Илл.: Лев Феликсович Лагорио. На берегу пустынных волн.

Пётр Великий в представлении А.С. Пушкина. К 350-летию первого императора России

Железной волею Петра

Преображённая Россия...

Строка Николая Языкова,

взятая А.С. Пушкиным, как эпиграф

к «Арапу Петра Великого»

 

            К созданию «Истории Петра Великого» – обширного исторического труда Александр Сергеевич Пушкин приступил в начале 30-х годов XIX века, когда закончил работу над основным своим поэтическим произведением – романом в стихах «Евгений Онегин», женился, остепенился, получил придворную должность камер-юнкера и всё больше подумывал о серьёзных литературных трудах, связанных с историей России. К изучению истории своего Отечества поэт тяготел всегда. Вспомним, что и первая его великая поэма-сказка «Руслан и Людмила» была навеяна преданиями из древней истории Руси, что увлекли поэта, когда он ознакомился с вышедшими в свет первыми книгами великого произведения Карамзина «История государства Российского». Хотя вначале, по молодости, по некоторому свободолюбивому легкомыслию юный поэт в 1818 году (ему 19 лет!) отозвался на сей труд задорной эпиграммой: «В его «Истории» изящность, простота доказывают нам без всякого пристрастья, необходимость самовластья и прелести кнута», но после он пересмотрел такой поверхностный взгдяд на сложности прошлого нашего Отечества и написал ряд удивительных по художественной глубине и яркой красочности произведений. Это и «Песнь о Вещем Олеге», и упомянутая поэма «Руслан и Людмила» и, наконец, великая драма «Борис Годунов», при работе над которой Пушкин уже выступил не только, как свободный художник, но и как историк – он изучал подлинные исторические документы, старые летописи, хранившиеся в архивах Святогорского монастыря, воспоминания участников событий Смутного времени. А в тех событиях ведь принимали активное участие и его предки – бояре Пушкины. Что обращает на себя внимание – всегда, во всех его ранних, да и последующих историко-художественных произведениях, основное внимание автора обращено на личность главного героя повествования, на сложности характера исторического героя, на его душевные движения, его переживания и страсти. Создаётся впечатление, что Пушкин пытается осмыслить ход исторических событий, как результат деятельности великих личностей, волею исторических судеб поставленных во главу угла всего совершаемого. И тут неизбежно для него встаёт роковой вопрос о власти, той самой самодержавной власти или самовластья в России, что, с одной стороны, угнетала народ, а с другой стороны – создавала великую Державу. И взвешивая на весах истории пользу и вред для народа и страны от такого способа правления, Пушкин не всегда мог твёрдо определиться: чего здесь больше, и за кем остаётся историческая правота – за довлеющей государственной силой, или за судьбой и счастьем одного конкретного маленького человека, а ведь из таких скромных людей и состоит большой народ!.. На примере исследования Пушкиным феноменальной личности императора Петра I, можно показать, как мучительно больно было для великого нашего поэта решение этой дилеммы – величие и процветание Державы, а отсюда и безграничная власть «мощного властелина судьбы», а с другой стороны на чаше весов – счастье одного скромного человека... Пушкин после мучительных исканий нашёл ответ на этот вопрос, но «Историю Петра Великого» так и не дописал...

            Державный образ императора Петра Великого начал создаваться в нашей культуре, в нашем российском миропонимании вообще, в годы правления императрицы Екатерины II, которую ведь тоже прозвали «Великой»! Она, по характеру своей государственной деятельности, была схожа с Петром. Он преобразовывал Русское царство (Московию) во всесветную Российскую империю, она продолжала его дело, укрепляя империю и расширяя её границы. Подчёркивая преемственность своих дел от свершений Петра Первого Екатерина со смыслом величала себя «Второй», что и увековечено, кстати говоря, на пьедестале (огромном гранитном камне) знаменитой конной статуи Петра (Медном Всаднике) на Сенатской площади в Санкт-Петербурге работы французского скульптора Фальконе, где на латинском наречии высечено: «Петру Первому от Екатерины Второй». Так была утверждена «весомо, грубо зримо» легенда о «мощном властелине судьбы», которую принял и укрепил в своей знаменитой поэме и сам Александр Сергеевич Пушкин.

