Музыкальная группа «Белая гвардия» создана в 1993 г. Зоей Ященко и Олегом Заливако. Первоначальный состав группы был любительским и просуществовал до 1997 года. А уже в следующем 1998 году в группу пришёл гитарист и композитор Дмитрий Баулин, который со временем стал саунд-продюсером «Белой Гвардии» и пригласил в коллектив профессиональных музыкантов. С тех пор группа регулярно концертирует по городам России и Европы, участвует в теле- и радио-эфирах, а своё 25-летие отмечала на сцене Малого зала Кремлёвского дворца. Тексты песен Зои Ященко неоднократно цитировал в своих романах писатель-фантаст Сергей Лукьяненко.
Любительский клип на песню Зои Ященко «Генералы Гражданской войны» в YouTube просмотрело более 6 миллионов пользователей. У Зои Николаевны вышла автобиографическая книга-интервью «За два часа до начала лета», а также несколько книг со стихами и рассказами. На сегодняшний день Зоя – одна из самых популярных исполнительниц бардовской песни.
– Зоя, как рождалась Ваша музыкальная группа?
– Сначала были стихи в школьных тетрадках, песни под гитару в кругу друзей, первые выступления на сцене журфака МГУ. А когда песен набралось на целую кассету, захотелось их записать с другими музыкантами. Вот тогда-то и родилась группа «Белая гвардия». В 1993 году на Грушинском фестивале песня «Белая гвардия» прозвучала впервые, и с тех пор её поют «от Москвы до самых до окраин...». А группа за это время записала 18 альбомов, ездит с концертами по городам и странам, выступает на профессиональных площадках – живёт!
– Вы – сочинитель не только музыки, но и текстов, у Вас серьёзное журналистское образование. Вы работаете со словом. Какой поэзии сегодня ждёт читатель, слушатель?
– Читатель всегда ждёт такой поэзии, от которой мурашки по позвоночнику. Не важно, какая эпоха, во все времена рождалась такая поэзия, от которой сердце замирает, и ты думаешь, что это на грани божественного. Человек так «сочинить» не может, это ему некие высшие силы на одно мгновение приоткрыли завесу, чтобы он мог услышать, увидеть, прочувствовать силу и красоту Слова. Того самого Слова, из которого рождаются новые миры.
Всё остальное – дань моде. А мода быстро устаревает, она так преходяща.
– Какие изменения претерпевает современная литература?
– Современная литература всегда в поиске, человек нового поколения всегда думает, что он-то круче, чем люди прошлого, и хочет доказать миру свою прогрессивность. Когда-то новым словом был футуризм – акмеизм – магический реализм, и столько появлялось модных литераторов, желающих соответствовать программе новомодных течений. Ну и что? А читаем мы сегодня тех, кто постиг тайну языка, кто написал так «вкусно» и так точно выразил свои мысли, что читать эту книгу большое наслаждение.
Мне очень нравится история про Пастернака и его жену. В молодости он писал такие... витиеватые стихи, видимо, будучи под влиянием современных литературных течений. Все восхищались этими стихами, он был уже очень популярным поэтом, а его жена пожимала плечами и говорила, что ничего не понимает... Он расстраивался и задумывался, почему так? Всем нравится, и только любимая женщина не оценила. И потом он начал писать по-другому: проще и точнее. Я больше люблю позднего Пастернака, он так близко подходит к вечности.
– Какие открытия, наработки, на Ваш взгляд, за два и более десятилетия Вы можете отметить в своём поэтическом творчестве?
– Всегда открываю душу, в каждой песне. Вот и все открытия. И все наработки – это только мои жизненные истории, которые я переживаю каждый день, из которых потом получаются новые стихи.
– Зоя, я замечаю, что со времени, когда Ваша песня «Белая гвардия» была неким символом эпохи, многое изменилось. Изменился настрой и Ваших литературно-музыкальных композиций. Появилось уныние… Это отражение времени?
– Ну если Вам кажется, что появилось уныние, тогда пора перестать это слушать. Значит, уже «не Ваше». Я же не могу всю жизнь петь «Белую гвардию», со мной случается множество других историй, и у этих историй другое звучание, совсем другие ноты. Кто-то чувствует и «слышит» сегодняшнюю жизнь так же, как и я. А кому-то требуется другая музыка. Это нормальное развитие событий. Со мной остаются «мои» слушатели, мы с ними вместе и смеёмся, и плачем. Просто в последнее время поводов для смеха сильно поубавилось, причём, как-то тотально, сразу во всём мире. Мне уже давно кажется, что современный мир – это «танцы с волками»... Я танцую свой танец так, как чувствую.
– В Вашей поэзии много сказки, света, надежд, детского восприятия мира. Как это удержать, когда пошлость и безграмотность уже становятся нормой в культуре в целом?..
