Из еврейского календаря: Пост 9 Ава 2022 г. начинается вечером 6 августа, в этот день евреи отмечают годовщину разрушение Титом Иерусалимского храма…

До двухтысячелетней даты этого события, произошедшего в 70 н.э., осталось еще много времени, и автор этих строк, увы, не доживет до нее. Саму дату – будут ли отмечать и широко обсуждать?

Евреи, конечно, знают, когда был разрушен их храм, не восстановленный до сих пор (ежегодно эта дата отмечается постом «9 Ава»), но выгодно ли им распространение этого знания в мире? Пусть себе «мировой обыватель» думает, что, коль скоро есть государство Израиль, то и храм Соломона, видимо, уже восстановлен; пусть даже мировой обыватель считает, что никто этот храм и не разрушал, ибо уж слишком унизительно для иудаизма признавать, что главную святыню твоей религии стерли с лица земли, а ты почему-то не можешь ее заново отстроить…

Итак, любая энциклопедия скажет, что в ходе Иудейской войны (66-73 н.э.) Иерусалим был взят и разрушен римлянами. Императором, начавшим эту войну, был Нерон, который, правда, погиб в 68 н.э., следующим императором стал (после некоторой борьбы) Веспасиан, являвшийся как раз главнокомандующим Рима в Иудейской войне. Перемещение его с палестинского театра военных действий в Рим, утихомиривание смут, связанных с передачей власти, заняло определенное время, и все-таки Иудейская война была довольно быстро закончена, а храм разрушен; этим руководил уже следующий главнокомандующий, сын Веспасиана Тит.

Таким образом, вопрос, вроде бы, ясен: юридически за разрушение Иерусалимского храма и всего Иерусалима отвечают тогдашние римские императоры и главнокомандующие, т.е., последовательно: Нерон, Веспасиан, Тит. Событие это сопровождалось еще одним явлением: окончательным переходом евреев к жизни в рассеянии, т.е. к жизни на чужих землях, без родины, которую они вновь обрели только в 1948 году, с основанием государства Израиль. И спрашивается: могло ли такое поворотное событие, как окончательное превращение евреев в народ-изгой, совершиться по воле лишь нескольких римских властных особ, причем один из этих деятелей, Нерон, известен своей припадочностью и глупым изуверством, а еще один (Тит) также прославился туповатостью, хотя и с «противоположным знаком». Грубо говоря, Нерон был агрессивный дурак, а Тит – дурак пассивный и добрый…

Выходит, один лишь Веспасиан выполнял Божью волю деятельно и сознательно? Да, Веспасиан был, конечно, весьма умен. Полководец решительный, хитрый; да и как император проявил себя человеком весьма практичным. Напомним, что именно он обложил налогом римские туалеты и пустил в ход поговорку «деньги не пахнут»…

И все-таки, дело, конечно, не в одном Веспасиане… Антисионистская борьба уходит в глубь дохристианской эры, но я не буду сейчас говорить о таких известных исторических фигурах как царь Навуходоносор или царь Антиох Эпифан. Однако нельзя не упомянуть об императоре Калигуле: ведь именно этот человек, фигурально выражаясь, поставил римскую империю «на рельсы войны» с иудейским царством. Именно этот незаурядный человек (чье имя не раз было оболгано в истории) угадал в иудеях некую смертельную для Рима опасность; некоего особенного противника, которого не только нельзя было игнорировать, но на борьбу с которым следовало специально нацелить римское государство.

Гай Калигула родился в 12 н.э., правил всего четыре года (37 – 41 н.э.), но, как только что было отмечено, его правление оказало на историю весьма существенное влияние.

Немецкий историк Рима Теодор Моммзен так писал о Калигуле: «гораздо глубже, чем Александрийский погром, запечатлелась в душах иудеев попытка поставить статую Бога Гая в святая святых их храма».[1]

Об Александрийском погроме (38 н.э.), тоже пришедшемся на время императорства Калигулы, будет сказано ниже, а сейчас – о его общем отношении к иудеям. Иудеев Калигула знал неплохо хотя бы потому, что другом его юности был молодой иудейский принц Агриппа, которого держали в Риме в качестве заложника. По словам Моммзена, этот Агриппа «являлся среди многочисленных проживавших в Риме сыновей восточных государей едва ли не самым ничтожным и опустившимся, но, несмотря на это, - а может быть именно поэтому, - он был любимцем и другом юности нового императора; до сей поры он был известен только своим распутством и долгами, но от своего покровителя… Ирод Агриппа получил в подарок одно из вакантных мелких иудейских княжеств и к тому же еще царский титул».[2]

Да, Калигула, «назначил» Ирода Агриппу иудейским царем. Это было одним из первых его решений. Одновременно он делает другое распоряжение: установить во всех храмах римской империи изображения римского императора. На этом распоряжении нужно, конечно, остановиться подробнее. Вообще-то, я считаю этот приказ вполне естественным: столь же естественным как наличие в государственных офисах любой страны фотографии главы этого государства. Я также процитировал Моммзена, писавшего, что иудеев возмутил приказ «поставить статую Бога Гая в святая святых их храма».

