Навсегда запомнится Тамаре Вареевой 1956 год. Она тогда перешла в десятый класс. К ним домой в один из летних дней приехал дядя Петя Гавриленко, старый друг отца. Дядя Петя в последнее время жил в Алма-Ате, куда он, собственный корреспондент всесоюзной газеты «Сельская жизнь», был переведен по службе из Уральска. Однако он не порывал тесных связей со своим приятелем, и всякий раз, когда по служебным делам наезжал в Уральск, с удовольствием останавливался у Вареевых.

– Вася, – обратился он к главе семьи после теплых рукопожатий и объятий. – Ты знаешь, что наши края – излюбленное место отдыха писателя Шолохова. Когда он раньше приезжал к нам на охоту, то обычно останавливался в моем доме. Теперь у него такой возможности нет, гостиницы же Михаил Александрович страшно не любит. Я как-то подумал и пришел к выводу: лучше чем у тебя – Шолохову нигде не будет. Как ты смотришь на то, чтобы уважаемых гостей принять уже скоро, в сентябре?

Василий Петрович был немало смущен таким неожиданным предложением от друга. Куда же он поместит всенародно известного писателя с его спутниками – сами ютятся на не слишком большой, стесненной площади в доме по улице Почиталина. Питание тоже простое, без всяких там разносолов. Не сразу друг услышал от него произнесенное с тяжелым вздохом, неуверенное «да».

Пришла телеграмма от Шолоховых: едем, ждите. Василий Петрович, одевшись по такому случаю во все праздничное, выехал встречать гостей из донской станицы Вешенская. Тамаре тоже в этот день дело нашлось – лепить пельмени. А чтобы ускорить процесс, – ведь было известно, что с писателем обычно приезжало достаточно много людей, около десятка, а значит, лепить надо много, – в помощь себе Тамара призвала школьных подруг. Общее руководство взяла на себя Раиса Александровна, Тамарина мама. Жившая до этого, в молодости, в Сибири, она была искусной мастерицей по пельменям. Получались они у нее маленькие, а главное – вкусные-вкусные. Достигалось это каким-то особым соотношением в фарше говядины и свинины.

В самый разгар работы в комнату вдруг заглянул взволнованный Василий Петрович, произнес только «Приехали!» и вновь исчез. Прошла минута-другая, и в дверях появился невысокий мужчина средних лет, или, может быть, немного старше, в яловых сапогах и ватнике. Поздоровался, улыбается, глаза светятся каким-то задорным весельем. «И этот дяденька – писатель?! – с разочарованием подумала Тамара. – Уж больно прост внешним видом, ничем от многих других не отличается». Михаила Александровича тут же пригласили в смежную комнату к уже накрытому столу, открыли шампанское, стали пить за приезд вешенцев, за удачную охоту.

В самый разгар веселья к девчатам, все еще возившимся с пельменями, вышел сам Шолохов. Выразив вслух восхищение их красотой, он стал расспрашивать их о том, где и как они учатся, что в настоящее время проходят в школе. И затем, совершенно неожиданно для всех, стал читать по памяти отрывок из «Войны и мира» Льва Толстого, потом что-то бунинское, так любимое и почитаемое им. Впрочем, имя последнего ничего не говорило Томе и ее подругам. Бунин тогда еще не был включен в школьную программу.

Читал Шолохов негромко, без всякой аффектации, но так душевно, так выразительно и артистично, что никто из присутствовавших не остался равнодушным, кое у кого от волнения даже заблестели глаза. Вдруг он, закончив чтение, произнес:

– Мы сейчас приступаем к съемкам фильма по «Тихому Дону». Как вы смотрите на то, чтобы артистку Быстрицкую утвердить на роль Аксиньи?

Актриса Элина Быстрицкая наряду с Николаем Рыбниковым и Вячеславом Тихоновым была у юных собеседниц живого классика советской литературы одной из самых любимых фигур отечественного кинематографа. Незадолго перед этим они посмотрели в городском кинотеатре ленту «Неоконченная повесть», где красавица Быстрицкая трогательно сыграла одну из главных ролей – участкового врача, и почти в один голос девушки сказали Шолохову:

– Конечно, Аксинью должна играть Быстрицкая, Михаил Александрович! Лучше нее никто это не сделает.

В самом ли деле у высокого вешенского гостя в отношении, как сейчас сказали бы, звезды кино были какие-то свои личные сомнения или его просто интересовало мнение школьниц, неизвестно, но что он решил посоветоваться на этот счет с ними, которых он до этого и знать-то на знал, очень им польстило.

Когда часть гостей, прибывших с Шолоховым, – кто-то из местных партийных органов, – разъехалась, Михаил Александрович с мягким укором сказал Раисе Александровне:

– А почему мы до сих пор не покормили наших девочек? Надо сейчас же исправить эту досадную оплошность.

– Михаил Александрович, – возразила было хозяйка, – они отдельно, попозже поедят.

– Нет, давайте их сейчас же сюда, за наш стол!

Писатель стал с увлечением рассказывать о дорогих ему местах на Дону, станице Вешенской, о красотах тамошней степной природы.

