Конспект эпохи[1]

«Воистину лучшая монография 2010 года по русскому консерватизму!»

Михаил Тюренков.

Котов А.Э. Русская консервативная журналистика 1870 – 1890-х годов: опыт ведения общественной дискуссии. – СПб.: СПбИГО, ООО «Книжный Дом», 2010. – 224 с.

Русский консерватизм – феномен одновременно и интенсивно изучаемый отечественными гуманитарными дисциплинами на протяжении нескольких последних десятилетий, и остающийся плохо изученным и, видимо, еще хуже понимаемым нами. Это положение вещей хорошо демонстрирует и со вкусом составленный историографический обзор, открывающий монографию Котова (стр. 5 – 30): при многочисленности работ, раскрывающих конкретные стороны русского консерватизма, мало что можно назвать в числе попыток масштабного и глубокого осмысления данного направления: оно остается за пределами философской рефлексии, концептуального анализа. Иными словами, его фактичность не переходит в сферу интеллектуального опыта – высказывания и позиции остаются единичными событиями, за ними редко вскрываются фундаментальные интеллектуальные пласты, их определяющие (то, что позволительно, с неизбежной долей условности, назвать «интеллектуальными горизонтами времени»), и совсем редки и еще реже – удачны – бывают попытки реконструировать русский консерватизм как этап политической и интеллектуальной истории. Собственно «историческому разуму» здесь мало места – он заменяется или чистой фактичностью, или же наивным актуализмом, прямым переносом позиций прошлого в современность.

Исследование Котова непосредственно посвящено истории русской консервативной журналистики – но, как и всякая глубокая работа, она выходит за свои рамки, поднимая куда больший круг вопросов. Фактически, рассматриваемая работа превращается в конспект истории русской консервативной мысли – акцентированный на те ее стороны, что нашли преимущественное выражение в журналистике. Как отмечает сам автор,

«До 1905 г. в России не было парламента и легальных политических партий – и следовательно, периодические издания не только служили единственной ареной общественной дискуссии, но являлись своеобразными центрами, вокруг которых группировались общественно-политические направления» (стр. 3).

Иной аспект той же ситуации фиксирует цитируемый автором современник и участник описываемых событий И.И. Колышко: «наши самые свежие, а подчас и глубокие мысли попадали сплошь и рядом не в книгу, а в газету». Если выйти за пределы газетной истории, то верным оказывается высказывание Н.Н. Михайловского: «Не будет чрезмерной смелостью утверждать – вся история русской литературы второй половины XIX века есть собственно история журналистики». Сам автор сопровождает последнюю цитату осторожной оговоркой о «полемической заостренности» суждения Н.Н. Михайловского (стр. 129), но если снизить верхнюю хронологическую границу до 1880-х годов, то формулировка народнического критика станет едва ли не совершенно точной, в силу особенностей истории русской печати, когда литературный рынок был привязан к толстым журналам, а отдельное книгоиздательство – сравнительно незначительно по масштабам (зачастую книгой издавались тексты, ранее опубликованные в журналах – собственно, отсюда и привычный оборот того времени: «первое отдельное издание»)[2]. Если это верно для художественной литературы, то в еще большей степени относится к истории общественной мысли – здесь куда большей была роль газеты и совершенно незначительное место занимали отдельные книжные издания[3] (за исключением брошюр – в свою очередь обычно бывшие отдельными оттисками газетных или журнальных публикаций).

Однако помимо этой, внешней по отношению к истории консервативной мысли, ситуации, имеется и куда более значимое обстоятельство – русская консервативная журналистика предстает как единое пространство, где другой – почти непременно «значимый другой», чья мысль находится в поле внимания остальных участников, что и создает вынесенную в подзаголовок ситуация «общественной дискуссии». Это обстоятельство делает работу Котова чрезвычайно значимой, поскольку она стремится очертить рамки и основные направления данной «общественной дискуссии» и, собственно, ее описание определяет и структуру работы – от описания участников к ключевым вопросам, фокусирующим взгляды сторон: (1) отношение к власти и обществу, (2) представления о роли и задачах печати, (3) споры о «сословности» и представительстве, (4) полемика о роли церкви в государственном строительстве, (5) национальный вопрос («народная политика») и (6) опыт контрреформ.

