На илл.: Фёдор Григорьевич Подтёлков (1886–1918)

…как проявитель позиции и исследовательского «мастерства»

Концепция Гражданской войны, на которой строится большая часть книги Захара Прилепина «Шолохов. Незаконный», – это частично видоизменённый, слегка припудренный советский её вариант. Его фундаментом являются якобы факты, о происхождении которых автор, как правило, не сообщает. Что в результате этого строительства, сочинительства получается, покажем на примере Подтёлкова – исторического лица и персонажа «Тихого Дона».

О нём, существующем в книге Прилепина диффузно, говорится следующее: «17 февраля по приказу Подтёлкова низложенного атамана Назарова, председателя Войскового круга, войскового старшину, и трёх оставшихся в Новочеркасске офицеров высшего звена расстреляли за городом» [8, с. 101]. В данном и в подобных случаях Прилепин занижает масштаб убийств и других преступлений, совершённых любыми представителями советской власти. В самых разных источниках о подтёлковских деяниях сообщается информация, явно опровергающая прилепинскую версию. Бесспорный факт, что красные «расстреляли атамана Назарова, генералов Груздьева, Усачёва, Исаева, председателя круга Волошина, подполковника Готта, войскового старшину Тарарина» [10, с. 468]. Но этим расстрелом Подтёлков, Голубов и их подручные не ограничились: на Дону были казнены более двух тысяч человек [6, с. 14; 10, с. 94].

Во многом поэтому и апрельская мобилизация в Красную армию провалилась, и против новой власти восстал почти весь Дон, а Подтёлков с Кривошлыковым вынуждены были спешно покинуть Ростов-на-Дону 1 мая 1918 года. К этим данным, взятым из романа, остаётся лишь добавить один, итоговый: вскоре бо́льшая часть жителей Новочеркасска встречала белых дроздовцев как героев-освободителей.

Понятно, что с данной версией событий весны 1918 года Прилепин никогда не согласится, ему остаётся одно – выстраивать другую историческую реальность. Она в следующей части сюжета о Подтёлкове предстаёт такой: «Верхний Дон бурлил и негодовал: ряд станиц взбунтовались по причине безобразного поведения красноармейцев, занимавшихся мародёрством и повинных в изнасиловании нескольких казачек. Разозлённые казаки решили отомстить Подтёлкову и Кривошлыкову как главным представителям большевистской власти на Дону» [8, с. 102].

Прилепин не сообщает, когда начался «бунт», что в повествовании об исторических событиях делать обязательно. Но в данном случае первоисточник, пересказанный им, легко определим, – это второй том «Тихого Дона». Бесчинства красноармейцев 2-й Социалистической армии в Сетракове вызвали ответную реакцию ближайших станиц и хуторов. В результате, как говорится в романе, было «более двухсот человек порублено и постреляно, около пятисот взято в плен» [11, с. 289]. Вопреки утверждениям Прилепина, имена Подтёлкова и Кривошлыкова в «Тихом Доне» и в исторических источниках в данном контексте не возникают и возникнуть не могут. Конкретные преступления красноармейцев, только что прибывших на Дон с Украины и не имевших никакого отношения к Подтёлкову и Кривошлыкову, находящимся за триста с лишним километров от места действия, связал воедино только необольшевик Захар Прилепин. Невольно вспоминаются декреты и приказы Я. Свердлова, Л. Троцкого, С. Сырцова, которые сродни логике автора «Шолохова. Незаконного».

Придумывая создание каких-то «отрядов самообороны» [8, с. 102], Прилепин «забывает» сообщить о реальных событиях. О них в «Тихом Доне» читаем:

«Свергали Советы и наспех выбирали атаманов <…>.

В двадцатых числах апреля верховые станицы Донского округа откололись. Был образован округ, наименованный Верхне-Донским» [11, с. 289].

