На фото: Наталья Елисеевна Дрозь 

Прожившая долгие годы в Воронежской области участница Великой Отечественной войны Наталья Дрозь родилась близ знаменитой Диканьки, а жизнь ее была страшней, чем в самых жутких гоголевских историях.

Две памяти

В воспоминаниях о детстве в памяти Натальи Елисеевны Дрозь прочно уживались два эпизода. В первом мама наряжает ее в праздничную вышитую сорочку, поправляет на ней пышные рукава, и, напевая, любуется дочкой. Затем зовет вечерять всю семью, с любовью смотрит на мужа, нежно гладит по косичкам дочерей.

Второе воспоминание – жаркое лето 1933 года. Мать стоит на коленях под яблоней. Ноги у нее распухли, и встать она уже не может. «Доченька, подойди ко мне». Наталка подходит к маме, и та хватает ее за горло и начинает душить. Но сил у нее не хватает. Дочь вырывается. И мать отчаянно зовет ее снова. Но девочка находит в себе силы отползти, и также на распухших ногах ковыляет от матери прочь.

Гоголевские места

Наталья Дрозь родилась в 1922 году на Полтавщине, в селе Шишаки, – близ Диканьки и Миргорода, – мест, так ярко воспетых Николаем Гоголем. В детстве Наталка (так называла ее мама) была и на описанной Гоголем Сорочинской ярмарке. Ездила туда с родителями и младшими сестренками – Катенькой и Настенькой. Ее мама – Мария – была из богатой семьи. Именно на подворье ее родителей был устроен колхоз – так много было здесь добротных хозяйственных построек.

За сельского портного Елисея Мария вышла против воли родителей. Крепко любили они друг друга. Как вспоминала Наталья Елисеевна, никогда не слышала она промеж родителей ни ругани, ни оскорблений. В гражданскую Елисей служил сначала в Белой армии, потом перешел к красноармейцам. Наскучавшись по сельскому труду, в колхоз вступил по своей воле, работал конюхом.

В 29-м раскулачили и отправили в Сибирь родителей Марии. Она бежала за повозкой, на которой увозили мать, отца меньших братьев и сестер, и голосила на все село. Елисей, не помня того, что не хотела его женина родня, написал в их защиту письмо.

Тюрьма в Диканьке

А в 32-м выгнали из колхоза как родственника кулака и Елисея. Когда пришел за ним милиционер, мать упросила разрешить сфотографироваться на память. Они встали перед фотообъективом, мать положила руку отцу на плечо, дочки испуганно застыли, еще не понимая, что произойдет через минуту…

А через минуту отца заберут, потом выгребут весь хлеб, а им объявят, что их хата уже продана, и они могут в ней остаться только до весны.

Тюрьма, где сидел отец, стояла в Диканьке, и мать ходила туда из Шишаков пешком, носила отцу передачки. А возвращаясь из Диканьки, падала на подушку и долго рыдала.

Весной в их хату пришел заселяться новый хозяин – председатель сельсовета. Его жинка – бойкая бабенка – подгоняла мать. Ничего взять с собой она не разрешила, сказала, что все добро продано вместе с хатой.

Их приютили в сарае дальние родственники. Шел 1933 год. Кругом царил голод. Мать с дочками ходили в лес за грибами и щавелем. Еще мать сушила траву-мураву, выменивала на остатки кой-какой одежды конопляное масло и пекла лепешки. Долго продержаться на таком скудном пропитании они не могли, и у младших девочек стали пухнуть ноги. В это время вернулся отец. За него вступились товарищи, с которыми он переходил к красным. Вот как Наталья Елисеевна описывала его возвращение:

– Я принесла из леса грибов и щавеля, мать сварила суп. Они пообедали, отец прилег отдохнуть во дворе и начал издавать какие-то непонятные звуки. Мы подумали, что он плачет. Отец пролежал так до вечера и затих. А на другой день его хоронили.

Пошли умирать

Больше шансов выжить у них не было. Впрочем, мать еще предприняла попытку – она отправила детей в сельсовет, к тому самому председателю, поселившемуся в их доме, чтобы они попросились в детдом. Узнав, чьи они дочки, председатель выгнал их вон.

И они пошли умирать. Настенька была старше Катеньки, а отошла первой. А Катенька все цеплялась за жизнь, все смотрела на маму измученными глазенками. Через два дня умерла и она. Мать закопала дочерей в саду…

Наталка к тому времени жила в людях – пасла корову. Тогда-то, чувствуя свою близкую кончину, несчастная женщина как могла, решила избавить свою последнюю дочь от мучительной голодной смерти, от страданий и унижений.