– Надо учиться выбирать: куда пойти, что послушать, что прочитать. НЕ ходить туда, где пошлость, НЕ слушать тех, кто не имеет понятия о культуре, НЕ читать бездарных книг.
Я раньше приходила в театр и сильно расстраивалась, если в новом спектакле звучала пошлая шутка. А теперь я хожу в другие театры, с которыми совпадают мои эстетические вкусы. Солнечное искусство всегда существует, даже в самые серые времена. Я ощущаю себя ловцом «солнечных зайчиков». Они же никуда не делись, просто их нужно «поймать».
– Меняется ли сегодня бардовская песня в сравнении со временем 1960-х, 1970-х гг.? Как Вы относитесь к утверждению, бытующему с 1990-х ещё годов, что искусство зашло в тупик?
– Да вообще всё меняется! Было бы ужасно, если бы какая-то форма искусства вдруг остановилась и застыла. А жизнь бы пошла дальше. Было бы нелепо сейчас сочинять те же песни, которые так нравились людям в 60-70 годах прошлого века. Да и вообще на нашей круглой планете не может быть тупиков – даже по законам физики. У бардовской песни много новых имён, новых идей. Ну и пусть она отличается от классической. Я плохо себе представляю время, когда человеку больше не захочется взять в руки гитару и спеть СВОЮ песню. Пока в доме есть гитара, песни будут рождаться.
И кто-нибудь однажды обязательно достигнет поэтических высот Булата Окуджавы...
Беседовала Ирина УШАКОВА
Зоя ЯЩЕНКО
КУЗНЕЧИК
И все они сидели за столом
В залитой солнцем голубой беседке,
Там море одуванчиков росло
И клён тянул к столу резные ветки.
По небу плыл волшебный жёлтый шар,
Дед резал хлеб роскошными ломтями,
Над супницей клубился пряный пар,
Отец читал колонку с новостями,
Смеялась мама, нас к столу звала,
Звенела легкомысленно посуда,
И бабушка торжественно несла
Из кухни восхитительное блюдо.
Мой брат поймал ужасного жука
С огромными ветвистыми рогами,
Мы пленнику давали молока
И накормить пытались пирогами.
Зятья шумели о своих делах,
Смешили тёток старым анекдотом,
Кружила зачарованно пчела
Над чашкою с рубиновым компотом.
Шуршал листвою дикий виноград,
Спускался в синей лодке тёплый вечер,
Я на минутку вышла в старый сад,
Послушать, как в саду поёт кузнечик.
Немножко постояла у плетня,
Дала примерить Верке босоножки,
Но вот уже окликнули меня,
И я бегу по солнечной дорожке…
Колышутся над прудом камыши
И на дорожку падают ранетки,
Но почему-то нету ни души
Ни на крыльце, ни в доме, ни в беседке…
И разлилась над миром тишина,
Такая, как бывает вечерами.
Умолк кузнечик. Я стою одна.
И лет мне столько, сколько было маме…
ВЕНЕЦИЯ
На этой чашке совершенной
Венецианская гондола
По изумрудному каналу
Куда-то каждый день плывёт.
Весло, разбрызгивая капли,
Беззвучно рассекает волны,
И гондольер морскую песню
Призывным голосом поет.
В зеленой глади отражаясь,
Плывёт отель и пиццерия,
Плывёт балкон, и на веревке
Плывет просохшее бельё,
И мост, и чайки на антеннах,
И кот, заснувший на карнизе,
Плывет кофейня у причала,
И сердце бедное моё.
А здесь зима, и всё застыло,
Мой стол стоит во льдах бесцветных,
Застыли чёрные деревья,
Тетради, книги – всё в снегу!
И эта чашка – в перспективе
Окна, застывшего от стужи, –
И я – застывшая в фарфоре
На средиземном берегу.
Но иногда сквозь слой фарфора
Я будто слышу песню моря,
И нотки польки итальянской
Звучат под детскою рукой.
И наша девочка взрослеет,
И эта музыка в гостиной
Напоминает древний город,
Красивой кажется такой!
И лишь когда она играет,
Вот эта чашка оживает,
Гондола в комнату вплывает,
У двери пенится волна.
И оживает та же зала
Венецианского вокзала,
Огни вечернего канала,
И пианино у окна.
ДЕРЕВЬЯ
Просили солнца целый день, месили слякоть,
Устали ждать, устали жить, устали плакать.
Перину старую трясли, летели перья,
И только вверх, куда-то вверх росли деревья.
Дома кренились кое-как, косили глазом.
Заколотили ворота, ходили лазом.
А мастера перерождались в подмастерья.
И только вверх, куда-то вверх росли деревья.
Не поднимали головы и гнули спину,
И доживали без надежды, под сурдину,
Последний колокол умолк в стенах безверья,
И только вверх, куда-то вверх росли деревья.
Лишь затыкали поплотней глаза и уши,
В овечью шкуру заворачивали душу,
И снова пили, матерясь и матерея.