Как видим, нюансы здесь важны… У историков почти нет сведений о том, как реагировали священники иных религий (а в Римской империи религий была тьма тьмущая) на приказ установить в храме статую императора. Думаю, реагировали спокойно: ставили где-то сбоку небольшую статуэтку и докладывали, что распоряжение выполнено. Иудеи, однако, выбрали именно путь злостного неподчинения.

Во-первых, они начали распространять слухи о том, что император сошел с ума и вообразил себя реальным Богом («Богом Гаем», как об этом написал Моммзен). До сих пор в исторической литературе можно встретить рассказы о том, что Калигула якобы стоял на римском Форуме, держа в руках металлические изображения молний, заявлял, что он – Юпитер-громовержец, и требовал поклоняться ему. Я этим рассказам не верю, но мало кто на них не «повелся»…

Во-вторых, иудеи Александрии придумали следующий ход: ставить изображения императора не в самих синагогах, но где-то в вестибюле или во дворе при входе, где иногда они помещали символы или значки покоренных евреями племен. Вот туда они согласны были поставить фигуру Калигулы: среди своих «трофеев». Но на это не согласны уже были римляне…

В общем, «коса нашла на камень». Было распоряжение, и было порой глухое, пассивное неподчинение, а порой – агрессивное и вызывающее. Приказ об установке статуй пришел в Александрию примерно в одно время с прибытием туда новоиспеченного царя Ирода Агриппы… Что послужило искрой – сказать трудно, однако вспыхнувший Александрийский погром длился несколько недель и, по утверждению иудейского историка Филона Александрийского, унес жизни ста тысяч евреев…

Цифра, думается, завышена, но здесь не место ее обсуждать, так же как, думаю, неуместно в этой статье писать об Александрийском погроме подробно. В этой статье я хотел бы показать характеры, в основном, только двух римлян: Калигулы и Веспасиана. Первый сыграл роль «первопричины» или «первотолчка» Иудейской войны, а второй – роль практического исполнителя, организатора военных действий.

Разговор о характере Калигулы будет неполным без показа каких-то конкретных его действий, без описания, в первую очередь, его внешности.

 

           В лагере был он рожден, под отцовским оружием вырос,

            Это ль не знак, что ему высшая власть суждена…

 

Такой стишок ходил в Риме о Калигуле, само прозвище которого «Калигула» («Сапожок») соответствует русскому выражению «сын полка».

Майкл Грант в своем справочнике о римских императорах приводит такие сведения о Гае Калигуле:

«По утверждению биографа Светония, Гай был очень высоким и крайне бледным человеком с некрасивым телом, тонкой шеей и тощими ногами. У него были впалые глаза и виски, широкий мрачный лоб, редкие волосы не покрывали макушку…

Несмотря на неуравновешенный характер, Гай на самом деле обладал замечательными талантами. Его неистовая энергия не была подкреплена старанием или упорством, но, например, его ораторские способности оказались поистине впечатляющими. Многочисленные эпиграммы Калигулы свидетельствовали о едком и скептическом реализме и ясном разуме… Философ Сенека Младший, охарактеризованный Гаем как «не более, чем песок бесплодный», после смерти императора отомстил ему, изобразив его в самом худшем свете».[3]

Напомним, что в год убийства (41 н.э.) Калигуле было всего 29 лет, хотя изображенный здесь лысеющий человек выглядит явно старше этого возраста. Видимо, нелегко давалось управление в Римской империи…

Вернусь к последствиям Александрийского погрома. Как известно, при погромах не только отнимают ценности физически, но заставляют переписать на других владельцев векселя, право собственности на товары, рабов, земельные угодья; порой богатые люди, даже не дожидаясь начала погромов, заранее фиктивно передают право собственности на богатства подставным лицам. Тяжбы потом долго тянутся; некоторые из этих конфликтов, наверное, могли быть разрешены только в Риме. И вот из Александрии в Рим отправляется группа иудеев, ходатаев по делам александрийской иудейской общины.