– Зачем же вы тогда к нам приезжаете, если у вас там, на Дону, так хорошо? – с детской прямотой выпалила Тома, и в этот момент она почувствовала на себе грозный и укоризненный взгляд отца.

– У вас еще лучше, – просто и с подкупающей улыбкой ответил Михаил Александрович. – Какие здесь хорошие и охота и рыбалка! А люди ваши – замечательнейшие!

Вечером Раиса Александровна стала готовить ночлег для Шолоховых. Узнав о том, что ему предстоит провести ночь в постели хозяйки дома, он помрачнел и назидательно произнес:

– Никогда не надо свою постель отдавать другим. Это твое личное, законное. Ну, а мы, – светлая улыбка тронула обветренные шолоховские губы, – поступим совсем просто. В соседней комнате сдвинем стол и устроимся с Марией Петровной прямо на полу. Нам не привыкать к таким походным условиям. Все необходимое, в том числе постельные принадлежности, всегда возим с собой.

Долго Тамара не могла уснуть, ворочалась с боку на бок. Ей было крайне неловко: знаменитый писатель с женой лежат возле нее на полу, а она – на кровати. Для Михаила Александровича, видимо, не осталось незамеченным беспокойное ночное состояние дочки Вареевых, и утром, только лишь встав, он стал жаловаться:

– Тамара ночью что-то сама не спала и нам спать не давала. То и дело вскакивала, по нашим ногам бегала.

От этих слов девушка приходила в еще большее смущение.

– Да не обращай, Тамарочка, милая, на него внимания, – ласково успокаивала ее Мария Петровна. – Михаил Александрович это так у нас шутит.

После завтрака Шолохов почему-то начал выяснять, у кого и когда день рождения. Оказалось, что у Раисы Александровны оно будет совсем скоро, в сентябре, а у Тамары – в ноябре.

– Проводите нас с Марией Петровной в какой-нибудь хороший магазин поблизости, – попросил Михаил Александрович.

Отправились к Дому Карева, это было недалеко, на центральной улице города. В одном магазине на первом этаже бывшего огромного купеческого особняка они купили маленькие наручные часы для Раисы Александровны, в соседнем – красивый парфюмерный набор с изображением Кремля на крышке. На нем писатель собственноручно вывел: «Тамаре Вареевой от Шолоховых». Однако вешенцам этого показалось мало и они приобрели еще отрез розового крепдешина на кофту той же Раисе Александровне. Пока они – чета Шолоховых и Раиса Александровна с дочкой – вот так деловито ходили из магазина в магазин, к ним стали пристраиваться совершенно незнакомые люди. Когда они все вместе вышли на улицу и неторопливо зашагали по тротуару, возвращаясь домой, толпа за ними уже была приличной. И то и дело слышалось негромкое восхищённое «Шолохов! Шолохов!»

Тамара Вареева была буквально на седьмом небе от счастья. Ведь это она шла совсем рядом со знаменитым писателем.

Тамара Вареева давно, с пятого или шестого класса, увлекалась фотографией. У нее была советская «Смена», с которой она почти не расставалась, и девушка в первый же день пребывания у них дома знаменитого вешенца решила сделать на память снимок своего любимого писателя. Да, Шолохов был одним из ее любимых отечественных литераторов. Особенно сильное впечатление производили на нее его ранние донские рассказы – своим трагизмом, какой-то всепроникающей острой болью. Когда девочка читала их, она плакала от переполнявших ее чувств. Как будто книжные герои были частью ее самой, и смерть кого-то из них воспринималась невосполнимой горькой потерей.

Но как сделать желанный кадр? Не скажешь же Шолохову: «Михаил Александрович, остановитесь или станьте, пожалуйста, вон там, я вас сейчас снимать буду». Она понимала, что этим, скорее всего, вызовет гнев отца. Василий Петрович был достаточно строг со своими детьми и нередко говорил им, чтобы не лезли к взрослым со всякими мелочами, не вертелись зря у них под ногами. И тогда Тома пошла на такую маленькую хитрость.

Как известно, создатель эпопеи «Тихий Дон» очень много курил, он буквально не выпускал мундштук с папиросой из рук. И Шолохову прощалось даже когда он это делал непосредственно в помещениях… Уже было покончено с бесподобными, тающими во рту сибирскими пельменями, выпито каждым из гостей не по одной чашке душистого чая, когда Шолохов с хозяином дома вдруг встали из-за стола, вышли во двор на свежий воздух. Они покурили, вернее курил один Михаил Александрович, потому что Василий Петрович не был подвержен этой вредной привычке, с удовольствием поговорили о том, о сем и направились назад к дому. В этот-то момент девушка, высунувшись в открытое окно со своей «Сменой», и сделала снимок. Мужчины, кажется, и не заметили выходки шаловливого юного фотографа. Они так и остались навсегда запечатленными в кадре: в сапогах неторопливо вышагивают к крыльцу, разговаривают между собой, упершись взглядами в черную плотно утоптанную землю.

