Октябрь 1993-го. Расстрел Дома Союзов

Немало годовщин, круглых и некруглых, ежегодно проходят чередой перед нами, будя добрые и светлые воспоминания. Но есть и такие, что неизменно возбуждают в нас противоположные чувства…

Вот уже 27 год минул со времени «событий октября 93-го», которые для одних явились «чёрным октябрём» и «расстрелом народного парламента», для других – «победой демократических сил». И таковыми остаются до сего дня. Руководство страны покуда так и насмелилось дать им официальную взвешенную оценку. А потому, думается мне, особую ценность по-прежнему представляют не эмоциональные выплески представителей той или другой стороны нашего доныне расколотого общества, а документы, факты и живые свидетельства очевидцев тех прискорбных и грозных событий.

Одно из таких свидетельств сохранилось в моём личном архиве. Оно принадлежит Владимиру Штыгашеву, бывшему в те годы председателем Верховного Совета Хакасии. Мне, тогда собственному корреспонденту журнала «Российская Федерация», довелось побывать у него. После недавно отгремевших пушек «черного октября» и принятия новой Конституции России.

Вышедшая из состава Красноярского края Хакасия принимала свою Конституцию, республиканскую, и одним из главных авторов её был Владимир Николаевич (см. фото - В.Н. Штыгашев на трибуне).

 В беседе с ним мы коснулись не только «основного закона» новорожденной республики, но невольно и тех самых «событий 93-его». Дело в том, что Владимир Штыгашев прежде, уже в соответствии с его рангом, непременно входил в состав высшего органа представительной власти страны, теперь же не был ни депутатом Государственной Думы, ни «сенатором» Совета Федерации. Меня удивило: почему? Оказалось, по его принципиальным соображениям. Он считал выборы в парламент на основе Указа Президента незаконными. Действия Президента в октябре 1993 года Верховный Совет Хакасии оценил как антиконституционные. И лично Штыгашеву довелось испытать это, что называется, на собственной шкуре.

 Он был в числе семи парламентёров, побывавших от имени органов власти провинций в самом пекле у Дома Советов 4 октября 1993 года. И не мог вспоминать об этом без содрогания. Моя магнитофонная запись выдаёт эти чувства. «Послушайте» её. Кстати, она с купюрами прошла когда-то в журнале «РФ», как часть нашей беседы:

 «Мы прибыли туда часов в 12 из Конституционного суда на «линкольне» Илюмжинова с калмыцким флагом. Нас пропустили через все кордоны, видимо, приняв за представителей американского посольства, и притёрли к самой лестнице. Танки стояли за Москвой-рекой, на мосту, и били одиночными выстрелами по Белому Дому. Солдаты окружили нас. Мы представились: «Руководители субъектов Федерации, идём вести переговоры, чтобы прекратить кровопролитие». Но наши слова потонули в ответной ругани, матах, угрозах: «С..ки! Б…ди! Всех расстреляем!»

 Однако нашёлся «интеллигентный» полковник в очках, который без матов посоветовал нам пройти к «коменданту этого направления». Мы двинулись. Точнее, нас повели под автоматами, как бандитов. Мне приставили к шее пистолет Стечкина, да так, что потом я неделю ходил с синяком. В здание нас долго не пускали. Наконец, договорились: пятерых из нас оставить в залог, а два президента, Аушев и Илюмжинов, пусть пройдут. Дали им белый флаг, и они через цоколь пошли. И действительно встретились с «мятежниками».