И только вверх, куда-то вверх росли деревья.
Деревья старые росли, всё выше к свету,
Тянули ветки сквозь заборы и запреты,
В недоумении кивали головами:
– А что же с вами, люди добрые, что с вами?
В КОНТЕКСТЕ ВЕЧНОСТИ
Сижу на кухне на старом стуле в холодном доме,
Смеюсь над фразой, мол, человека не место красит.
Быт примитивен, как примитивны стихи в альбоме,
Что пишут школьницы ровным почерком в старшем классе.
Как будто утро. В сковороде подгорели гренки.
Грохочет лифт. Престарелый чайник хрипит надсадно.
Соседка слева выносит мусор, шаги за стенкой,
И вечно кажется, будто завтракаешь в парадной.
Над крышей боинг взрыхляет тучи тяжёлым плугом.
Продрогший голубь терзает клювом горбушку хлеба.
Забытая на скамейке кукла глядит с испугом
На бесконечную, беспросветную серость неба.
Враньё в газетах подорожало. Взлетела такса
На беспардонно пошлую жвачку телеэфира.
Война в Осетии расплывается чёрной кляксой,
Ползут, как гусеницы, танки по карте мира.
Смотрю на карту: вот это Гори, а тут Цхинвали,
Там жили люди, ходили в гости, кипели страсти.
Одни расстреляны, Боже правый, других взорвали.
Убийство – имя существительное, синоним власти.
Включаю музыку, заглушая чужое горе.
Сквозь всхлипы плакальщиц пробивается стон Кавказа,
Многоголосье прекрасных гор, удивленье моря…
Смерть ирреальна. В контексте вечности – просто фаза.
Плетусь за хлебом по мокрой бровке. Ну что ты можешь?
Кричать так громко, чтоб было слышно по всей Вселенной?
От мысли этой свело нутро и мороз по коже.
Плетусь по бровке. Несовершенна. Несовершенна…
РЕПЕТИЦИЯ
Как будто репетировали пьесу:
Учили тексты, пели под гитару,
С коляскою гуляли по бульвару,
Летали в Дели, ездили в Одессу.
Меняли струны, адреса меняли,
Забор чинили, клеили афиши,
Любили кофе, Индию и крыши,
И всё как будто бы чего-то ждали.
То лета ждали, то знаменья, знака,
Пришёл сентябрь неведомо откуда,
Стояли на ветру и ждали чуда,
Устали ждать, читали Пастернака.
Мечтали о какой-то лучшей доле,
Теряли ощущение реалий
И жили средь стихов и стихиалей
В прозрачных замках из слезы и соли.
Всю боль земную всем нутром впитали,
Стекая по свече горячим воском,
Сойдя с полотен Брейгеля и Босха,
И всё как будто бы чего-то ждали.
Играя Баха, превращались в звуки,
Росли цветами на отвесных скалах,
А мысли наши были близоруки,
И суть вещей всё время ускользала.
И снова шли дожди, мели метели,
Как в самый первый день в начале мира.
Костюмы шили, ставили Шекспира,
Когда ж начнётся жизнь на самом деле?
Приотворив тяжелую завесу,
Смотрели в зал, ища ответа в зале:
Входили люди, платья расправляли,
Как будто репетировали пьесу.
КОНЦЕРТ ДЛЯ ФЛЕЙТЫ И ВИОЛОНЧЕЛИ
Однажды, сотни лет назад,
Когда я маленькой была
И вышла в полдень покататься на качели,
Я раскачалась до того,
Что зазвучал в моих ушах
Концерт для флейты и виолончели.
Виолончелью был сосед,
Он напевал себе под нос
Суровым басом дикаря в пустой пещере.
А флейтой пела мне листва,
Моя взлетала голова
До самых туч, до самых крон, по крайней мере.
Потом, спустя немало дней,
Я с однокурсницей своей
Однажды резала в салат томаты черри.
Мы ждали к ужину гостей,
И зазвучал в душе моей
Концерт для флейты и виолончели.
Они пришли, и всей толпой
Спускались мы к ночной реке,
Одежду бросив на песок, уплыли в лето.
Виолончелью пел камыш,
Кувшинка флейтою была,
И эта музыка ткала узор рассвета.
Москву снегами замело,
И мы уехали в село,
Горели свечи на столе, настал Сочельник.
Накрыли стол под старину,
И разрушало тишину
Звучанье флейты и виолончели.
Потом летели на санях,
Куда-то вверх, куда-то вниз,
Качались сосны посреди лесного бала.
Виолончелью был огонь,
А флейтой снежная метель,
И эта музыка меня не отпускала.
Я очень медленно иду
По изумрудному по льду,
И жду, когда звезда над пашнями проснётся.
И взял дыхание флейтист,
И к струнам тянется смычок,
И эта музыка вот-вот уже начнётся.