            Сама императрица Екатерина II восприняла такое представление о Петре от Михаила Васильевича Ломоносова, которого очень уважала, как великого учёного, дом которого в Петербурге посещала, чтобы лично осмотреть огромное мозаичное полотно с портретом Петра, над которым долгое время работал учёный и художник. Несомненно, читал ей Ломоносов и свои произведения, воспевающие покойного императора, где есть такое признание: «С кем сравню Великаго Государя? Я вижу в древности и в новых временах обладателей, кои великими названы. И правда, пред другими велики! Однако пред Петром малы... Кому ж я Героя нашего уподоблю? Часто размышлял я, каков Тот, который всесильным мановением управляет небом, землёю и морем: дхнет дух Его – и потекут воды, прикоснется горам – и воздымятся». Как видите, здесь император Пётр уже уподоблен Богу... Пушкин тоже испытывал определённое благоговение перед сильной личностью на троне, но пытался объективно разобраться во всех добрых и злых делах этого необыкновенного человека, и разобравшись – нарисовать верный его портрет. Точно такой же метод – разбор положительных и отрицательных качеств исторической личности он применил и к Борису Годунову в своей известной драме, и у него получился дйствительно очень живой, нестатичный портрет этого своеобразного деятеля. Но с Петром этого не получилось, Пётр оказался неподъёмен... Пушкин испросил разрешение у императора Николая Павловича пользоваться государственными архивами, в том числе и в секретной их части, для лучшего изучения материалов петровской эпохи. С некоторыми оговорками, но такое разрешение было ему дано. Николай Павлович в это время видел в Пушкине будущего своего придворного историографа, долженствующего заменить на сем посту Карамзина, который, по его словам, был «ангелом». Но из Пушкина ангела не получилось, в чём император смог после убедиться. Однако Пушкин увидел и прочитал многие очень откровенные свидетельства, достаточно ярко и с неожиданной стороны освещающие деятельность Петра... И тот апофеоз и благоговение, что испытывал Пушкин перед личностью Великого Преобразователя России, что был у Пушкина изначала его работы, стал постепенно гаснуть. Пётр Великий в реальном свете предстал как крайне противоречивый человек с очень неожиданными и страшными проявлениями своего необузданного характера. Пушкин обнаружил, что многие законы, предписанные Петром для исполнения своим подданным, словно «писаны кнутом», как выразился потом сам Пушкин. Пушкин увидел, что Пётр был не только крайне жестоким человеком, но часто и несправедливо жестоким, даже коварным в своих поступках. Так он выманил из Австрии своего сына, несчастного царевича Алексея, что спасался там от жестокостей своего отца, обещал ему прощение, а после... подверг своего сына мучительной казни, фактически запытав того. Это был не только бесчеловечный, но и неразумный поступок, так как сам государь остался без наследников и перед смертью, умирая от страшных мук в почечнокаменной болезни, он не знал кому оставить трон и государство и бессильно повторял перед кончиной: «Отдайте всё, отдайте всё...» – и так и не мог найти того, кому можно было бы оставить Россию, он сам погубил своего наследника... И государство, им созданное, оказалось игрушкой в руках разных придворных карьеристов.