Карты были неизменными спутниками Шолоховых практически в каждый их приезд в наше степное Приуралье; они могли со своими друзьями часами просиживать за столом или где-нибудь в поле под открытым небом, расположившись прямо на земле веселой и шумной компанией. Тамара Вареева неоднократно была свидетелем таких дружеских посиделок взрослых.

Когда кто-то из игроков проигрывал, он должен был под общий хохот лезть под стол или становиться рядом на четвереньки и громко кричать «Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!». Тамара давно заметила, что Михаил Александрович обычно не оказывался в дураках, чаще всего под стол забираться приходилось его напарникам. Объяснялось это, по всей видимости, удивительнейшей памятью именитого игрока. Писатель знал, кто и сколько взял карт из колоды, чем он потом ходил. Он мог, например, запросто сказать кому-нибудь из своих товарищей, чтобы тот крыл карту бубновым тузом, а другому – наконец-то избавиться от трефовой девятки, которую играющий старательно прятал в своих руках. И оказывался всегда прав, как будто он видел карты насквозь!

Очень забавно Тамаре было наблюдать за дядей Петей, Петром Петровичем Гавриленко, здоровенным усатым и с лысиной на макушке мужчиной, внешне походившем на Тараса Бульбу. Так вот, когда тот проигрывал и собирался лезть под стол, ей казалось, что он такой огромный, неповоротливый, его непременно опрокинет.

Но однажды Шолохову самому не повезло в игре. И этим, надо сказать, всех, кто в тот день составлял ему партию, поставил в весьма неловкое положение. Его стали отговаривать от того, чтобы лезть под стол.

– Нет! – решительно заявил писатель. – Правила нашей игры едины для всех, а значит, они должны неукоснительно соблюдаться. – И Михаил Александрович, несмотря на то, что у него уже тогда были больные ноги, полез под стол, откашлявшись, он хрипловатым голосом несколько раз прокричал по-петушиному.

Тамара Вареева была рада тому, что Шолоховы со своими спутниками теперь всегда останавливались у них дома. А ведь к этому в какой-то мере и она сама причастна. Когда отец сомневался, стоит ли ему, скромно живущему человеку, принимать у себя выдающегося литератора, Томочка с детским пылом стала убеждать его в том, что как бы действительно было хорошо, если бы гость с Дона находил приют под их кровлей. Не против этого была и Раиса Александровна, отличавшаяся добрым и живым нравом, любившая привечать гостей.

Сам же Василий Петрович больше ценил уединение, тишину. А этого ему, собкору «Казахстанской правды» по Уральской области, обычно не хватало. До недавнего времени, до 1955 года, Вареевы вообще пребывали в крайне стесненных условиях. Старый дом возле Чапаевского садика, третий этаж – скворечник, как шутливо называли свою обитель его жители. Эту скромную мансарду делили между собой две семьи, и Вареевская половина состояла только из крохотной спаленки, такого же зальца и кухни – просто печки, возле которой мог расположиться и покушать только один человек.

Днем Василий Петрович собирал материал для своих будущих публикаций, ночью писал, а утром, усталый, толком невыспавшийся, написанное передавал по телефону в Алма-Ату, в редакцию газеты. Телефон был один на весь дом, и соседи, ночь – полночь, приходили звонить к Вареевым, что, конечно, привносило дополнительные помехи в размеренную нелегкую семейную жизнь. Неизвестно сколько все это так продолжалось бы, если бы не Раиса Александровна, точнее – не постоянное беспокойство родных за ее здоровье. У хозяйки уже много лет было больное сердце, при малейшей физической нагрузке у нее возникала сильная одышка. В свой «скворечник» приходилось подниматься по очень узкой и крутой деревянной лестнице… И каждый такой подъем бедной женщине давался с большим трудом. Не в силах больше смотреть на постоянные страдания жены, Василий Петрович однажды, отбросив неуместную в данном случае скромность, направился к начальству, то ли городскому, то ли областному, хлопотать о выделении семье какого-нибудь другого, более удобного жилья. Вошли в положение – дали.

И вот этот-то дом на улице Почиталина, в котором, по слухам, когда-то жил священнослужитель, и стал на некоторое время кровом не только для самих Вареевых, но и для Шолоховых. Тут нужно заметить, что в те далекие годы писатель еще не имел своей знаменитой дачи в излюбленных местах охоты, а значит, городское жилье имело для него и его семьи большее значение, чем это было уже позже.

Гости, как уже отмечалось, отличались склонностью к спартанскому образу жизни: питались тем же, что и сами хозяева, спали на полу, а часть из них – и вообще во дворе. Водители, например. Вешенцы в Уральск приезжали сразу на нескольких машинах, оставляли их на улице возле дома. В то время двор еще не был огорожен, и на ночь шофера устраивались прямо в кабинах – и привычно, и в целях профилактики от возможных криминальных посягательств. Ведь, отправляясь в далекие казахстанские степи, Шолоховы всегда брали с собой в дорогу все, что необходимо для длительного проживания в полевых условиях.

