлов, приехавший в город в качестве Тверского вице-губернатора в 1827 г., иронизируя по поводу купеческих нравов, писал:

Город Кашин – чудо!

Одно в нем только худо,

Что Терликов-купец, –

Вин славных продавец

Большой скупец,

Что против совести и веры

Нередко делает обвесы и обмеры.

Кашин заморозил строительство

* * *

Зашёл на прощанье в библиотеку курорта, сразу увидел стопку «Русского дома», представился сперва как член редколлегии журнала. Молодая Анастасия, у которой муж в соседнем Калязине поработал, да и в Москву перебрался, с грустью рассказала, что журнал «Русский дом» выписывать перестали с 2017 года. Из подписных оставили только «АиФ» и «Наука и жизнь». Это в городе святой Анны Кашинской, где было 36 церквей и 3 монастыря! Зато вся полка за спиной – из Веллера и Рубиной состояла, хотя деньги на закупку книг – администрация курорта совсем не выделяет. «Откуда же эти авторы берутся?». – «А московские библиотеки делятся – у них-то денег много». Ну, пусть и много, но не на россыпи же Веллера их валить!

В этой скромной библиотеке, расположившейся в здании 19 века, где после революции и располагался весь курорт для трудящихся, подумал о том, как сильно продвинулись в либеральной русофобской политике, чуть ли не официально поощряемой, лелеемой электронными СМИ, которых не было в годы строительства этого здания. Но ровесник его Достоевский уже тогда насквозь видел мерзкое явление и предупреждал по поводу этих представителей российской общественной мысли: «...Русский либерализм не есть нападение на существующие порядки вещей, а есть нападение на самую сущность наших вещей, на самые вещи, а не на один только порядок, не на русские порядки, а на самую Россию. Мой либерал дошел до того, что отрицает самую Россию, то есть ненавидит и бьет свою мать... Эту ненависть к России, еще не так давно, иные либералы наши принимали чуть не за истинную любовь к отечеству и хвалились тем, что видят лучше других, в чем она должна состоять; но теперь уже стали откровеннее и даже слова «любовь к отечеству» стали стыдиться...». А что же говорить про нерусских либералов? Да, про такую любовь ни Быков, ни Веллер с гримасой презрения тем более не заикнутся, потому что ценимый Кремлём лектор понял в коме, что «Бог на его стороне», а гражданин Эстонии в этой Рашке – сам себе и бог, и пророк. И вот он царит даже в скромной библиотеки русской глубинки!

А ещё вспомнил, как симпатичный школьницы на эстраде Горсада пели в Праздник Труда – на ветру 1 мая:

Пролетают мимо

Лучшие года.

Знанье – это сила,

А жить-то когда?

И родители улыбались на эти мнимо дерзкие слова, фотографировали своих чад. Воспитывают поколение и книжками Веллера, и песенками такими…

Ну и ещё несколько цифр. На 1 января 2019 г. фонд Кашинской центральной библиотеки насчитывает 43 575 единиц хранения. Это, в основном, заслуга уездных государственников и советских руководителей города. Скажем, в 1919 году библиотеку посетил поэт, общественный деятель Демьян Бедный. Из его отчета видно, что в городе в то время работало 6 библиотек, Центральная библиотека располагала фондом всего в 12 тысяч экземпляров. Число читателей сегодня – 4 988. Неплохо: ведь общая численность жителей на 2018 год в Кашине составляла 14,3 тысяч человек, а когда я был здесь в предпоследний раз в 2007 году, оно составляло 15 800. Заметное уменьшение… С 2019 года – создано муниципальное учреждение культуры «Кашинская централизованная библиотечная система». Директор Лобова, которая недавно похоронила мужа, жившего на два города, с опасением ждёт реорганизации, которая у нас, как любая реформа, ведёт к ухудшению ситуации. Было 27 сельских филиалов, потом 18 филиалов, теперь только 11, и ждут с тревогой новой оптимизации. Дело даже не в умирании сёл, закрытии библиотек, как и везде на селе, а в непонимании того, что же происходит. В библиотеке женщины, а не эксперты высоколобые, мне прямо сказали: малые города, похоже, обречены. Власть сделала ставку на мегаполисы, агломерации: так выгоднее экономически и легче управлять политически. А мы?..

Кашинка мрачна и мелка

Поэтому вся головная теория Солженицына о возрождении земства – давно рушится, попирается реальностью. Характерно, что и на прямой линии, следя за вопросами онлайн, Путин признался: «Прежде отвечу на вопрос, который там увидел: «Вы больше москвич или россиянин?» Я – петербуржец. Родился в Петербурге, и это моя малая Родина. Это тоже о чем-то, считаю, говорит». Да, говорит, но попутно замечу, что в России умирают десятки древних малых городов и сотни сел и деревень – чьих-то малых родин. Что с ними будет? Какова концепция градостроительная, демографическая, социальная по удержанию и развитию наших необозримых просторов? Вообще, куда идет Россия? На многие жгучие вопросы президент, увы, не ответил.

Анатолий Байбородин пишет в конце очерка-воспоминания: «Русская трагедия девяностых и нулевых разворачивалась на глазах Солженицына, и Александр Исаевич пытался о сем оповестить российскую власть, но либеральная власть уже не слушала «страдальца», а народ не верил слову «былого пророка». Запад же, ненавидящий русских, яко черт ладана, ликовал: если Солженицын вдруг написал бы роман о великих русских потерях после крушения Народной Империи, перед коими смеркла даже война, то Запад, уже заплативший былому сокрушителю нобелевской премией, не дал бы и ломаного гроша за роман, а рукопись презрительно швырнул в корзину». Да не стал бы такую книгу Солженицын писать, а написал бы – она получилась не менее лживой, чем «Архипелаг ГУЛАГ». Не чувствовал он России, не любил, раз перечёркивал самые величественные, пусть и трагические порой страницы из её истории. Ну а очерки его сегодня представляют интерес только для знающих и понимающих людей, которые сами ведут летопись тех или иных краёв. Вот как я: много раз писал про Кашин в книгах «Белая дорога» (1985), «Дорога на Беловодье» (2014), в газетных очерках, рассказывал на радио и по телевидению. Ну, можно и поверхностные заметки Солженицына использовать с их примитивной схемой построения. Не больше того, но опыт очерниста – имеет социально-литературоведческое и профессионально-воспитательное значение для моих студентов от противного: ТАК нельзя… Никакой загадки.