            Но в тоже время Пушкин был поражён причиной смертельной болезни царя. Пётр, великий государь, возвращаясь осенью 1724 года с осмотра строящегося Ладожского канала, плывя на корабле по Неве, в бурю, увидел тонущую в неистовых волнах шлюпку с простыми матросами, и... бросился в ледяную воду самолично спасать тонущих! Матросы были спасены, но государь невозвратно застудил себе почки, тяжело заболел и умер 53 лет отроду. Вопиющие противоречия человеческой натуры Петра потрясали Пушкина. Он видел, как с бешеной жестокостью, с неистовым садизмом Пётр самолично рубил головы тем, кого считал своими врагами и предателями своего государства. В 1698 году, вернувшись из заграничной поездки, где он в Голландии работал простым плотником на верфях, обучаясь строить корабли, а потом ездил в Англию, встречался с Исааком Ньютоном, вёл разговоры о философии и небесной механики, а также посещал пороховые, оружейные, кожевенные заводы, разговаривал с простыми работягами, сманивая их в Россию (и ведь сманил немало!), он обнаружил в своём государстве подавленный уже стрелецкий бунт. В неистовом бешенстве приказал вновь поднять дела стрельцов, построить пыточные, лично допрашивал подследственных, самолично пытал, колесовал, жёг, вздёргивал на дыбу... В конце концов устроил показательную казнь на Красной площади в Москве (вспомните известное полотно Сурикова «Утро стрелецкой казни»), приказал поставить виселицы у стен Кремля и трупы повешенных стрельцов несколько месяцев раскачивались вдоль кремлёвских стен, обглоданные вороньём... Всего было казнено почти полторы тысячи человек. Так утверждал царь Пётр в России свою безграничную власть.

            Пушкин подметил в своих записках о Петре, что он делал, изучая исторические материалы, один случай, произошедший с молодым ещё государем, когда тот был в Англии. Он не только заводы посещал, но был приглашён и в парламент, где присутствовал на дебатах, где с удивлением взирал на парламентариев, осмеливающихся оспаривать мнение короля, ссылаясь при этом на законы.  «Законники! – воскликнул Пётр. – К чему они? Во всем моём царстве есть только два законника, и то я полагаю одного из них повесить, когда вернусь домой». И он действительно постоянно писал и писал всё новые и новые законы и распоряжения по всему своему огромному царству, писал, даже находясь за границей, откуда потоком шли в Россию всё новые и новые установления неистового государя. Да это и понятно. Абсолютистское государство, что строил Пётр, не могло существовать без постянной и строгой регламентации всей внутренней жизни. А раз законы в таком государстве мог издавать только неограниченный монарх, то и получалось, что этому монарху приходилось самолично вникать во все мелочи хозяйственной жизни страны, делать самому всю бюрократическую работу, контролировать буквально всё. И ведь Петру это удавалось – вот что удивительно, и что и сейчас поражает воображение! Остаётся признать, что это была действительно феноменальная личность, успевавшая и государство обустраивать, и войны вести, и флот строить, и сгонять работных людей массами на постройку новой столицы России – города на Неве Санкт-Петербурга, и учреждать Академию Наук, и брить бороды своим подданым, и плясать на ассамблеях – этих устроенных Петром собраниях, где он заставлял знатных бояр и их жён общаться с простыми людьми – теми же голландскими моряками, с которыми сам Пётр так подружился, когда работал плотником на Саардамской верфи в Амстердаме.