Дом на Почиталина, в общем то, ничем – и внешне, и внутренним убранством – не отличался от других жилых строений, расположенных в округе. И соседи удивлялись тому, что такой большой человек, как Шолохов, ежегодно охотно тут останавливался со своими спутниками. Несколько позже Вареевы огородят дворовую территорию невысоким забором, облагородят её различными насаждениями, но как только к ним приезжали с Дона, штакетник быстро убирался, чтобы разместить внутри автотранспорт, обычно машины три…

Прошел год. Снова Вареевы принимали у себя дорогих гостей с Дона. Как-то вечером, проводив своих подружек, Тамара заметила возле дома молодого мужчину в хорошо выглаженной белой рубашке. Он довольно странно вел себя. Все время, как заводной, ходил взад и вперед по улице. Приглядевшись повнимательнее, девушка узнала в нем бывшего студента-практиканта, который несколько лет назад вел у них в школе уроки русской литературы. Под руководством Бориса Пышкина, так звали этого студента, они в свободное от занятий время разыгрывали различные театральные сценки. Почти все девочки класса были влюблены в симпатичного блондина, который был не намного старше своих учениц. Позже Пышкин подружится с ее отцом, Василием Петровичем, и неоднократно побывает у них дома, но для Тамары он по-прежнему оставался тем молодым человеком, что проходил практику в их школе и чьи уроки, увы, почему-то всегда заканчивались быстрее других.

– Борис Борисович, что вам надо? – не без смущения спросила у него девушка.

– Тамара, у меня к тебе большая-пребольшая просьба! – голос мужчины заметно дрожал. – Познакомь меня с Шолоховым!

– Что вы, Борис Борисович! – всплеснула руками девушка, – меня папа заругает. Он страсть как не любит такие вещи.

Но, видя настойчивость их бывшего практиканта, горевшего желанием во чтобы то ни стало увидеть великого писателя, то, с какой мольбой он смотрел на девушку, она, поколебавшись, вдруг решительным шагом направилась в дом.

– Михаил Александрович, – обратилась она к Шолохову, стараясь в это время не смотреть на своего отца. – Вы донской казак, а не хотели бы встретиться с колоритным уральским казачком? Встретиться прямо сейчас.

В глазах Михаила Александровича вспыхнуло любопытство, и он, рассмеявшись, быстро произнес:

– Ну-ка, ну-ка, давай его скорей сюда!

Уговаривать Пышкина долго не пришлось, и вот он уже стоит в дверях горницы – крепко сбитый красавец-мужчина. Длинноволосый, с пышными светлыми усами, он и в самом деле чем-то походил на типичного представителя местного казачьего племени. Поздоровавшись, он представился Шолохову, тот ответил взаимно, вскоре между ними завязалась оживленная беседа, как будто они уже давно были знакомы друг с другом. Говорили главным образом о том, что общего и в чем существенные различия между донскими и уральскими казаками.

– Михаил Александрович! – Пышкин вдруг легонько кладет свою ладонь на руку писателя. – Послушайте, пожалуйста. – И начинает по памяти читать отрывок из «Тихого Дона», то место в романе, которое предшествовало смерти Аксиньи. Делал он это мастерски, выразительно, ни разу не сбившись. Затем его мягко останавливает Шолохов и дальше сам начинает читать текст произведения, тоже по памяти. Через некоторое время писатель останавливается и вновь читает Борис Пышкин. И так продолжалось несколько раз.

Надо ли говорить о том, что как только в горнице зазвучали строки из бессмертного произведения, все, кто находился поблизости, замолкли и в доме установилась полная тишина. Она стояла совершенно нерушимо даже после того, как удивительнейшее, ни на что не похожее чтение закончилось. Все сидели не шелохнувшись, с влажно поблескивавшими глазами, переполненные яркими, сильными чувствами от прочитанного.

Затем, когда несколько спала острота переживаний за судьбу героев «Тихого Дона», Пышкин стал рассказывать – и тоже великолепно – байки из повседневной казачьей жизни, чем не раз доводил до колик в животе от безудержного смеха не только Михаила Александровича, но и всех присутствующих в доме.

Знакомство «уральского казака» Бориса Пышкина с великим писателем затянулось часа на полтора. Оба, это было видно всем, остались очень довольны этой неожиданной встречей. Поэтому, наверное, Василий Петрович и не стал потом сильно ругать свою дочь за своевольство. Через год или два после этого Шолохов нанес визит местным журналистам. Он всех поприветствовал, поздоровавшись с каждым за руку, а с молодым сотрудником областной газеты Пышкиным у него это получилось как-то особенно тепло и трогательно. Видимо, писатель хорошо помнил ту встречу с ним в доме Вареевых осенью пятьдесят седьмого года.

Когда Шолоховы еще в первый раз останавливались у Вареевых, они пригласили их дочь к себе в гости. И не куда-нибудь – в Москву, где у них тоже было свое собственное жилье. Приглашение они сделали как только узнали о планах Томочки продолжить после десятилетки свое образование, возможно даже в столице страны. Она хотела получить углубленные знания по английскому языку, стать преподавателем.

– Если в самом деле надумаешь в Москву– милости просим к нам в Староконюшенный, – напутствовали девушку Шолоховы.

