Облагораживать свое поколение –

это немалая заслуга.

Оскар Уайльд

 

В 2022 году в Москве Ассоциацией союзов писателей и издателей (АСПИ) в рамках проекта «МестоимениЯ» издан двуязычный сборник стихов на ингушском и русском языках ингушской поэтессы Ашат Кодзоевой «Даьхе – са дега чу» («Родина – во мне»). В книгу вошло 76 стихотворений, блестящие эквилинеарные переводы на русский язык которых осуществил известный российский поэт Валерий Анатольевич Латынин[1], который сумел сохранить и передать в переводах эмоциональную окрашенность и образную насыщенность стихов А. Кодзоевой.

Книга открывается вступительным словом В. Латынина «Перо с крыла Икара», в котором он очень тепло отзывается о творчестве А. Кодзоевой, подчеркивая, что «это – поэзия в самом высоком понимании этого слова, поэзия, направленная на поиск красоты, правды, искренности, справедливости – опора для души в нашем далеком от совершенства мире». Он признается, что «мысли и образы» в ее текстах сразу же тронули его душу «токами сопереживания». По его словам, «сквозь многие строки просвечивала, невысказанная до конца, затаенная боль, которая не выставлялась, но напоминала о себе, как тихий плач во сне, когда человека преследуют беспокойные видения».

Это – предельно точная характеристика поэтического творчества А. Кодзоевой. Стоит ли подчеркивать, что для такого глубокого понимания стихов поэта, о жизни которого ничего не знаешь, необходимо предельно чуткое и отзывчивое сердце.

В. Латынин с восхищением и уважением говорит, что «сдержанность эмоций, с которой поэтесса писала о пережитой трагедии, не давая чувствам превратиться в селевой поток гнева, разрушающий поэзию», позволяет ей оставаться «чутким художником, несущим людям тепло и свет своей души». Он отмечает не только богатое воображение и образное видение поэтессы, благородство и целомудрие ее души, но и «глубокое знание истории и мифологии, национальных сказок, обычаев, фольклора, музыкальной культуры не только Северного Кавказа».

Не осталось незамеченным и отсутствие в ее стихах «резких эмоциональных всплесков», «женских вздохов и сетований по поводу жизненных неурядиц, любовных драм». Можем добавить, что в ее стихах нет дидактики, назидательности, этнографичности, плакатной крикливости – всего того, чем грешат многие современные авторы.

Стихи и их переводы в книге даны параллельно: на четной странице – текст оригинала на ингушском языке, на нечетной – его перевод на русский язык.

Ашат Кодзоева родилась и выросла в ингушском селении Ангушт. Стихи писала со школьных лет. Но все они сгорели в огне т. н. осетино-ингушского конфликта 1992 г., в результате которого все жители Северной Осетии ингушской национальности были попросту депортированы из республики, а их дома были преданы огню или растащены.

Изгнание со своей Родины, потеря родного дома и своих творений глубоко потрясло эмоциональную поэтессу и ввергло ее в депрессию, на преодоление которой ушли долгие годы.

И все-таки она нашла в себе силы вернуться к полноценной творчески активной жизни: в настоящее время Ашат Исропиловна работает главным библиотекарем, руководит пресс-службой и ведет сайт Национальной библиотеки Ингушетии, и пишет прекрасные стихи. Первый сборник ее стихов на ингушском языке издан в 2012 году, через три года вышли еще два сборника. Подборки ее стихов включались во многие коллективные сборники, в том числе и в антологию «Ингушская лира», а также в Антологию поэзии народов России (издана в рамках реализации Госпрограммы по поддержке национальных литератур народов Российской Федерации). С 2018 года – член Союза писателей России.

«Несчастен тот, кто не в силах снести несчастье», – сказал Биант Приенский, один из семи мудрецов древности. У Ашат Кодзоевой нашлись на это силы.

Центральной темой всего творчества А. Кодзоевой является тема Родины, чье величие не подвластно словам, чью красоту трудно описать (Таргим. С. 20-21): ведь, по ее мнению, «все эпитеты мелки для этих красот». Она признается: «Замирает душа от прихлынувших чувств, сердце шепчет с восторгом: «Сторонка родная!» (Лучше промолчу. С. 22-23)[2].