Прилепин, не перестающий нас удивлять, уже в следующем абзаце вновь использует большевистскую методологию. Согласно ей, противники советской власти обязательно по-разному порочны, ими движут прежде всего материально-меркантильные, корыстные интересы. Поэтому в «Шолохове. Незаконном» утверждается: «Дополнительной причиной охоты на отряд Подтёлкова стали слухи о том, что он завладел в оставленном белогвардейцами Ростове золотом и возит при себе» [8, с. 102].

Конечно, на Подтёлкова дополнительно никто не охотился. Его политика, как уже говорилось, в короткие сроки вызвала предсказуемое отношение со стороны большей части жителей Дона, казачества прежде всего. Поэтому Подтёлков «по инициативе Лагутина решил отправиться на север, чтобы мобилизовать там три-четыре полка фронтовиков…» [11, с. 318]. И на эти нужды (не по слухам, как у Прилепина, а по свидетельству Шолохова) «29 апреля из казначейства взяли десять миллионов рублей золотом и николаевскими…» [11, с. 318]. Эта очередная показательная иллюстрация того, как автор «Шолохова. Незаконного» читал «Тихий Дон» и интерпретирует исторические факты, в комментариях не нуждается.

Кульминацией в подтёлковском сюжете книги Прилепина являются пять абзацев, где сообщаются общеизвестные сведения о казни Подтёлкова, Кривошлыкова и 78 красноармейцев, список которых приводится в «Тихом Доне». Констатируя очевидное – мужественное поведение Подтёлкова и Кривошлыкова, запечатленное в романе, свидетельствах очевидцев, фотографиях – Прилепин позволяет традиционные для себя вольности: к не вызывающим сомнения фактам прививает «дички» своих фантазий. Рассказывая о Подтёлкове и Спиридонове, воевавших в годы Первой мировой в одной батарее, Прилепин завершает абзац, передающий «обычность и ужас истории» так: «И вот бывший подчинённый (Спиридонов. – Ю.П.) загнал подхорунжего на сук» [8, с. 104].

Вновь сошлёмся на «Тихий Дон». Во-первых, в романе есть список 21-го члена военно-полевого суда, вынесших Подтёлкову и его товарищам приговор. Фамилии Спиридонова в этом списке нет. Решающую роль на суде играет его председатель Василий Попов. Во-вторых, ни о каком суде у Прилепина не говорится и потому, что нельзя будет поставить в один ряд, как это делает автор «Шолохова. Незаконного», «бессудное убийство Чернецова и казнь (не казнь, а бессудное убийство. – Ю.П.) бойцов его отряда» с «казнью подтёлковцев» [8, с. 104]. В-третьих, Прилепин дважды акцентирует внимание на том, что казнят красноармейцев в пасхальные дни. Это делается, несомненно, с подачи героев «Тихого Дона», вспоминающих не раз о великом празднике.

Пасхальный контекст, конечно, дополнительно подчёркивает бесчеловеческую сущность происходящего, но стоит помнить и о другом, гениально запечатлённом в «Тихом Доне»: и белые, и красные постоянно нарушали христианские нормы нравственности в годы братоубийственной войны.

Это признали в своих мемуарах Антон Деникин [4], Пётр Врангель [1], Василий Шульгин [13], Роман Гуль [3], Григорий Чеботарёв [9], Сергей Пауль [7] и другие участники Белого движения, сохранившие православное отношение к миру и человеку. Мемуаристы и многочисленные советские писатели, представлявшие победившую сторону, в своих текстах сделали упор на бесчеловечность белых, у красных же она не замечалась или оправдывалась. Данная закономерность объясняется тем, что Гражданскую войну оценивали обезбоженные люди (её участники и писатели), руководствующиеся принципами кровавого гуманизма, явленного в «Тихом Доне» в первую очередь через поступки Бунчука и Подтёлкова.

Захар Прилепин, признавая мимоходом очевидную кровожадность обеих сторон, предсказуемо фокусирует повествование на жестокости казаков-повстанцев, белых. Также ожидаемой является версия автора «Шолохова. Незаконного» о том, кто породил общенациональную катастрофу и какая из противоборствующих сторон в годы Гражданской войны превзошла другую в кровавых преступлениях.