            И вот оказывается, что при всём своём тираническом характере, этот государь был крайне демократичен в личном общении. Он мог не только простых матросов спасать из тонущей шлюпки, но и работать кузнецом в кузне у какого-нибудь деревенского кузекца, обучаясь этому делу и получая нарекания за какую-то неисправность. Когда он изучал морское дело, то прошёл все должности на корабле – от каютного слуги, до капитана корабля. Он стремился вникнуть во всё, в любое дело, он «на троне вечный был работник», как опять же точно подметил Пушкин. Занятия конкретными делами, практикой производства и войной не затмевали в Петре другой ипостаси – он стремился к наукам, он жадно, но бессистемно читал, а книги любил и хотел составить себе библиотеку, но это дело требует кропотливости, а ему было недосуг. И тогда он вспомнил про своего первого учителя, своего дядьку, воспитавшего его с малолетства и обучившему читать и писать – про Никиту Моисеевича Зотова, про которого врагами Петра были распущены злонамеренные слухи, как о великом пьянице (ведь каков учитель, таков и ученик), но вот именно этому «пьянице» Пётр поручил составить первую государственную библиотеку, взяв за основу библиотеку последнего патриарха, когда было упразднено в России патриаршество. К слову сказать, Никита Зотов был отцом первого русского морского офицера – Конона Никитича Зотова, первым получившего соответствующий аттестат после обучения в Европе. После этот Конон Зотов, совместно с Петром (Пётр лишь внёс некоторые поправки в текст), написал знаменитый петровский «Морской устав», что стал на века законом для русских моряков. Потом этот Конон Зотов был руководителем внешней разведки России, сам работал за границей, смог во Франции добыть для Петра секретные чертежи новейшего боевого корабля, за что сам Пётр поднял тост за Конона Зотова во время какого-то торжества. Таков был сын своего отца, повторюсь, учителя Петра. Недаром император России почтил его память, назвав первый построенный бастион новой Петропавловской крепости в основанной им, на отвоёванных у шведов землях, столице России, городе Санкт-Петербурге – Зотов бастион. С этой постройки и начался Санкт-Петербург. А Никиту Зотова до сих пор, по укоренившейся лживой традиции, авторы околоисторических романов всё продолжают величать первым пьяницей в государстве Петра – вот пример злонамеренного очернительства. Да, действительно, Пётр раз решил повеселиться и устроил шутейную свадьбу этого старого уже своего дядьки, за что получил выговор... от его сына Конона Зотова, который своему государю дерзко написал в письме, что «не дело, государь, над своими верыми слугами потешаться». Пётр был ошарашен – таких слов ему никто никогда говорить не осмеливался, и поначалу приказал казнить Конона, но потом опамятовал, Конона простил, шутейную свадьбу отменил.

            Кстати говоря, Пётр умел не только казнить своих ослушников, но и прощать. И это тоже подметил Пушкин в своих изысканиях, отметив, что как-то раз Пётр простил целую группу придворных, заподозренных в заговоре и приговорённых к смерти. Он их простил и устроил по этому поводу великое празднество в Санкт-Петербурге с пирами, фейверками и пушечной пальбой на Неве. Все эти удивительные странности и необъяснимые с позиции логики противоречия в личности императора поставили «историографа» Пушкина в полный тупик и, накопив массу материала, колоссальное количество выписок и подготовительных текстов к своей «Истории Петра», которые сейчас занимают целый том в его полном академическом собрании сочинений, Пушкин к 1835 году практически прекратил работу над этим сочинением. Но, честно признав своё бессилие в историко-научном анализе личности Петра Великого, Пушкин смог понять этот образ через свой художественный талант. Чутьём художника, которое само является феноменальной способностью гения, Пушкин увидел Петра объёмно – в порыве, в движении, в действии, что, собственно говоря, и было органически присуще Петру. Это очень сильно раскрыто Пушкиным в его ранней поэме «Полтава», что сама по себе является нерукотворным памятником Петру Великому.

 

Была та смутная пора,

Когда Россия молодая,

В бореньях силу напрягая,

Мужала с гением Петра...

Суровый был в науке славы

Ей дан учитель: не один

Урок нежданный и кровавый

Задал ей шведский паладин.

Но в искушеньях долгой кары,

Перетерпев судьбы удары,

Окрепла Русь, так тяжкий млат,

Дробя стекло, куёт булат.

 

            Образ был найден, Пётр – это молот, который куёт славу России, выковывает, собственно, само государство российское, уничтожая, «дробя» при этом всех, кто встанет на его пути. Иной раз под этот молот попадают и невинные, но это даже не вина Петра, это неизбежность великой борьбы, ведущейся им, а ведь сколько действительных врагов у России Петра! Та же Украина – это несчастная страна, так и не ставшая полноценным государством, раздираемая внутренними противоречиями и неумным своеволием...

 

Украйна глухо волновалась.

Давно в ней искра разгоралась..

Друзья кровавой старины

Народной чаяли войны...»

 

...Так, своеволием пылая,

Роптала юность удалая,

Опасных алча перемен,

Забыв отчизны давний плен,

Богдана счастливые споры,

Святые брани, договоры

И славу дедовских времён...