Находясь в эмиграции, Марина Цветаева писала: «Родина не есть условность территории, а непреложность памяти и крови… В ком Родина внутри – тот потеряет ее лишь вместе с жизнью». С этими строками перекликается и откровения А. Кодзоевой: «Родина всегда со мной, а точней – во мне!» (Горы Ингушетии. С. 43).

Для описания своего видения Родины А. Кодзоева находит свежие эпитеты и яркие метафоры, запоминающиеся образы и выразительные синтаксические обороты:

 

Голубь слетает к окошку на башне,

Явным хозяином выглядя тут.

Солнце раскинуло веер блестящий,

Вдаль облака, как фрегаты, плывут.

 

Родина – славная наша былина,

Лучше которой нигде не сыскать!

Башни взметнулись, подобно вершинам,

Чтоб высоту наших гор показать.

 

Душу пьянят соловьиные трели.

Сказочный вид, удивительный край!

Эти места – ингушей колыбели,

Лестница Бога, ведущая в рай!

(«Голубь слетает к окошку на башне…». С. 45).

 

Поэтесса уверенно утверждает:

 

Бог, такую являющий нам красоту,

И ко мне милосердным не может не быть!

(«Полный звезд небосвод распростерт над землей…». С. 163).

 

Мысли о Родине часто выводят поэтессу на размышления об осени 1992 года. Тридцать лет прошло уже, но трагедия обжигает ее душу по сегодняшний день, извлекая из ее сердца пронзительные строки:

 

Очень трудно сегодня писать об Отчизне.

В ней не так все сейчас, все не так, как в былом.

Поселилась в душе неизбывная тризна,

И глубокая рана на сердце моем.

 

Я боюсь прикасаться к болезненной ране.

В нашем мире жестоком исчезло добро.

И стихи не родятся из переживаний,

Лишь кровавые строчки выводит перо.

(«Очень трудно сегодня писать об Отчизне…». С. 27).

 

 В другом месте сказано очень просто: «Сгорела Отчизна – в душе пепел стынет», – (Двенадцать цветов. С. 25). Стынет, да никак не остынет. Ведь Радость души ее «сгорела с Отечеством в лютом огне», Счастье убито, Тепло ее сердца остужено в те осенние дни, «Песни, что жили в певучих сердцах … Сгорели с певцами в сгоревших домах». И лишь Вера осталась в молитве, да Надежда жива – она всегда жива в непокорном сердце («Где ты, Радость…». С. 31).

Поэтесса констатирует, что жизнь в наше время обесценилась в результате того, что «В мире – бесконечная война» («Хмурый день». С. 33). Но в ее сердце нет места ни злобе, ни ненависти, ни пессимизму, ни отчаянию. Как подчеркнул в своем выступлении на презентации книги В. Латынин, душа ее светла, она носит свет в своей душе. Свое аксиологическое (ценностное) отношение к жизни поэтесса выразила антитезой: «Ничего не стоит жизнь, по сути, / Но и ничего дороже нет!» («Хмурый день». С. 33).

Широта кругозора, глубина и интенсивность переживаний, высота полета воображения – вот те душевные качества, которые порождают искренность ее поэтической интонации. Следует отметить также присущую ее поэзии неповторимую образность в сочетании с высокой зримостью. Страстность ее стихов подкрепляется дерзостью свободной мысли. Гармоничное сочетание этих разнонаправленных качеств обеспечивается эмоциональной сдержанностью, в основе которой, в свою очередь, лежит сильная воля самой поэтессы.

А. Кодзоевой удается обуздать свою страстность, но никогда она не скатывается к резиньяции, к отказу от жизненной активности. Именно этим чудовищным давлением сознания на чувства и создаются незабываемые, прошибающие до дрожи образы. Каждое стихотворение ее – это художественный динамит, в котором таится сила, способная разнести в клочья покой наших сердец, нашу самоуспокоенность, наше самодовольство.

Ее стихи – это островки мужественной мудрости, которые учат нас стойкости, сдержанности, великодушию, которые являются примером того, как должен человек переносить страдания, если он хочет остаться человеком. По мнению  В. Латынина, поэзия Ашат Кодзоевой «спасает Человека  в человеке». Поэзия – призвание А. Кодзоевой, ее боль и ее радость, ее страдание и ее восторг. За ее стихами – колоссальный духовный труд. Ее творчество – это подвижничество. И подвиг. Подвиг духа.

