Андрей Сахаров на I съезде народных депутатов СССР. 1989 год

Продолжаем публикацию воспоминаний В. Литова, работавшего в годы горбачевской перестройки в высшем органе законодательной власти СССР и бывшего прямым очевидцем событий, связанных с распадом федеративного социалистического государства. Особый интерес они представляют на фоне разгоревшегося азербайджанско-армянского конфликта вокруг Карабаха.

Работая в Кремле, я стал прямым очевидцем событий, связанных с армяно-азербайджанским конфликтом, а также нараставшей национальной напряженности в Прибалтике, где русскоязычное население начало подвергаться открытой дискриминации

Помню, как ко мне в кабинет на третьем этаже здания, окна которого выходили на Соборную площадь и Кремлевский Дворец и явно взволнованный человек. Представился сотрудником Комитета государственной безопасности, показал соответствующее удостоверение. Попросил выслушать его, что я и сделал, тем более, что информация, которую он мне изложил, была чрезвычайно интересной. Согласно его данным, назревал крайне опасный конфликт, чреватый массовым кровопролитием, а затем и развалом всей страны. Речь шла об острых противоречиях между Арменией ей и Азербайджаном вокруг Горного Карабаха, армянского анклава на азербайджанской территории.

«Западные спецслужбы и особенно ЦРУ давно работают в этом направлении, – сказал мой собеседник. – А вот роль фитиля к пороховой бочке сыграют армянские боевики, фанатичные националисты. Мы пресекли готовящуюся провокацию. Сейчас они арестованы и находятся в тюрьме. Но если их выпустить, начнется террор и резня. Взбаламутят не только Армению и Азербайджан, но и другие республики – националистов и сепаратистов там хватает. Поверье, я в силу своих служебных обязанностей знаю этих людей. Националистическую заразу надо выжигать каленым железом сразу, иначе ее раковые клетки быстро превратятся в неизлечимую опухоль, с которой уже будет невозможно справиться. Но этих боевиков как раз собираются выпустить, есть уже указание на сей счет Горбачева. Ему все докладывалось, представлялись неопровержимые факты и документы, но он стоит на своем».

– А чем объясняется его упрямство?

– На этом настаивает Сахаров как правозащитник и гуманист. Он ведь у вас сопредседатель Межрегиональной депутатской группы. Горбачев с ним считается. А, может быть, хочет прослыть «гуманистом» в глазах мирового сообщества. Он на этом просто помешался. Ради симпатий Запада готов на все. Ничего не желает слушать.

– Почему вы обратились именно ко мне? Вы знаете, что я лишь сотрудник аппарата, прямого доступа к руководству Верховного Совета у меня нет, о Горбачеве я уже и не говорю.

– Я знаю, что вы государственник и смелый человек, и что вы тесно связаны с группой «Союз». Привлеките к этой проблеме депутатов, организуйте давление на Горбачева со стороны Верховного Совета. Поднимите шум в Совете и на Съезде, раскрутите все это в патриотической печати, вы ведь там критикуете горбачевский курс без оглядки на возможную реакцию. А в моем положении, как вы понимаете, это невозможно.

К академику Сахарову у Горбачева действительно были явные симпатии. Хотя выдающийся физик, ринувшийся с высокомерным апломбом в политику, был по-детски наивен в ней, и своей одержимостью и нежеланием считаться даже с очевидными фактами принес немало вреда. И не только в национальном вопросе. Но Горбачев, который вел заседания Съезда, почему-то предоставлял ему слово в приоритетном порядке 6-7 раз, хотя для 90% его участников даже единственное выступление было недостижимой мечтой. Как-никак более 2 тысяч человек, причем много выступлений, заранее запланированных и «по должности». У Сахарова же не помню ни одного, сколько-нибудь всерьез касающегося острейших проблем страны. Какие-то эмоциональные выкрики и чисто интеллигентские, оторванные от реальной жизни суждения, не имевшие к тому же ни малейшего отношения к обсуждаемой повестке. В зале сразу же раздавался недовольный гул, когда он, с санкции Горбачева, в очередной появлялся на трибуне. Но этого ни сам председательствовавший, ни академик как бы не замечали…

Действительно, после разговора с чекистом я попытался как-то повлиять на ситуацию. Тем более, что Горбачев, ссылаясь на просьбу руководителей республики, выпустил из тюрьмы одного из лидеров азербайджанских боевиков некого Панахова. Такой «гуманизм» по отношению к отъявленным бандитам, грозил самыми непредсказуемыми и кровавыми последствиями. Однако понимания со стороны выступавших за сохранение единого социалистического государства активистов депутатского объединения «Союза», к которым обратился, не встретил. Ссылались на запутанность сложившегося положения и неуверенность в том, стоит ли открыто становиться на позицию одной из сторон. Сами, мол, должны разобраться, переговоры ведь идут, зачем осложнять их депутатским вмешательством.