 

            Согласитесь, словно в наше время написано, вот сейчас, когда на Украине снова забыты «договоры и прежняя слава», совместная с Россией, и воскресла словно из костей Мазепы «кровавая старина». А нынешний украинский «мазепа», который ведёт сейчас кровавую войну на уничтожение с Россией, как его характеризует Пушкин, что он такое?..

 

...Что он не ведает святыни

Что он не помнит благостыни,

Что он не любит ничего,

Что кровь готов он лить, как воду,

Что презирает он свободу,

Что нет отчизны для него.

 

            «Что кровь готов он лить, как воду...» – это ведь точный портрет нынешнего украинского лидера, достойного продолжателя дела изменника Мазепы, и «нет отчизны для него!» – приговор Пушкина. А вот Пётр победил своих врагов именно потому, что Отчизна у него была. И он не отделял свою Отчизну, своё царство от России народной. Да, это именно так – в решающий момент, накануне полтавской баталии в июле 1709 года, когда решалась судьба России (ведь король шведов Карл XII в случае своей победы всерьёз полагал расчленить Россию на ряд удельных княжеств, отобрав огромные территории севера России и Сибирь, сделав их шведской колонией) царь Пётр обратился к своим солдатам с высшей степени показательным воззванием, которое надо привести полностью:

            «Воины! Сей пришёл час, который должен решить судьбу Отечества. Вы не должны помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру вручённое, за род свой, за Отечество, за православную нашу веру и церковь. Не должна вас также смущать слава неприятеля, которая ложна быти и которую вы сами победами над ним неоднократно доказали. Имейте в сражении перед очами вашими правду и Бога, поборающего вас, на Того единого, яко всесильного, в бранях уповайте, а о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе для благосостояния вашего».

            Поразительные слова в устах деспотичного монарха! Царь Пётр фактически сам сказал своим солдатам, что они не за царя сражаются!.. Эту какую смелость и уверенность надо иметь, чтобы вот так просто сказать накануне решающего сражения, что ему, Петру жизнь не дорога, «только бы жила Россия»... И воины это поняли и Полтавская победа стала апофеозом славы Петра, именно после неё ставшего Великим. Эту черту в характере своего героя Пушкин понял и ярко проявил в поэме и во всём своём творчестве. Но не будем забывать, что царь Пётр ведь обещал на поле Полтавы ещё и «благосостояния» для своего народа, а вот с этим не всё вышло гладко в государстве Российском. И культ личности Петра Великого, утвердившейся в стране во времена Екатерины лишь покрывал язвы народных бедствий.

            Окончательно для Пушкина образ Петра сложился при написании им своей самой загадочной, по внутренним смыслам, поэмы «Медный Всадник». Он писал эту последнюю в его творчестве, и оттого очень значимую для него поэму в 1833 году, тогда, когда под грузом внутренних противоречий не стала складываться «История Петра Великого». Сюжет её всем хорошо знаком, повторять его не за чем, но во главу угла произведения поставлен Пушкиным конфликт между всемогущим монархом, который «Россию поднял на дыбы» и простым маленьким человеком по имени Евгений, столь любимым Пушкиным. Нет, это не Евгений Онегин, светский герой, с ним поэт простился навсегда. Это простой человек, петербургский житель, мелкий служащий, бедный, но не Акакий Акакиевич Гоголя, протёрший дыры на штанах, сидючи всю жизнь в канцеляриях, а молодой человек (служит всего два года), мечты которого очень просты – это мечты о личном счастье. Да, о маленьком личном счастье, о женитьбе на бедной, но милой девушке по имени Параша (то есть Прасковья), которая живёт в маленьком домике у залива...

            «Петербургу быть пусту!» – предрекали некоторые ведуны царю Петру, когда он основывал новую столицу России на сих низменных берегах. Пётр не послушался сих предупреждений, город был построен, но постоянная угроза наводнений всегда висела над ним. Одним из самых катастрофических было наводнение октября 1824 года, которое сам Пушкин не видел, но имел подробные известия о нём. После написания поэмы это наводнение вошло в историю города под именем «наводнения Медного Всадника», ибо Пушкин использовал в своей поэме страшный миф, вдруг создавшийся в народе, о том что в самый разгар бедствия конная статуя Петра Великого работы Фальконе вдруг сорвалась со своео пьедестала, с камня «Гром», на котором была установлена по воле Екатерины и медный император поскакал по улицам своего города, внушая всем мистический ужас, словно гнался за кем-то...