Блок как-то сказал об Анне Ахматовой, что «она пишет стихи как бы перед мужчиной, а надо бы писать как бы перед Богом». О стихах А. Кодзоевой можно сказать, что она пишет «как бы перед Богом». Все стихи ее (за очень редким исключением) – оптативны, ее творчество – непрерывная мольба, обращенная к Богу. Например, рассмотрим несколько подробнее стихотворение «Мирный вечер» (стр. 29). Поэтесса создает светлый образ спокойного сельского вечера с характерными приметами: белый конь, возвращающийся с выпаса; красное солнце, уходящее за горизонт; светлая звезда, одиноко засиявшая на темнеющем небе; догорающий костер у реки, возле которого шумно возятся дети и подростки; отара, лениво бредущая по улице; люди, спешащие завершить дневные дела.

Наверное, трудно найти поэта, который не вдохновился бы картиной уходящего дня и не посвятил этому стихотворение, а некоторые – и по нескольку[3]. И у каждого поэта – свои ассоциации, свои ожидания, свои надежды и свои разочарования. М.Ю. Лермонтов, к примеру, говорит о несбывшихся надеждах, Ф. И. Тютчев ограничивается пейзажной зарисовкой, А.А. Фет рисует загадочную таинственность вечера[4], а И.С. Тургенев свое стихотворение завершает возвышенно-оптимистично[5].

Несмотря на то, что при таком обилии поэтических произведений, посвященных вечеру, очень трудно не повториться, стихотворение А. Кодзоевой о вечере не похоже ни на одно из них. Обычно стихи о вечере ограничиваются описанием природных красот, авторского лирического состояния, или восхищением предзакатной идиллией, и т. д. Для А. Кодзоевой же главное, чтобы вечер был мирным («мирный» – единственный эпитет, характеризующий вечер как таковой). Лейтмотивом стихотворения Кодзоевой является тревога автора, что идиллия вечера может быть нарушена в любой момент, и эта тревога отражается в оптативной модальности заключительных строк ее стихотворения:

 

Пусть же вечер спокойным останется

И бедой не заденет народ.

 

Доброй сказкой пусть жизнь продолжается,

Родники в каждом сердце поют…

Пусть влюбленные не разлучаются,

Под покровом из счастья живут!

(Мирный вечер. С. 29)

 

И действительно, в стихах А. Кодзоевой строк, в которых отражена ее забота (в хайдеггеровском смысле этого слова), и в которых чувствуется всеобщность (глобальный характер) ее переживаний, достаточно много. Она еще и еще раз возвращается к этим пожеланиям:

 

Хоть бы не было смерти, болезней, печали,

Одиночества, горя, вражды меж людей…

(«Хоть бы не было смерти…».  С. 91)

 

Иногда оптативная модальность выражается в виде утверждения:

 

Отражаются звезды в душе, как в пруду.

Не пытаюсь мечты сокровенные скрыть.

Бог, такую являющий нам красоту,

И ко мне милосердным не может не быть.

(«Полный звезд небосвод распростерт над землей»» С. 163).

 

В этих строчках не только боль за Человека, но и глубокая вера в то, что Человек выстоит в этом мире. Выстоит с помощью Красоты. Иначе зачем бы Бог явил ее, эту Красоту, в наш мир?! Она приветствует стойкость британского певца Криса Ри, сумевшего выстоять под ударами судьбы; ей близко и понятно противостояние шекспировского Гамлета своей судьбе; она превосходно передает всю печаль Лорса Аджиева, участника Первой мировой войны, всадника овеянной славой Дикой дивизии, который при новой власти стал изгоем и до конца своих дней был вынужден скрываться в горах. В поисках духовной опоры в противостоянии судьбе А. Кодзоева обращается к и фольклорным персонажам и полузабытым мифическим божествам, таким, как Икар, Эвридика, Ани, Фурки, Села Сата, и т. д. Они поддерживают и питают ее Веру в победу добра над злом. 