И Тамара Вареева, окончившая школу с серебряной медалью, действительно решила попытать счастья в Белокаменной. Однако чтобы лишний раз не беспокоить уважаемых людей, она поселилась в незнакомом ей огромном городе у других. Компанию Томе составила ее близкая подруга по имени Ида, вот ее родня и предоставила охотно свой кров девочкам. Но заглянуть к Шолоховым Тамаре все-таки пришлось – Раиса Александровна собрала в дорогу с дочерью кое-какие гостинцы специально для семьи писателя. Встретили ее в большом доме в Староконюшенном переулке очень радушно, и, конечно же, хозяева настояли на том, чтобы она немедленно, в этот же день, со всеми своими вещами перебралась к ним.

Девушку подселили в спальню к Маше, младшей дочери писателя. Тома и Маша были ровесницами, обе – 1939 года рождения. Незадолго перед этим с Машей случилась беда – она сломала ногу, и в те дни была по сути обездвижена. При ней неотлучно находился молодой человек, которого звали Володей. Это был ее жених. Володя очень нежно и трогательно ухаживал за любимой, он буквально носил ее на руках, когда в этом была хоть небольшая необходимость.

Маша подробно расспрашивала нашу молодую землячку об Уральске, где она ни разу не была, об ее семье, родителях, а потом стала вводить девушку в курс столичной жизни для того, чтобы Тамара могла побыстрее адаптироваться к новым условиям. Порой эти девичьи разговоры затягивались допоздна и стихали уже только под утро. Неделю жила Тамара Вареева у Шолоховых, она не переставала удивляться их гостеприимству и простоте, с которой они все держались с ней. Она ощущала себя в этой семье свободно и комфортно, почти как у себя дома.

Все это время девушка ходила на консультации в вуз, и однажды вернулась оттуда расстроенной.

– Михаил Александрович! Мне, наверное, придется ни с чем вернуться в свой Уральск, – сказала она, присев на стул возле пожилого писателя. – С учебой у меня тут ничего хорошего не выйдет. Я не могу успешно состязаться с москвичами, прекрасно владеющими английским языком. Мне с моим провинциальным произношением тут ничего не светит, надо еще учиться и учиться.

– Ты, Тамара, не спеши со своими выводами, – стал успокаивать девушку Михаил Александрович, потом замолк, о чем-то размышляя, и с улыбкой добавил: – У меня есть здесь, в Москве, друг – ректор экономического института, я помогу тебе туда устроиться.

– Нет, нет! – решительно возразила девушка. – Цифры, математические формулы… Все это совсем не мое. Мои интересы больше по языковой части, литературе.

– Ну что ж, – вздохнул с легкой грустью Шолохов. – Тогда поезжай к себе домой. У вас же там есть педагогический институт, поступишь на историко-филологический факультет. Станешь педагогом, а может быть, – он вопросительно взглянул на девушку, – пойдешь по линии отца, тоже будешь журналистом?

Тамара Вареева последовала совету своего любимого писателя. Вернувшись в Уральск, она вскоре сдала документы в пединститут.

Почти легендой стала в семье Вареевых история поездки Раисы Александровны к Шолоховым где-то в конце пятидесятых годов, вскоре после того как у них побывала Томочка. Собственно говоря, тогда Раиса Александровна ездила не специально к Шолоховым, а к своим сестрам, жившим в городе Дзержинске Горьковской области. Путь ее пролегал через Москву, и как только об этом узнали Михаил Александрович с Марией Петровной – они пригласили ее к себе в гости.

В пути Раиса Александровна волновалась: встретят ли ее Шолоховы по прибытии в столицу? Однажды, так получилось, эти свои переживания она выразила вслух, и пожилой мужчина, который ехал с ней в купе, поняв, о ком идет речь, хмуро спросил ее, мол, понимает ли она сама, о ком говорит; можно подумать Шолохову делать нечего как только собственной персоной встречать простых людей из какого-то там Уральска... Но вот и Казанский вокзал, женщина выходит из вагона, а ее уже поджидает на перроне улыбающаяся чета Шолоховых. Следом за Вареевой вышел тот самый пассажир, сосед по купе, и когда он увидел писателя, то пораженный только и смог выговорить: «И в самом деле Шолохов. Ну и дела!»

Раиса Александровна немного пожила у Шолоховых, в полной мере пользуясь их гостеприимством и неиссякаемым радушием. Как-то Михаил Александрович принес три билета на оперу «Князь Игорь» в Большом театре: «Девочки, собирайтесь!». По такому случаю Мария Петровна решила сделать себе хорошую прическу, она отправилась в парикмахерскую, взяв с собой и Варееву. Вернулись они оттуда обе нарядные, праздничные, а уж Раису Александровну, особенно когда милые хозяева обрядили ее в новое платье, соответствующее торжественному случаю, и вообще было не узнать. Будто женщина только что сошла с какой-то красочной картинки!

Как не раз потом вспоминала сама Раиса Александровна, сидеть им в театре довелось, как каким-нибудь крупным правительственным чинам, на почетном месте – в ложе. Шолоховы усадили уралочку в середку, промеж себя. Женщина была безмерно счастлива оттого, что смотрела оперу в главном театре страны да еще в близком соседстве с такими людьми. Вечером того памятного дня Шолоховы еще кого-то принимали у себя дома, и писатель со смехом рассказывал гостям:

– А вы знаете, что сегодня приключилось-то. Сидим мы в Большом театре, смотрим спектакль, а наша Раечка в это время вместе с князем Игорем уже едут на коне!