            Итак, Евгений – человек самых простых человеческих потребностей. Ни о богатстве, ни об имперской славе он и не мечтает. Мечтает жениться на любимой бедной девушке, работать, воспитывать детей, прожить жизнь как можно тише, незаметней – в общем, мирный добропорядочный обыватель. За что его казнить, за что подвергать преследованиям?.. А ведь, как ни парадоксально, в поэме это и происходит – всемогущий император Пётр, «властитель полумира», гонится по улицам разорённого наводнением Петербурга, грозно скачет на своём медном скакуне, преследуя... врага? – нет, добропорядочного своего верноподданного, который мечтал только о маленьком личном счастье, но потерял всё, когда наводнение убило его возлюбленную, снесло её маленький домик у залива... И вот тогда этот несчастный Евгений, помутившись в уме, превратившись в нищего бродягу, подходит к решётке, окружающую монументальную статую всемогущего императора и осмеливается слабым голосочком произнести всего два слова: «Ужо тебе!» И это всё, весь протест против самодержавной воли. Понятно, почему Евгений говорит эти слова императору, он таким образом укоряет того, что Пётр своей несокрушимой державной силой заставил народ строить новый город в гибельном месте, которое время от времени заливается волнами моря. Отсюда и многочисленные жертвы наводнения. Это «ужо тебе» – это ведь даже не протест, тем более не бунт, не восстание против могущественного владыки, это так... сетование. Обывательское сетование на свою несчастную судьбу без всякого реального действия. Но даже этот мельчайший, безнадёжный укор приводит, по мысли Пушкина, Петра в ярость, он срывается со своего величественного пьедестала и скачет за несчастнейшим, растоптанным жизнью маленьким человеком, чтобы... окончательно втоптать его в мостовую несокрушимым копытом своего медного скакуна. Такова, по мысли Пушкина, суть деспотической власти, она безумна по своей природе.

            Пушкин, подробно изучая жизнь и деятельность Петра Великого, восхищаясь его великими деяниями, его силой воли, тем не менее видел много примеров в жизни Петра такого вот неадекватного гнева, крайней подозрительности, заставлявшей Петра иногда совершать ужасные и труднообъяснимые поступки. Но это с одной стороны. С другой стороны Пушкин осознано видел, что эта безграничная власть была направлена Петром, всё-таки, не на террор против своего народа, как иной раз случалось с иными правителями в истории России и мира, а на подъём державы, на становление Великой Империи, а значит, в большой мере, и на возведение народа России в степень народа имперского, обладающего правом владеть столь огромной территорией в одну шестую часть света. Сейчас ведь раздаются голоса на Западе, что народ России, по численности не самый крупный народ на Земле, владеет уж слишком огромными пространствами, превосходящими всякое воображение, что надобно урезать Россию, свести её к удельному княжеству Московии, как мечтали в своё время и Карл XII  и Наполеон, а Гитлер вообще мечтал уничтожить эту страну, а на месте и Петербурга и Москвы создать искусственные озёра... Где теперь эти владыки Запада? А Пётр Великий – вот он, сидит на медном скакуне, поднял его на дыбы над огромной мощной скалой и указывает медной дланью своей на великий простор Невы...

 

О, мощный властелин судьбы!

Не так ли ты над самой бездной,

На высоте, уздой железной

Россию поднял на дыбы?..

 

            Чтобы совершить это и «над самой бездной», то есть перед самой грозящей России гибелью от иноземного нашестия, спасти страну, Петру нужна была исполинская сила, несгибаемая воля. Кто дал ему эту силу и волю? – русский народ, сам много претерпевшей от царского произвола, но смирившейся перед необходимостью принесения жертв на алтарь Отечества. Оттого и велик Пётр и все дела его оправданы перед Богом и русской историей.