Этому посвящен трактат еврейского историка Филона Александрийского «О посольстве к Гаю» (“Legatio ad Caium”). Напомню: погром в Александрии произошел осенью 38 н.э., посольство иудеев прибыло в Рим тогда же, в конце 38 н.э., может быть, в начале 39 н.э. Весь 39 год ушел, должно быть, на разбор тяжб и взаимных обвинений, вызванных Александрийским погромом. Одновременно нарастало раздражение Калигулы против иудеев. Ведь, жалуясь на погромщиков, они просили о возмещении убытков. Получалось, что прямое указание устанавливать статуи в синагогах выполнено не было (что и стало формальным поводом для погрома), да еще при этом у императора иудеи просили компенсаций! А к тому времени казна Рима уже начала пустеть…

И вот к концу 39 н.э. Калигула, по-видимому, решает перейти к радикальным действиям и начать теперь решает прямо с Иерусалимского храма. Он отдает приказ наместнику в Сирии Петронию установить в Иерусалимском храме статую римского императора.

Вот как эти события излагает известный немецкий историк Э. Шюрер, автор книги, остающейся и до сего времени наиболее основательным историческим трудом, посвященным этим событиям:

«В то время как посланцы Александрии ожидали в Риме императорского решения, в Палестине, на их родине, разразилась буря. Все началось в Ямне (Jamnia), изначально не-иудейском береговом городе, где в то время преобладало иудейское население. Жители города – язычники, для того чтобы выразить свою преданность императору и для того чтобы досадить иудеям, воздвигли в честь императора грубый алтарь, который, однако, иудеями был вскоре разрушен. Об этом доложил императору императорский прокуратор города Эренний Капитон (Herennius Capito), и император отдал приказ, в качестве мести строптивым иудеям, воздвигнуть свою статую в Иерусалимском храме.

Поскольку было ясно, что эти действия натолкнутся на сильное сопротивление, наместнику в Сирии П. Петронию было приказано половину армии, стоящей на Евфрате (т.е. в Сирии) передвинуть в Палестину и с помощью этих легионов выполнить волю императора. С тяжелым сердцем вдумчивый военачальник начал исполнять этот мальчишеский приказ (зима 39-40 н.э.). В то время как он распорядился, чтобы статую изготавливали в Сидоне, Петроний вызвал к себе руководителей иудеев и попытался их по-хорошему склонить к уступчивости. Но тщетно…

Их громкие жалобы и стоны произвели на Петрония такое впечатление, что он решил, по крайней мере временно, остановить исполнение решения императора. Всю правду – т.е. что он хотел бы полной отмены решения – открыто он не решился высказать императору. Он написал Калигуле, что просит отсрочки, частично потому, что требовалось время для изготовления статуи, частично потому, что предстояла жатва, и как бы оскорбленные иудеи не взбунтовались после ее окончания. Когда Калигула получил это письмо Петрония, он был возмущен нерадивостью наместника. Однако не решился сразу показать свой гнев и написал наместнику похвальное письмо, в котором одобрял его предусмотрительность, но строго требовал поспешить с установлением статуи, так чтобы дело было сделано к концу сбора урожая.

Петроний, однако, не принялся серьезно выполнять эту задачу, но вступил в новые переговоры с иудеями. Поздней осенью, во время сева (ноябрь 40 н.э.) мы находим его в Тивериаде, где он в течение 40 дней пребывает в окружении осаждающей его толпы, насчитывающей тысячи иудеев, которые его слезно, как и прежде, умоляют, чтобы он отвел от их земли грядущий ужас осквернения храма… Петроний пишет Калигуле решительное письмо, в котором просит отменить приказ вообще. Он переводит войска из Птолемаиды обратно в Антиохию и утверждает в письме, которое для этого пишет Калигуле, что по соображениям денежной экономии и мудрости отказ от решения весьма желателен».[4]

После этого Калигула решил в переписке с Петронием поставить жирную точку. А именно: он отдает приказ Петронию покончить жизнь самоубийством! Тот, не спешивший с установлением статуи, тем более не стал спешить и с выполнением этого приказа и оказался прав: сам император был убит в январе 41 н.э.