Когда у писателя на Братановском яру  на Урале появилась своя дача, он с Марией Петровной и их спутниками уже делал менее продолжительные остановки у Вареевых. Их скромный дом превратился в своебразный перевалочный пункт. Заедут, переночуют и дальше – в излюбленные места отдыха в глубь степей. Обычно с собой они брали и Василия Петровича с женой. Те всегда охотно составляли им компанию. К тому же Раиса Александровна вкусно готовила, и Шолоховы полностью доверяли ей в том, что касалось составления повседневного меню. Правда, Раиса Александровна плохо переносила дорогу, от езды по нашим тогдашним отвратительным дорогам у нее возникали головокружение, рвота, и Шолоховы тогда научили ее: взять большую луковицу, разрезать ее пополам и приложить к животу, к так называемому солнечному сплетению. Действительно, помогало.

С Шолоховыми связана и такая перемена в жизни Василия Петровича Вареева как его уход из «Казахстанской правды» в областную газету. В прежнем издании руководство с неодобрением относилось к его неоднократным просьбам освободить на некоторое время от служебных обязанностей для того, чтобы сопровождать гостей с Дона, приезжающих к нам на отдых. Пришлось, несмотря на многолетнюю работу в республиканской газете, уйти оттуда...

После первой поездки с Вареевыми в степь в 1956 году Михаил Александрович сказал полушутливо своему новому уральскому другу:

– В следующий раз, дорогой Петрович, мы тебя с собой не возьмем, если не отрастишь усы. Мужчина без усов это то же самое, что женщина с усами.

И Варееву, до этого никогда не носившему усов, пришлось их отращивать.                                     

Время от времени, несмотря на то, что в рационе охотников всегда были свежее мясо и рыба, им приходилось совершать рейсы в Уральск и за другими продуктами. В такие поездки отправлялся обычно и сам Михаил Александрович. На почте он всегда куда-то звонил по своим неотложным делам, получал корреспонденцию, покупал свежие газеты.

Снабжение отдыхающих в лагере рыбой лежало в основном на женщинах, Марии Петровне и Раисе Александровне. Почему-то у них всегда лучше ловилось на озерах, мужчины же промышляли в основном водоплавающую дичь, уток и гусей.

Уже там, на даче, с уважаемым писателем чуть было не приключилась беда, исход которой мог оказаться весьма трагичным. Шолохов, как известно, всегда много шутил, не упускал он этой возможности и за столом во время приема пищи. И вот он, засмеявшись, вдруг на полуслове подавился каким-то куском. Писатель стал синеть и медленно падать со стула. И хотя за столом было достаточно много людей, все от неожиданности растерялись, не знали чем и как помочь Михаилу Александровичу. Не спасовала, пожалуй, только Раиса Александровна, она резко, как подброшенная пружиной, вскочила со своего места и бросилась к Шолохову. И как стукнет его кулаком по спине, что у того сразу прошло внезапно возникшее удушье.

Уж кто-кто, а Вареева знала, что делала. Она прошла трудными дорогами войны, там же, на фронте, была тяжело контужена. Она проходила службу старшей медсестрой в санитарном поезде. Не раз вывозила раненых с передовой под бомбами и снарядами, в том числе и из-под героически сражавшегося Сталинграда.

Еще перед этим, то есть до того как произошла эта неприятность со знаменитым вешенцем, Раиса Александровна, можно сказать, спасла свою маленькую внучку. Ирочка сосала мамину грудь (Тамара к тому времени уже была замужем) и сильно захлебнулась молоком. Бабушка подскочила к девочке, схватила ее за ноги, быстро опустила вниз головой и шлепнула по попке. Малышка закричала и тут же начала дышать...

На следующее утро после того злополучного ужина, а вставал Шолохов обычно рано, в шесть часов, он, пряча свою усмешку в светлых усах, сказал Раисе Александровне, разливавшей по чашкам чай:

– Как же, ты, Рая, решилась на то, чтобы шандарахнуть по спине нобелевского лауреата?

– Михаил Александрович, – не растерялась женщина, – если бы я вчера вас не шандарахнула как следует по спине, то, возможно, мы сейчас с вами тут не разговаривали.

Помнится Тамаре во всех деталях чествование писателя в областном драмтеатре в начале шестидесятых. А может это была одна из многочисленных встреч классика со своими читателями. Тогда девушка уже училась в пединституте. Зал был полный. Михаил Александрович находился в президиуме. На сцену один за одним поднимаются желающие выступить, тепло поприветствовать своего любимого писателя. Предоставили слово и местному молодому литератору Николаю Корсунову.

– Михаил Александрович, – заявил он, – я ваш ученик. – И стал довольно пространно рассказывать о себе: над чем он сейчас трудится, что у него в планах на будущее...