Короче, убедить не удалось, пришлось действовать другими методами. Написал инициативную записку на имя самого М.С. Горбачева. Сослался на растущие опасения депутатов (это они мне разрешили), просил еще раз обдумать решение об освобождении находившихся в тюрьме боевиков, а также о повторном аресте тех, кого уже выпустили.

Аналогичные записки в форме информации о настроениях депутатского корпуса направил руководителям палат Верховного Совета. На последних, правда, не очень-то надеялся, понимая, что они вряд ли станут отговаривать Горбачева от уже принятого им решения. По крайней мере, лишний раз доложил об обеспокоенности депутатов, что уже неплохо.

Однако ничего из всего этого не вышло. Боевиков и с той, и с другой стороны выпустили, фитиль сработал. Решение карабахской проблемы перешло в «горячую» стадию, начались вооруженные столкновения, пролилась кровь, в обе стороны потянулись потоки беженцев. А затем конфликтные ситуации стали возникать и в других национальных республиках, на что федеральный Центр также не обращал внимания. Чекист оказался полностью прав.

Горбачев, которому передал эту записку хорошо относившийся ко мне сотрудник аппарата, занимавший в нем высокий пост, крайне негодовал по поводу ее «алармистского» содержания. «Там идут переговоры, думаю, что договорятся. Ты лучше подумай, – сказал он, – стоит ли в аппарате Верховного Совета держать сотрудников, распространяющего панические настроения». На мой автоматический вопросительный взгляд высокопоставленный «аппаратчик», близко знавший главного» «перестройщика», ответил моментально: «Никакого заявления об уходе не подавай! Он сразу же о тебе забыл, его сейчас волнуют чисто шкурнические интересы: надо лавировать и любой ценой удержаться на посту. Ты слишком мелкая сошка и ни малейшей опасности не представляешь, чтобы он дал указание о твоем увольнении». Помню, как резануло слух фраза о «шкурничестве», ничего себе, подумалось, «круто» оценивают своего шефа его подчинённые… Однако эта резкая оценка оказалось полностью справедливой,

Меня, как и многих депутатов «Союза», возмущало и бездействие центральной власти, не принимавшей никаких мер по пресечению усиливавшейся дискриминации русскоязычного населения в прибалтийских республиках. Горбачев, руководители правоохранительных органов были хорошо осведомлены об этом. Неоднократно привлекали их внимание к проблеме и депутаты группы «Союз». Да и мы, «аппаратчики», собирали и передавали письма и обращения, поступавшие в адрес руководителей Верховного Совета. Вспоминается здесь вот что.

Одним из наиболее толковых и энергичных депутатов, с которым мне довелось встречаться в кремлевских зданиях высшего законодательного органа власти был Альфред Петрович Рубикс. Он был мэром Риги, занимал другие руководящие советские и партийные посты. Поднимавшие голову латышские националисты и сепаратисты побаивались его, стойкого коммуниста и сторонника сохранения единого социалистического государства. И никак не могли добиться его смешения. Авторитет Рубикса, основанный на реальных делах и заботе о своих избирателях, был так высок, что он без труда и с большим преимуществом выигрывал все выборы, несмотря на постоянные попытки опорочить его имя. Дело дошло до того, что представители сепаратистов специально обращались к Горбачеву с просьбой забрать Рубикса в Москву на какой-нибудь руководящий пост, поскольку с ним «ничего нельзя было поделать».