***

Еще одной особенностью ее творчества является лексическое богатство языка, которое было отмечено ее собратом по перу, замечательным ингушским поэтом Б. Горчхановым в статье, посвященной выходу сборника стихов А. Кодзоевой «Догӏан мукъам» («Музыка дождя»)[6]. Поэтесса смело вводит в свои произведения многие полузабытые, или употребляемые очень редко слова. Но ни ветхость одних, ни семантическая узость других не бросаются в глаза, – они воспринимаются как свежие, приковывают к себе читательское внимание – наверное, из-за особой семантической аберрации с соседствующими словами, эпитетами.

Отчасти это объясняется ясностью и простотой ее языка, в котором нет риторической витиеватости и острословия. А также тем, что мировосприятие у нее поэтическое. Как прекрасен образ, навеянный поэтессе видом осеннего вечера. В солнечный очаг на горизонте вечер подбрасывает облака, и они горят желто-красным пламенем: Ани-Вечность «на углях предзакатного света / Золотые лепешки бессмертья печет». Эта красота так завораживает поэтессу, что она готова отправиться к Вечности в гости: «Я по первому зову приеду на ужин» (Лучше промолчу, с. 23).

Мы видим, что вдохновение возносит поэтессу на такую высоту, с которой духовному взору открываются совершенно иные масштабы, новые отношения между образами и даже между гранями одного образа. Вещи утрачивают свой привычный облик.

Ее стихи льются естественно, как неторопливое повествование об очень важном: так говорят умудренные тяжелой жизнью. В них не чувствуется ни капли надуманности, искусственности того или иного образа либо мысли. Каждое слово каждой строки ее стихов на своем месте, образы дополняют друг друга, мысли часто выстраиваются в логическую цепочку, раскрывая лейтмотив произведения и гармонично дополняя друг друга. Создается ощущение, что ей и обдумывать особо ничего не приходилось – достаточно просто записать то, что увиделось (или привиделось). Поэтому и читать эти стихи надо спокойно, без пафоса: им абсолютно противопоказана крикливость.

Под ее пером оживают все проявления природы – от величавых гор до нежных былинок, от стремительных горных рек до простых человеческих эмоций. У нее поэтический взгляд на мир, поэтическое восприятие реальности. Ведь она знает, что:

 

Недостаточно только пера и бумаги,

Чтоб слова со страницы сумели взлететь.

Все впустую – желанье, уменье, отвага,

Если сердце твое не готово запеть»

(Сердце, созданное петь, с. 128-131).

 

 Сердце ее, созданное петь, зорко подмечает такие детали, на которые мы, простые смертные, порою можем вообще не обратить внимание. Туман шевелится, «как шторы на окнах» (Певец. С. 34–35); солнце виднеется сквозь туман желтым пятном (Лорс. С. 64–69); голубь в оконном проеме башни – единственная живая душа в покинутой обители горцев-ингушей («Голубь слетает к окошку на башне…». С. 44–45). Она вбирает в свое сердце «танец бабочек в кружеве вспененных веток», «воркованье любовное меж голубями», и из глубин ее сердца пробиваются «чувства нежной любви, облеченные в слово», чтоб пролиться в «просторы Отечества песней» («Зацвела белой пеной в горах ежевика…», с. 83). И эти же чувства порождают неожиданные ассоциации и образы: «Горы Ингушетии достают до неба … / От любви к всевышнему устремившись ввысь» (Горы Ингушетии, с. 43). «Солнце в Ингушетии бликами играет, / Поднимаясь медленно из ладоней гор!» (там же).

Как мы уже упоминали выше, стихи А. Кодзоевой, написанные ею до осени 1992 года, сгорели вместе с ее домом. Эта душевная травма отражена в ее стихотворении «Звезда»:

 

В ладонь звезда горящая упала.

Тот уголек я спрятала в кулак.

Ладонь небесным светом засияла,

Передо мной рассеивая мрак.

 

Я бережно сокровище носила

И не делилась тайною ни с кем.

Когда ж ладошку наконец раскрыла,

Лишь уголек увидела в руке

(Звезда, с. 109).

 

Сожаление об утерянных произведениях видится и в следующих строках:

Журавли по весне воротятся к гнездовью.

Мы их с радостью в сердце встречаем всегда.