Но вот все, кто желал, уже выступили, и в президиум к уважаемому гостю пошли записки. В одной из них содержалась просьба к Шолохову сказать, что он думает о их земляке, писателе Корсунове.

– А что тут сказать, – улыбнулся Михаил Александрович. – По-моему, он сам о себе уже все рассказал.

В 1962 году Тамара Вареева окончила пединститут, вышла замуж и уехала в Саратов, куда был направлен на работу ее муж, Виктор Бойко. И на длительный период, почти на 10 лет, пока она там жила, Шолоховы, по-прежнему регулярно приезжавшие к нам на отдых, охоту и рыбалку, как бы выпали из ее жизни. Все, что она знала о них в эти годы, – это в основном со слов родителей, прежде всего мамы, Раисы Александровны.

В середине шестидесятых, кажется, в 1964 году, Вареевы затеяли в своем скромном, неизвестно с каких пор стоявшем на улице Почиталина доме ремонт. Сами на время работ перебрались в сарай во дворе – лето, погода постоянно стояла теплая, ясная. Однако, как нередко бывает, ремонт затянулся. Приближалась осень, а конца-краю начатому делу не видно. Василий Петрович сильно переживал из-за того, что холода застанут их в легком, служившем плохой защитой от ненастья строении. Больше всего он тревожился не за себя, не за семью, а за Шолоховых – вновь у него в сентябре будут дорогие гости с Дона, а где он их разместит?!

Одно непредвиденное обстоятельство, правда, на некоторое время отвлекло его от грустных размышлений. Когда рабочие стали вскрывать деревянный пол в одной из комнат, то наткнулись на ржавый металлический сундук, вскрыли – в нем полно старых, еще дореволюционного выпуска денег. Прежний хозяин частного домовладения, поп, пряча в лихолетье нажитое подальше от посторонних глаз, видимо, рассчитывал на то, что для него еще наступят лучшие времена, что он воспользуется своим сокровищем… Вареевы, не долго думая, клад сдали государству, дальнейшая его судьба им неизвестна.

Как-то, удрученный, подавленный, Василий Петрович заглянул в обком партии к ответственному работнику Егорову, которого он знал давно. Егоров не раз встречал известного писателя, оказывал содействие в решении тех или иных проблем, связанных с его пребыванием в наших краях. Вареев честно, без утайки поведал старому партийцу о том незавидном положении, в котором оказался он с женой. Вскоре после этого визита в обком Вареевым предложили на выбор три адреса, куда бы они могли переехать жить хоть завтра. Осмотрев два из предложенных дома, Раиса Александровна сразу их отвергла как не очень подходящие для более или менее комфортной жизни, в третьем, стоявшем на проспекте Ленина, недалеко от пединститута, она несколько задержалась, а потом удовлетворенно сказала: «Это наше». Просторная двухкомнатная квартира. Крепкие капитальные стены, высокие – даже подпрыгнув, рукой не достанешь, – потолки. По слухам, до этого тут жил какой-то большой начальник. Он переехал в другую, еще лучшую квартиру. Вареевых даже не смущало то, что их новое жилище требовало определенного ремонта. Гости из Вешенской тоже порадовались за своих уральских друзей: прежние условия, в которых они пребывали длительное время, не шли ни в какое сравнение с нынешним жилищем.

Раису Александровну с Марией Петровной связывала настоящая женская дружба. Они, кажется, знали друг о друге все. Особенно любила слушать рассказы подруги о её прежней нелегкой жизни Мария Петровна. Рано лишившись родителей, Рая много хлебнула горюшка ещё ребенком. Началась война – ее, мать двух малолетних детей, забирают на фронт. Служила медсестрой на санитарном поезде, который вывозил раненых с передовой. Сама не раз оказывалась на волосок от смерти. Однажды Мария Петровна, видимо, находясь под впечатлением от услышанного, посетовала мужу:

– Ты бы, Миша, послушал как-нибудь нашу Раю. Как она рассказывает о себе!

– Поздно мы с тобой встретились, – с сожалением скажет потом писатель Вареевой, послушав ее горькие, полные трагизма жизненные истории. – Я бы тогда написал о тебе книгу.

Но один случай заставил их, верных подруг, вернуться в день сегодняшний, сразу отодвинув воспоминания куда-то далеко-далеко в сторону.

 На даче на Братановском яру женщины имели обыкновение перед сном прогуливаться, и вот как-то, за неторопливыми разговорами о том, о сем, они услышали очень печальные тихие звуки, походившие на песню. Остановились, помолчали. Да, это в самом деле песня, но как же должно было быть в эти минуты плохо человеку, который ее пел. Какая беда, какое горе понудили его к этому? Женщины неторопливо двинулись по направлению странных, ни на мгновение не прекращавшихся звуков, и вскоре очутились около маленького строения – сторожевого домика.

Обычно в сторожке кто-нибудь жил. Ведь большую часть года писательская дача пустовала, и люди, которые обитали в этом домике, выполняли охранные функции. Но как только сюда, в привольные уральские степи, приезжал Шолохов со своими родственниками и друзьями, охрана за ненадобностью на месяц-другой снималась. И домик пустовал, вплоть до того момента пока охотники не покидали свое летнее пристанище до следующего года.