С Альфред Петровичем меня сближало неприятие горбачевской перестройки, принимавшей все более антисоциалистический и антигосударственный характер и открыто поощрявшей сепаратистские силы. Правда, в отличие от меня он сохранял еще веру в то, что Горбачев может «исправиться» и начать работу по укреплению разваливавшейся страны. Я же при встречах с ним старался развеять эти иллюзии и призывал его вместе с другими видными деятелями добиваться смещения запутавшегося, потерявшего всякие ориентиры «перестройщика», безвольно сдававшие позиции тем, кто добивался развала государства и ликвидации социализма. «Вот увидите, – сказал я как-то Рубиксу, – Горбачев поможет прийти к власти националистам, а они вас посадят, и надолго». Альфред Петрович воспринял это с юмором, и каждый раз, когда встречал меня в коридорах и залах Верховного Совета, приветливо махал рукой: «Володя, здравствуй!! А меня еще не посадили!».

Как раз в разгар политических баталий на заседаниях депутатов в Кремле, Горбачев осуществил хитроумный маневр: ввел в Политбюро ЦК компартии, то есть, в ее высший ареопаг первых секретарей компартий национальных республик. Не помню, чем официально это мотивировалось, но мне сразу стало ясно, что эта идея направлена на уменьшение усиливавшейся критики его курса с их стороны и в то же время на снижение влияния самого Политбюро, а значит и всей партии. Увеличившемуся числу «политбюровцев» труднее было договориться о смещении Генерального секретаря, а к этому призывал уже ряд видных деятелей партии. Ну и, кроме того, известная истина: «чем больше поваров, тем хуже обед»

Рубикс вошел в партийный ареопаг как глава Компартии Латвии и, судя по его реакции, был очень доволен этим. Когда я его встретил в Кремле, он отвел меня в сторону и сказал: «Вот видишь, Володя, меня не только посадили, скорее наоборот. Ты уж слишком пессимистично настроен, думаю что ситуация, наконец, начнет улучшаться». Я ответил, что не разделяю его оптимизма: «А вас все равно посадят, Альфред Петрович, Только уже после развала Союза». Рубикс невесело засмеялся: «Ну ты, Володя, в своем духе. Не пропадай, мы еще не раз поговорим». Но больше мы не встречались и серьезного разговора так и не получилось.

После развала СССР и прихода к власти в Латвии буржуазных националистов, с Рубиксом расправились самым бесцеремонным образом, с нарушением всех законов и даже элементарных правил приличия. Его посадили то ли на семь, то ли на восемь лет, не учли даже того, что он был избран депутатом уже в новые, латвийские органы власти, находясь в тюремной камере. Что там говорить, националисты плевать хотели даже на мнение своего народа, своей нации, когда это угрожает интересам нового правящего класса – национальной буржуазии и поддерживавшего сепаратистов Запада.

Ну что сказать после этого о позиции первого и последнего советского Президента? На нем, именно на нем лежит основная доля вины за развал великого государства. Освобождением армянских и азербайджанских боевиков он пытался затем компенсировать уже военными мерами по прекращению развязанного ими кровопролития, а поддержку прибалтийских сепаратистов – чисто показными акциями спецслужб, от которых сам же трусливо отмежевывался. И все это на фоне «правильных» словами о необходимости сохранения единого федеративного государства, которое готов бы фактически упразднить лишь бы остаться во главе аморфного, межгосударственного объединения типа ООН.

Именно такой вариант предусматривал скрытно подготовленный им в обход Верховного Совета проект нового Союзного Договора, который планировалось подписать 19 августа 1991 года. И хотя против него возражали и руководители ряда союзных республик, Горбачев, явно договорившись с Ельциным, рассчитывал сломить их сопротивление. Создание ГКЧП, целью которого являлось сохранение единой страны, именно в этот день было не случайным. Не выдержали даже вошедшим в него близкие подчиненные главного «перестройщика», хотя и сделали это самым трусливым и заведомо провальным образом.

Впрочем, Горбачев им также дал свое добро, напутствовав знаменитым «валяйте!». Короче, обезопасил себя при любых вариантах развития событий. Но, лавируя между различным силами, стараясь угодить и «нашим» и «вашим», заискивая перед Западом и впавшей в либеральные иллюзии «перестроечной» интеллигенцией, он пытался как можно дольше остаться на самом верху, пускай даже на формальном, но видном и почетном посту. Словом хитрил, изворачивался, как мог. Но, в конечном счете, перехитрил самого себя…