 Когда они вернулись, ОМОН снял под мостом оцепление, и на нас хлынула толпа человек в триста, так называемый, «батальон Гайдара». Кирсан Илюмжинов, отважный, но наивный юноша, пытался урезонить их: «Друзья! Мы же хотим кровь остановить!» – «Предатели! Сволочи!» – послышалось в ответ. И захлопали выстрелы из пистолетов. Тогда я впервые увидел оскал настоящего фашизма, который ныне ищут не там. Одетые в гражданское, но до зубов вооружённые, злобные люди бросились на нас, стали опрокидывать машину, схватили за горло Илюмжинова. К счастью, его охранники не растерялись. Они ударами срубили нас, как снопы. И мы полезли в машину. Следом, словно какую фуфайку, охранники забросили своего президента. Один упал на него, двое успели закрыть дверцу. «Линкольн» с силой своих 500 «лошадей» рванул вперёд, сквозь толпу. Вслед полетели камни, железяки, какие-то обрезки рельсов и гусениц. И защёлкали выстрелы. Но машина оказалась крепкой.

 Мы были в шоковом состоянии. Подавленно молчали. И вдруг послышался голос: «А где моя афганка?» Я взглянул под ноги. Там лежал мужчина в камуфляже с надписью «миротворческие силы». От нелепости вопроса все разом нервно захохотали: едва не лишившись головы, человек беспокоится о шапке. Я обнаружил, что она у меня в руке. Шок прошёл.

Все заговорили. Герой Советского Союза генерал Руслан Аушев плакал: «Валяется мясо, кишки, детские ножки в сандаликах… Никогда не прощу!»

 Мы сразу явились на заседание Правительства. Там собрался Совет Федерации. Осуждались «коммуно-фашистские» воззвания. Я говорю: «Давайте проголосуем: кто «за»? Встало человек сорок – в основном главы исполнительной власти. Борис Немцов кричал: «Додавите их, добейте их там!». Имелись в виду «коммуно-фашисты». Черномырдин спросил: «А что, есть против?». Я вскочил, поднял кулак: «Я против, Виктор Степанович!». А сам думаю: «Неужели я один?» Нет, смотрю, человек сорок пять ещё встало.

– Ну, ладно, тогда не будем принимать решения…

 Всё закруглили, свернули. Кругом шум, крики: «Виват! Виктория! Победа!». Гайдар улыбается. Вице-премьеры в президиуме тоже рады…

 Какая победа! Над кем победа! У меня до сих пор тяжёлый осадок на душе: нечистое дело мы совершили. Поэтому я, естественно, не мог участвовать в этом парламенте. По своим принципам, убеждениям. Не стал баллотироваться и наш председатель Правительства Хакасии Евгений Смирнов. Поэтому нас нет в Совете Федерации. Послали других…»

 До сей поры со страниц и экранов большинства СМИ нас продолжают уверять в том, что грозные события тех роковых дней, повлекшие за собой немалые человеческие жертвы, были вызваны противостоянием отжившего «просоветского» Верховного Совета и прогрессивного, «демократического» Правительства России. Или даже противостоянием их руководителей Р. Хасбулатова и Б. Ельцина на почве «личной неприязни». Однако серьёзные аналитики считают, что дело обстояло далеко не так. Ничуть не менее демократический парламент предлагал другую модель развития рыночной экономики, движение к чему-то вроде «народного капитализма», с обеспечением одинаковых стартовых возможностей для граждан путём наделения их именными приватизационными чеками и т.д. Но ближайшее окружение Б. Ельцина жаждало другого: немедленной приватизации всех «ничейных» богатств страны, дележа их между «лучшими» людьми – путём прямого выкупа по символическим ценам или через безымянные чеки. К сожалению, победила эта нахрапистая сила, поправ все законы и приличия. Результаты её победы мы наблюдаем уже почти три десятка лет: тысячи остановленных заводов, шахт и строек, обнищавшая деревня, ослабленная армия, резкое расслоение общества по доходам, падение рождаемости, деградация образования, культуры, нравственности…

 Можно и продолжить. Но лучше поделюсь некоторыми стихотворениями из своего «поэтического дневника», который вёл все эти годы, начиная с 1991-го, «окаянного». Во всяком разе, для меня….

 Новый мир

Мир обезумел. Это ясно.