 Однако в тот памятный осенний вечер окно в сторожке почему-то светилось, что очень удивило Марию Петровну и Раису Александровну. Они подошли поближе и буквально застыли в изумлении от того, что предстало их взору. Они увидели довольно еще молодую женщину в пестрой накидке, незнакомка исполняла некий танец, медленно, как завороженная, кружась на одном месте. Самое удивительное было в том, что она делала это не одна, а с детьми. Их было трое или четверо, один меньше другого. Все они хороводом кружились вокруг женщины, и все это – в полной вечерней тишине. Одиноко звучала вот только эта песня, которая разрывала душу, терзала сердце, хотя исполнялась на казахском языке. Незнакомка плакала и все кружила, кружила вокруг себя детей, стараясь скрыть от них свои горькие слезы.

На следующий день удалось кое-что выяснить о ночном происшествии близ дачи. Женщина с детьми оказалась родственницей одного из местных сторожей. В сторожке в этот день она укрывалась от мужа-пьяницы и дебошира. Когда об этом немедленно донесли Михаилу Александровичу, он сильно разгневался, сел в машину и поехал прямо к директору расположенного поблизости совхоза. Неизвестно о чем его просил Шолохов – воздействовать ли как-то на горе-муженька или предоставить несчастной отдельное жилье, – но, скорее всего, писателю в его стремлении во что бы то ни стало помочь молодой многодетной матери пошли навстречу. Ведь авторитет Михаила Александровича везде, где ему у нас довелось бывать, встречаться с людьми, был огромен. К каждому его слову прислушивались, с ними сверяли свои поступки и дела. Михаил Александрович и сам помог материально крестьянке.

Летом 1972 года старшие Вареевы совершили первую и последнюю поездку в станицу Вешенская, что в Ростовской области. Отправились они в дальнее путешествие лишь после многократных приглашений их к себе в гости Шолоховыми. Наконец те поставили ультиматум: не приедете – мы с вами перестанем дружить, знаться! Старики планировали пробыть на Дону неделю, а задержались аж на две. Уральцам хозяева не давали скучать, они познакомили их не только с Вешенской и её окрестностями, но и возили их по разным памятным местам Ростовской области. Когда Вареевы вернулись домой, у них долго только и было что разговоров об этой удивительной поездке – одном из самых ярких эпизодов в их жизни.

А через несколько недель в Уральск шумной большой компанией прибыли вешенцы. Все как обычно: охота, рыбалка. Писатель был очень доволен и счастлив, ведь такая жизнь на степном приволье, в богатых дичью и зверьем местах была для него лучшим отдыхом. И ничто не предвещало несчастья, когда охотники отправились в Уральск для того, чтобы пополнить свои продуктовые запасы. По пути сделали непредвиденную коротенькую остановку на обочине дороги. В этот момент их задевает один из военных грузовиков с зерном, которые колонной ехали им навстречу. Как потом выяснилось, водитель заснул за рулем. Чудом удалось избежать самого худшего, но все-таки пострадала женщина, ехавшая вместе с Шолоховым (она, кажется, работала за границей в одном из наших посольств), и Миша, внук писателя. Если бы они оставались в легковушке, то, может быть, все бы и обошлось в тот раз благополучно. Но они оба оказались на пути потерявшего на какое-то время управление тяжелого грузовика. Сразу же пострадавших отравили в город в больницу. Меньше всего пострадал мальчик, он, можно сказать, отделался легким испугом. А вот женщине пришлось некоторое время провести на больничной койке. Говорят, что тогда же там, на дороге, потрясенный случившимся, Шолохов произнес:

– Всё. Больше я сюда ни ногой!

И действительно, в том, семьдесят втором году он приезжал к нам в последний раз.

Смерть выдающегося писателя в 1984 году Вареевы восприняли как большое личное горе. Они отправили в Вешенскую письмо с соболезнованиями его родным и близким. Примерно через год, работая уже на уральском предприятии «Гидроприбор», Тамаре Васильевне Бойко довелось побывать в служебной командировке в Ленинграде, и в Центральном Доме книги она наткнулась на большой красочный фолиант, посвященный – посмертно – М. А. Шолохову. Изданная где-то за границей, книга стоила более пятнадцати рублей – это была довольно крупная по тем временам сумма. Тамара Васильевна колебалась, перелистывая тяжелые страницы, – покупать ли, ведь к тому же это еще и лишняя нагрузка рукам в дальней поездке. Однако на обложке был такой близкий, родной, дорогой человек, каким он запомнился ей по его многочисленным приездам к ним домой. А уж когда женщина увидела на одной из заглавных страниц конверт с хорошо ей известным отцовским почерком, то самое прощальное письмо, отправленное в трагические дни на Дон, у нее отпали последние сомнения… Позже в старый дом на центральной улице Уральска в один из солнечных майских дней из Вешенской почтой пришлют точно такую же книгу с коротким, выведенным рукой самой Марии Петровны автографом: «Дорогим Василию Петровичу и Раисе Александровне Вареевым от семьи Шолоховых».

Республика Казахстан, г. Уральск