 

Думается, точку можно ставить и в изложении событий, связанных с попытками Калигулы обуздать иудеев. Он избрал по отношению к ним совершенно верный путь: не какое-то «тотальное уничтожение» (оно вообще является вредной и неосуществимой затеей), но подчинение их воле Рима. Иудеев нужно не уничтожать, но строго держать их в повиновении, так как они являются умной и работящей категорией людей, способных, при суровом управлении, хорошо выполнять волю хозяев. Так и действовал Калигула: он требовал от иудеев элементарного подчинения законам империи, элементарного уважения к императорской власти; требовал признать превосходство (хотя бы условное) римской религии над иудейской…

Ни одно из этих пожеланий Калигулы выполнено не было, вместо этого военачальник вступает с иудеями в переговоры, а с императором в бюрократическую переписку, то ссылаясь на сев, то на жатву, в общем, «куры передохли, высылайте новый телескоп».

Разгневанный император шлет приказ «вдумчивому» (“Verstandig”, по выражению Шюрера) полководцу покончить жизнь самоубийством; тем самым недвусмысленно выражена императорская воля: прекратить бессмысленные переговоры с иудейскими депутациями и поставить вопрос ребром: или – или. Или Рим правит в Палестине, или иудеи. Это я и называю решением Калигулы обострить ситуацию и взять курс на силовое принуждение евреев к повиновению.

 

Теперь – краткий портрет того, кому выпало осуществлять это решение практически, а именно – Веспасиана (7–79 н.э.).

Веспасиан явился на иудейский фронт в 67 н.э. почти шестидесятилетним человеком: опытным полководцем и царедворцем. За его плечами были успешные военные действия в Британии, и, вероятно, он не считал нужным относиться к иудеям иначе, чем римская армия относилась к варварам-британцам и вообще, к «варварским», т.е. не римским народам где бы то ни было в империи или на ее границах.

Как царедворца, Веспасиана характеризует осторожность, что, в общем-то, вполне понятно, учитывая его относительно «низкое» происхождение из всаднического сословия. Пожалуй даже, не об осторожности следует говорить, но о мудрости. Веспасиан, как минимум, дважды надолго «исчезал» из придворных кругов, устраивая себе добровольную опалу, когда вокруг него сгущались тучи.

Один раз он заснул во время чтения императором Нероном своего литературного произведения. Поскольку Нерон считал себя «великим артистом», это могло плохо кончиться для Веспасиана, и он спешно организовал себе командировку в относительно отдаленный регион, где и успешно дождался, пока тучи вокруг него рассеются.

На иудейский фронт он явился в сопровождении сына Тита, которого назначил своим заместителем в главнокомандовании. Тоже шаг вроде бы естественный, но много ли в жизни мудрецов, способных на такие самоочевидные, казалось бы, действия? Присутствие сына поощряет любого отца к решительным и в то же время взвешенным, продуманным действиям, что было как нельзя кстати в борьбе с иудеями с их склонностью к истерии, каковой и отличалась эта изнурительная многолетняя война.

Иудейскую войну еврейские историки также называют «Великим восстанием». Без преувеличения, против Рима поднялся весь еврейский народ от мала до велика, без различия пола и социального статуса. Весь народ и был за это наказан: массы иудеев были обращены в рабство, убиты, депортированы, рассеяны по всей Римской империи…

В действиях Веспасиана обращает на себя внимание спокойное, но неизменное умение навязать свою волю противнику. Он не спешил брать штурмом Иерусалим, предпочтя вначале усмирить другие части Израиля и как бы медленно стянуть петлю вокруг столицы.

Само же усмирение отдельных городов и областей представляло собой совершенно непредсказуемое чередование мягкости и жестокости. Если иудейский город сдавался, ожидая пощады, то Веспасиан вдруг приказывал истребить всех жителей до единого; если же город приходилось брать штурмом, то полководец вдруг проявлял милость и отпускал всех иудейских воинов, да еще и с оружием. Иногда им, действительно, позволяли уйти, а иногда вдруг решение менялось, и всех опять же, зверски уничтожали.

Столь же непредсказуемы были и скорость, и направление действий Веспасиана. Иногда земля была открыта, а область лишена защиты, а он вдруг приказывал войскам остановиться и не идти туда. Вместо этого, словно ставя какие-то рекорды, порой выбирал самые невыгодные для себя условия для битвы и штурмовал самые неприступные, казалось бы, цитадели.