На другой день после неудавшейся попытки задушить дочь, мать умерла. Она лежала во дворе, а Наталка тихо плакала рядом. Потом она ушла – нужно было пасти корову, чтобы выжить. Мать похоронили без нее – прикопали где-то в саду.

В людях

Наталка осталась совсем одна. Наступила осень, и семья, у которой она пасла корову, в месте ей отказала. Она пошла на соседний хутор наниматься в пастухи там. Ей повезло – ее приняла семья учителя. У них она пасла корову, полола свеклу. В воскресенье хозяева отпускали ее погулять. Наталка выходила в поле и подолгу смотрела на небо и облака – не выглядывают ли оттуда ее родные.

Однажды встретила на улице дальнюю родственницу. Та ей сообщила: «Эту змеюку парализовало в вашей хате». Речь шла о жене председателя. «Сдохла», – услышала она в другой свой приход в село.

А Наталка продолжала жить в людях. Вскоре кто-то написал на учителя, что тот держит прислугу. Она перешла в семью ветеринара. Однажды на дороге встретила милиционера, тот под конвоем вел учителя.

Сколько еще бы скиталась Наталка, неизвестно, если бы не взялась ей помочь родственница председателя сельсовета. Видно, мозолила она им глаза, напоминала о том, что сгубили они ее семью. Вот и уговорила свою знакомую увезти девчонку в Киев.

В Киеве ее определили в няньки к энкэвэдэшнику. Работала у него Наталка совсем недолго – хозяин по ночам пропадал на работе, а жена закрутила на стороне роман. Спасать семью приехала теща, и нянька ребенку стала не нужна.

Последний дом, в которой жила Наталка, была семья начальника политотдела дивизии. У них была дочка Люда, так похожая на ее сестренку Катеньку. Наталка полюбила ее всем сердцем. Девочка и ее родители называли няньку «наша Таша». Относились к ней хорошо. Хозяин, бывший летчик, даже хотел помочь вернуть ей хату, но Наталка, испугавшись, что его за это посадят, категорически отказалась.

Война

Накануне войны хозяина перевели в Житомир. А 22 июня 1941 года их уже бомбили. Глава семьи попал под первую же бомбежку, и был отправлен в госпиталь в Москву.

А Таша вместе с хозяйкой Еленой Лазаревной и Людой отправились в эвакуацию. Жить они стали в Армавире. Наталья устроилась работать в эвакогоспиталь в хирургическое отделение. Раненых сюда привозили прямо с фронта. Страшные раны, оторванные руки и ноги – всего повидала. Немцы рвались к бакинской нефти. Перед тем, как фашисты взяли Армавир, госпиталь оттуда в спешке эвакуировали.

Свой путь в действующей армии Наталка продолжила в Подмосковье, в Серпухове. Сюда ее и свою семью привез вышедший из госпиталя начальник политотдела дивизии. Она служила в летной части. «Наталка-Полтавка, что нам сегодня приготовила?» – шутили с ней летчики перед вылетами. А к прилету столы были уже накрыты. Те, кому повезло вернуться (иногда это была половина тех, кто улетал), она знала, шутить в этот день уже не будут.

В Прихоперье

В летной части Наталья вышла замуж за уроженца села Троицкого Новохоперского района. Он служил в части шофером. А в 45-м у нее родился сын. Наталья жила с ним по квартирам в Каменец-Подольске, ждала, пока за ней приедет муж. После войны они переехали в Новохоперский район, в Новопокровку. Потом поработали на восстановлении Воронежа и обосновались в селе Елань-Колено. Муж умер рано. Сын, подрастая, увлекся книгами о море. Наталья Елисеевна даже ходила в библиотеку, просила не давать ему морских книг. Не помогло. После окончания мореходного училища Владимир много лет ходил по морям и океанам. А мать все это время ждала и молилась.

Мамина сорочка

Когда Наталья Елисеевна была моложе, ездила на Украину. Хаты их больше не было – в войну ее сожгли немцы. Могилок матери, отца, младших сестер она тоже не нашла.

– Ведь они мне даже не приснились ни разу – ничем не потревожили, – плакала она, вспоминая прошлое.

Всю жизнь в своем сундуке Наталья Дрозь хранила старинную праздничную женскую сорочку. Эта сорочка помнила руки ее матери. На Украине одежду шили из конопли. Мать сама ее сеяла, собирала, замачивала, сушила, отделяла волокна от стебля, прочесывала и ткала. Из полотна шила. Затем украшала пышные рукава вышивкой. Такую сорочку надевали в церковь или по большим праздникам.

Так получилось, что для своей последней в жизни фотографии участница войны Наталья Елисеевна Дрозь надела именно эту мамину сорочку. После похорон единственного сына ее отправили в дом престарелых, где она и скончалась.