Трудность, с которой неизбежно сталкивается любой исследователь русского консерватизма – проблема типологии, поскольку консервативное направление, по «многоцветью» вполне способное удовлетворить и самого Константина Леонтьева, в то же время не дает какого-либо простого и очевидного критерия внутреннего разграничения. Разумеется, всякая классификация условна и определяется целью и задачами исследованиями, но схема, предложенная Котовым, по нашему мнению, продуктивна и далеко за пределами изучения истории журналистики. Автор предлагает следующую «мягкую» типологию русского консерватизма 1870-х – 90-х гг.:

1. Бюрократический национализм (Катков, Победоносцев, «птенцы гнезда Каткова), определяемый через «причастность публицистов к принятию государственных решений» и ставящих в центр своей публицистики государство и бюрократический аппарат как инструмент приведения желаемых ими решений в действительность;
2. Славянофильство и его эпигоны, определяемые вполне традиционно (вслед за Н.И. Цимбаевым, Е.А. Дудзинской и др.) как «русский либеральный национализм»;
3. Дворянский консерватизм, для которого, после «Вести» 60-х гг., чья программа к началу 70-х годов воспринимается уже как откровенно утопическая, характерна позиция Р. Фадеева. Для 1870 – 90-х годов, по оценке автора, «из крупных идеологов <…> сторонником относительно “чистого” дворянского консерватизма оставался лишь кн. В.П. Мещерский» (стр. 95);
4. Церковный традиционализм, представленный фигурами Т.И. Филиппова и Н.Н. Дурново (редактор «Востока», выходившего в 1879 – 1886 гг.), чья позиция отчетливо вырисовывается в долговременном противостоянии со взглядами К.П. Победоносцева;
5. Консервативный романтизм. К этому направлению Котов относит К.Н. Леонтьева, «поскольку характерные для Леонтьева стремление сочетать противоположные начала (эстетику и религию) и стремление слить искусство с жизнью – есть признаки именно романтического миропонимания» (стр. 105). Наличие черт консервативного романтизма автор отмечает также во взглядах Вл.С. Соловьева и Ф.М. Достоевского: «у первого с элементами утопического “христианского социализма”, у второго – народничества» (стр. 109).
6. Неоконсерватизм, включающий круг авторов, близких к журналу «Русское обозрение», и Л.А. Тихомирова, причем сам исследователь отмечает значительную долю условности данного обозначения (стр. 110) – группа образуется скорее по «остаточному принципу», явно не принадлежа к направлениям, образовавшимся ранее, и имея не столько специфическое особое credo, сколько ощутимое стилистическое отличие от остальных.

Приведенная классификация подтверждает ту мысль, что для русского консерватизма характерны «личные» позиции, а не «направления», представленные тем или иным изданием – поскольку даже в случае жесткого «направленчества» газеты (возьмем хрестоматийные случаи «Московских Ведомостей», «Руси» или «Гражданина»), решающую роль имеет фигура редактора или издателя, выступающего идеологом.

Подчеркнем, что фактически работа оказывается не столько историей консервативной журналистики, сколько конспектом самой истории русского консервативной мысли последнего тридцатилетия XIX века – с чем связан и основной недостаток работы, на сей раз, действительно выступающий продолжением ее достоинств: объем работы ведет к чрезвычайной сжатости изложения, многие положения даны исключительно тезисно, многочисленные интересные и продуктивные наблюдения лишь зафиксированы – без развернутой аргументации. При столь небольшом объеме тем большее уважение вызывает мастерство автора выпукло и ярко дать портреты не только главных, но и ряда второстепенных консервативных публицистов того времени, указать не только центральные, но и некоторые значимые аспекты и ответвления дискуссий того времени – оставляя желать более детального и неторопливого изложения изложенных в работе проблем и сюжетов.