Он охотно вступал в переговоры и порой держал свое слово, хотя легко мог бы нарушить его. А порой цинично нарушал все договоренности и поступал противоположно тому, что сам же клятвенно обещал. А кому судить – евреям, что ли? Судья – Рим, а все остальные народы должны были научиться жить под Римом, внизу, в рабстве. Да и не о жизни шла речь: жизнь уже никакая для них не планировалась; речь шла лишь о растянутом и неторопливом уничтожении покоренных Римом народов…

 

Игра кошки с мышкой – вот, пожалуй, с чем можно сравнить стратегию и тактику Веспасиана. Наверное, все мы наблюдали эту игру кота с пойманным мышонком, и никто из нас не может сказать, что кошка не рискует: мышь, действительно, может проявить прыть и спастись. Но без такой рискованной игры, видимо, невозможно по-настоящему понять, почувствовать своего противника или – скажем прямо – свою пищу. Без этого невозможно в собственные гены и в гены собственных детей вложить интимное знание о поведении этой пищи. А если мышь, и правда, ускользнет, это тоже не беда: она унесет с собой унизительный, парализующий ужас перед высшим существом, и этим ужасом заразит своих соплеменников.

Примерно так вел Веспасиан Иудейскую войну, кажется, сознательно ее затягивая. (Думается, многие полководцы не торопятся закончить войну победой, так как после заключения мира они попадают в полную зависимость от главы собственного государства и от его спецслужб.) Веспасиан мог бы откладывать штурм Иерусалима до бесконечности, но Нерон покончил жизнь самоубийством, легионы на Востоке провозгласили именно Веспасиана следующим императором, и ему ничего не оставалось как брать верховную власть в Риме, низложив самозванцев Вителлия, Отона и других.

 

Главнокомандующим вместо себя Веспасиан оставил Тита, и это знаменовало переход от спектакля хладнокровного садизма к нелепой буффонаде.

«Тит, а Тит? – Что? – Идем молотить!» - эта шутка восходит всё к тому же Титу, чей характер иудеи сразу и хорошо поняли, а, как только он стал во главе армии, использовали его добродушный характер «по полной программе». Если Веспасиан вел переговоры с иудеями чтобы поиздеваться над ними, то в переговорах эпохи Тита объектом издевательства был именно сын Веспасиана.

Иудеи предлагали ему переговоры всякий раз, как только римская армия переходила в наступление, и он всякий раз останавливал атаку и втягивался в эти переговоры, искренне веря тому, что обещали иудеи. Веспасиан, уезжая, распорядился больше не медлить со штурмом Иерусалима, и, когда легионеры, наконец, взяли город и подожгли Иерусалимский храм, Тит чуть ли не сам бросился его тушить; он, кажется, искренне не понимал, зачем вообще воевать с ни в чем не повинными иудеями?

О том, насколько эффективно Тит выполнил другие распоряжения Веспасиана (относительно казни военнопленных иудеев, продажи их в рабство и т.д.) – я, пожалуй, умолчу. Известно, что выполнено было далеко не всё, и многих пленных иудеев Тит просто отпустил на все четыре стороны, тем самым кое в чем сведя на нет итоги войны.

Помимо шутки «Тит, идем молотить», есть в мировой культуре еще один пример того, как обыгрывается глуповато-добродушный характер этого человека. Я имею в виду оперу Моцарта «Милосердие Тита», являющуюся переработкой пьесы Пьетро Метастазио. В этой пьесе и опере (для тех, кто понимает) иносказательно показано возрождение иудеев «из пламени пожара».

Напомню сюжет. Заговорщики хотят убить молодого римского императора Тита и окружают и поджигают дворец, в котором он находится. Но оказалось, что вместо Тита они сожгли одного из его царедворцев, переодевшегося в платье императора. Сам Тит предусмотрительно скрылся в другом месте и показывается зрителям невредимым, а в конце оперы прощает без разбора всех заговорщиков, чуть было не убивших его. Нелогичные странности сюжета подсказывают зрителю, что в пьесе говорится на самом деле о чем-то другом. Нужно ли объяснять, о чем именно? Иерусалим разрушили, храм сожгли, но наиболее важные иудеи оказались в другом месте. Поистине, иначе чем «Милосердие Тита» такую пьесу не назовешь…

Пьеса, вообще говоря, злая по отношению к Веспасиану (появляющемуся в ней в эпизодической полукомической роли) и по отношению ко всей политике Рима на Ближнем Востоке. Воевали, жгли, а что в итоге? Те, кому надо, целы и невредимы…

Тем не менее, Иудейский храм был римлянами разрушен и до сих пор не восстановлен. О том, по каким причинам это произошло, о том, кто были главными действующими лицами этих событий, я и попытался кратко рассказать.

                                                        

                                                                 Санкт-Петербург 2005 –2022 г.