Улетевшие строки останутся болью,

Ведь крылатые строки не знают гнезда!

(«Улетает от нас журавлиная стая…», с. 97).

 

Характеризуя поэзию А. Кодзоевой в целом, хотелось бы подчеркнуть, что это – исповедь мужественного сердца. Персонажи ее стихов (как, впрочем, и лирическая героиня) – люди непоколебимой стойкости, которые даже под угрозой гибели не отказываются от принципов ингушского кодекса чести – Эздел. Тот же Лорс Аджиев, вынужденный уйти в абреки, размышляя о своей жизни, говорит:

 

Быть может, я совсем не безупречен,

Но только честь и совесть не терял,

Не унижал, насмешкою калеча,

И над собой смеяться не давал.

(Лорс. С. 64- 69).

 

Это – нравственная установка человека, который не только не позволит унижать себя, но и сам не будет никого унижать ни при каких обстоятельствах. Чувство собственного достоинства не терпит унижения ни в отношении себя, ни в отношении другого. Унижаться, равно, как и унижать, способен только человек без чувства собственного достоинства.

Такое понимание мужества доступно только мужественному сердцу.

***

Как и свои персонажи, А. Кодзоева противостоит нелегкой судьбе. Но мы верим, что в этой схватке с судьбой она выйдет победителем. Впрочем, почему «выйдет»? Она уже победила судьбу, победила тем, что не упала под ее ударами, не впала в отчаяние, не допустила в свое сердце ненависть и злобу. Победила своим духовным мужеством.

Высшее уважение к женщине ингуши выражают словами «къонах-саг я из». Так называют женщину, которая смогла преодолеть природную слабость и робость и проявить мужество самообладания, которое восходит к амазонкам.

Ашат Исрапиловна Кодзоева в полной мере заслуживает это звание.

Выше мы указывали, что все стихи А. Кодзоевой цитируются в переводе. Это стало возможно вследствие того, что превосходные переводы, сделанные, как отмечено выше, замечательным российским поэтом и переводчиком В.А. Латыниным, максимально точно передают общий эмоциональный настрой и образную систему каждого стихотворения. Переводчик проявляет бережное отношение к каждому образу, к каждому штриху, он стремится сохранить и передать каждую ассоциацию, каждый намек, максимально точно следовать основной линии развития образа, темы. Несмотря на то, что переводы в основном эквилинеарны (что само по себе сильно осложняет задачу переводчика и требует от него виртуозности), В. Латынин сумел сохранить не только всю «атрибутику содержания» (если можно так сказать), но и строфические особенности оригиналов. Например, в стихотворении «Гӏалгӏай лоамаш» (Горы Ингушетии. С. 42-43) А. Кодзоева использовала лексический повтор: каждая строфа (или каждый катрен) начинается и заканчивается одним и тем же стихом. В. Латынин воспроизвел в переводе эту строфическую особенность оригинального стихотворения. Более того, в переводе воспроизведена и кольцевая рифмовка оригинала. И это далеко не единственный пример сохранения технических (или формальных) особенностей переводимого произведения.

Высокое качество перевода обеспечивается, в первую очередь, профессионализмом В. Латынина, но не только им одним. Не менее важна духовная одаренность Валерия Анатольевича, позволившая ему проникнуть в образный мир А. Кодзоевой, понять и воспринять ее этические принципы, прочувствовать и воспроизвести не только эмоциональный фон переводимого произведения, но и все значимые художественные детали[7]. В рецензии «О басне и баснях Крылова» В. Жуковский заметил, что «переводчик в прозе есть раб; переводчик в стихах – соперник». И действительно, переводы В. Латынина – не механическое изложение переводимых текстов средствами другого языка, а в некотором смысле оригинальные стихотворения, в которых говорится о том же, что и в стихах А. Кодзоевой, и которые вызывают в душе читателя те же чувства, те же эмоции, те же ассоциации, что и оригинальные тексты.

Наверное, не каждому поэту встречается хороший переводчик – ведь это должен быть особенный человек, обладающий даром не только поэтическим, но и читательским. Он должен быть близок автору и по духу, и по мировоззрению, и по творческому почерку.

Ашат Кодзоевой в этом смысле повезло. И будем надеяться, что их творческий союз будет долгим и плодотворным!