Иначе как его понять?

Всему, во что он верил страстно,

Стал сладострастно изменять.

Святыням, коим поклонялся,

Крестам родительских могил,

И клятве той, которой клялся,

И жизни той, которой жил.

И справедливости, и долгу,

И даже совести своей.

Он хищным стал, подобно волку,

И изворотливым, как змей.

Он служит смуте, а не ладу,

Не красоте, а срамоте…

О, этот мир не даст пощады

Ни старику, ни сироте.

 Заклинание

Все повторяю фразу, как молюсь,

Клоня от горя голову усталую:

Безумцы, не растаскивайте Русь

Великую и Белую и Малую.

Я знаю, заклинаньем не спасусь

И не спасу, но что же я поделаю,

Когда душа кричит: не рвите Русь

Великую и Малую и Белую.

Пророчить возрожденья не берусь,

Но и беды, надеюсь, не накликаю,

Коли признаюсь, что мне снится Русь

И Белою, и Малой, и Великою.

 Противостояние

Ты рос в столице, на Трубе,

А я в глубинке, на Тубе,

И потому ни «а» ни «бе»

Не понимаю я в тебе.

Ты поклонялся сатане,

Я – православной старине,

И потому ни «бе» ни «ме»

Не понимаешь ты во мне.

Ты не свернёшь – я не сверну,

Как говорят, ни тпру, ни ну…

И оба мы идём ко дну

И тянем за собой страну.

 Рабочему

Оглянись-ка, земляк, посмотри, дуралей,

Что они сотворили с тобою.

На советскую власть ты спустил кобелей –

И остался бесправным изгоем.

Ни завода, с которым сроднился душой,

Ни работы, ни сходной халупы.

Тот, кого ты считал захребетною вшой,

Вышел в баре, а ты вот – в холопы.

За куском к дармоедам ползёшь на поклон,

Так тебя облапошившим ловко.

Где же гордость былая твоя, гегемон?

Где смекалка твоя и сноровка?

Ты построил плотины, цеха и дворцы,

Смастерил и станки, и ракеты.

Почему же командуют ими дельцы?

И не сам ли ты отдал всё это?

На торжище спустил и своё ремесло,

И завод, и страну, и эпоху…

А теперь всё, что было, быльём поросло,

Хорошо поменялось на плохо.

Наступила эпоха-пройдоха.

Чем ответишь ты ей, кроме вздоха?

 На торжище

Не мстительный, не злой, не заводной

И в русский бунт не рвусь, махая дрыном,

Но понимаю – жизни нам иной

Век не видать, коль ею правит рынок.

«Уместен торг»… И как мы ни ворчим,

Он требует торгашеских талантов.

Всё уже круг мастеровых мужчин,

Всё шире - прощелыг и спекулянтов.

И женщины, как их ни назови,

Иной всё чаще проявляют норов,

Былым предметам жертвенной любви

Предпочитая выгодных партнёров…

Барыш перемешал добро и зло.

Отсюда и наследников замашки -

Заполучить портфель, «срубить бабло»,

А то и вообще - «свалить из рашки».

Что ж, се ля ви… Но только иногда

Зайдётся сердце от тоски и боли,

И думаешь: «Ужели, господа,

Вы этого хотели и не более?

Над чёрным октябрём

 «Не говори, что осень плачет…»

 Светлана Прилепская

Не говорю, что осень плачет.

На зиму чуя поворот

(С метелью, холодом собачьим),

Она белугою ревёт.

Срывает ветер и уносит

Листву с берёзок и осин…

Не говорю, что плачет осень,

Она по-бабьи голосит.

Готов и сам я прослезиться

Осенним днём, ненастным днём,

Когда печально, как вдовицы,

Чернеют ивы под дождём.

Р ы д а е т осень (это ясно

Средь сирых рощиц и урём),

Как мы в душе, над бывшим красным,

Но ставшим чёрным октябрём.