«Дор всегда считал Барта не теоретиком, но, скорее, романистом, но признавал, что единственный роман, который тот мог бы написать, уже написал Пруст. Барт тоже так считал. Поэтому вместо романа он написал теоретическое эссе “Миф сегодня”…».

Дьяков А.В. Ролан Барт как он есть. – СПб.: Издательство «Владимир Даль», 2010. – 320 с.

Александр Дьяков за последние несколько лет выпустил сразу несколько крупных (по крайней мере, по объему) работ, посвященных французским философам 2-й пол. прошедшего столетия – Бодрийяру[1], Лакану[2], Фуко[3] и Барту. Последняя и станет предметом нашего разговора. Впрочем, все перечисленные тексты вполне однородны, представляя собой не очень тщательно обработанные компиляции, временами переходящие в нечто вроде реферативного сборника. Работа о Барте, пожалуй, наиболее симпатична в этой группе – видимо, по причине небольшого объема и некоторой очерковости, она отличается, в сравнении с другими, относительной живостью изложения и просвечивающим личным отношением автора к предмету своего разговора – по крайней мере, в ней можно предположить наличие автора, а не составителя.

Если книгу «Ролан Барт о Ролане Барте» принято называть «Бартом в квадрате», а авторецензию на нее, опубликованную в “La Quinzane litteraire”, «Барт в кубе», то работа Дьякова, составленная из цитат и близких к тексту пересказов Барта и работ о нем, оказывается своеобразным «Бартом в квадрате». Впрочем, подобный «четвертичный» характер работы не обесценивает ее – при небольшом количестве работ о современной французской философии, носящих последовательно-биографический характер, книга Дьякова ценна уже хотя бы с информационной точки зрения, содержа также и весьма обстоятельную библиографию по теме.

Случай Барта – тот самый, где биография многое позволяет понять в работах автора. Весьма ироничная ситуация, учитывая авторство тезиса о «смерти автора»; впрочем, подобный результат можно, двигаясь в рамках той же метафоры, проинтерпретировать как проявление «всемогущества читателя», не желающего отказываться от своих герменевтических привычек. Принадлежа по возрасту к довоенному поколению – поколению Мерло-Понти, Низана, Сартра, Камю – Барт своей болезнью оказался выкинут за пределы привычной интеллектуальной траектории: вместо Эколь Нормаль, ему пришлось поступить в Сорбонну, потом была длительная задержка с подготовкой диссертации и т.п. Его первая книга вышла, когда ему было уже 37 – возраст, к которому его соперники или, во всяком случае те, с кем его сравнивали и сопоставляли, уже получили известность или даже славу. Туберкулез вывел его и за пределы привычной интеллектуальной «тусовки – значительная часть его юности и ранняя зрелость прошли не в семинарах и коллоквиумах, не в кафе Латинского квартала или Сен-Жермена, а в туберкулезных санаториях: тем текстом, в котором узнавал себя, была «Волшебная гора» Манна с ее одновременной интеллектуальной насыщенностью и отъединенностью.

Аутсайдер в академическом и литературном мире, он мог добиться успеха, только вырвавшись из рамок своего поколения – там он навечно остался бы «одним из» – и примкнуть к «молодым», придав им собственную опытность, свое интеллектуальное мастерство: здесь у него были шансы стать первым. Его первая книга, впоследствии всемирно известная «Нулевая степень письма», при появлении не вызвала особенного интереса; благожелательные рецензии и несколько упоминаний – все, чего она удостоилась, что предсказуемо: достаточно сложная для широкой публики, она в то же время воспринималась вполне в рамках «новой традиции». Напротив, куда менее любопытные «Мифологии» сделали Барта знаменитым, сочетая привычную для французских интеллектуалов левизну и критику «мелкобуржуазности» (которую Барт умудрялся видеть повсюду) со структурализмом, новым явлением в интеллектуальном пространстве – новый метод оказывался в то же время «идеологически верным», приходя на смену поднадоевшему марксизму в его экзистенциалистском изводе.

Барт, ставший знаменем «новой критики» и верховным истолкователем «нового романа», сам так и оставался по привычкам, образу жизни и литературным вкусам тем самым «мелким буржуа»: мифологии, о которых он писал, были его собственными, а рефлексия не приносила освобождения. Впрочем, сомнительно, хотел ли Барт от них освобождаться. Он постоянно находился между сферами – литературы и науки, эссе и строгого текста, радикалами и мелкими буржуа – но он сумел обратить свое положение «аутсайдера» в «посредника» между этим областями. Его книги и фрагменты трудно объединить в какую-либо ненасильственную теоретическую схему, впрочем, и в пределах одной работы теория отступает перед вниманием взгляда, легко пренебрегающего последовательностью интеллектуального построения ради ценности единичного наблюдения. Не будучи строгим ученым, Барт стал характерным «интеллектуалом» – тем, кто существует среди и посредством идей, производящим смыслы через движение между ними. Понятие «текста», вводимое Бартом, следует за практикуемым им фрагментарным письмом – и его «техниками чтения»: Барт редко читал «произведение» – внимательно, последовательно, вдумываясь в изгибы авторской логики: ему ближе быстрое чтение – «по диагонали»; себя он сравнивал с «номадом», совершающим набеги в чужие теории и чужие произведения, похищающим зачастую не мысль, а термин – приобретающий в его текстах иное, иногда весьма далекое от оригинала значение: не сознательно, а «по условиям понимания». Ситуация типичная для его мысли (впрочем, вряд ли для его только – видимо, здесь мы встречаем не часто описываемый, но часто – если не всегда – встречающийся случай, когда теоретическая модель собирает и обосновывает то, что практикуется помимо нее, выступая описанием и легитимацией практики).

Барт - благодарный персонаж, который исправляет многие недостатки текста о нем: его жизнь внешне противоположна первому впечатлению от его произведений, но при размышлении придает им неожиданную глубину, подобную «импрессионизму» любимого им Пруста, избавленного от необязательности “impression” через реальность личного, стоящего за ним, которое становится функцией «автора» (ничего большего, по словам Барта, чем один из персонажей произведения).