В прилепинском «кирпиче», естественно, не нашлось места статье «О поражении своего правительства в империалистической войне» В. Ленина. В ней уже в 1915 году была сформулирована программная идея большевиков «превращения империалистической войны в гражданскую» [5, с. 289]. Ретранслятором этой и других идей Ульянова – патологического русофоба и человеконенавистника – является в «Тихом Доне» Бунчук. Он в октябре 1916-го в беседе с офицерами заявляет: «Я – за поражение» [11, с. 10]. Реакция Листницкого на эти слова представляется единственно правильной: «…желать поражения своей родине – это… национальная измена» [11, с. 10]. В данном контексте вспоминаются современные либерал-предатели, занимающие аналогичную позицию по СВО. В очередной раз подтверждается правота Игоря Шафаревича, утверждавшего: социализм и либерализм – «две дороги к одному обрыву».

Пораженец Бунчук говорит также о неизбежности революции и Гражданской войны. Сказанное он аргументирует двумя большими цитатами из статьи всё того же Ленина «Крах II Интернационала». Последняя из них заканчивается словами: «…если налицо революционная ситуация, готовься создать новые организации и пустить в ход столь полезные орудия смерти и разрушения (разрядка наша. – Ю.П.) против своего правительства и своей буржуазии…» [11, с. 13].

Результатом реализации подобных большевистских идей стала Гражданская война. Подчеркнём, она началась не в конце ноября – начале декабря 1917 года, как принято считать, а раньше. Началась после отречения Николая II от престола с многочисленных зверских убийств в первую очередь офицеров на фронте и в тылу. Это нашло отражение в мемуарах и в произведениях художественной литературы, в «Тихом Доне» в том числе.

Прилепин в своей книге не говорит о героической смерти шолоховского есаула Калмыкова. Он, арестованный в конце августа 1917-го большевиком Бунчуком и распропагандированными казаками, даёт точные характеристики и самому Бунчуку (будущему подтёлковцу, расстрелянному на Пасху), и Ленину, и его партии [11, с. 151]. Далее Калмыков действительно показывает, если воспользоваться его словами, «как умеют умирать русские офицеры» [11, с. 152].

Поведение есаула перед смертью во многом схоже с последними минутами жизни атамана Назарова, расстрелянного, напомним, по приказу Подтёлкова. Но у Назарова было одно преимущество: в него не стреляли в упор, как в Калмыкова. И «когда взвод красных казаков выстроился напротив него, походный атаман снял с шеи иконку-благословение, что сохранила его на войне, помолился и поцеловал святыню. Стрелки вскинули винтовки, Анатолий Михайлович скрестил руки на груди и вдруг властно скомандовал: «Раз, два, три… сволочь, пли!» [2, с. 32]. Сообщая подробности смерти Назарова (их нет у Прилепина), мы тем самым показываем, что мужественно умирали не только Подтёлков и его соратники, но и противники советской власти.

И закономерно, что ситуация августа 1917-го почти зеркально повторяется через полгода. Подтёлков не только зарубил пленного Чернецова (который адресовал ему, по сути, те же слова, что и Калмыков Бунчуку), но и отдал следующий приказ: «Руби-и-и их (40 пленных. – Ю.П.) <…> Всех!.. Нету пленных…» [11, с. 237].

Из почти страничной сцены жуткой расправы над чернецовцами приведём эпизод, который также обошёл своим вниманием Захар Прилепин: «Высокого бравого есаула рубили двое. Он хватался за лезвие шашек, с разрезанных ладоней его лилась на рукава кровь: он кричал как ребёнок, – упал на колени, на спину, перекатывал по снегу голову; на лице виднелись лишь одни залитые кровью глаза да чёрный рот, просверлённый сплошным криком. По лицу полосовали его взлётывающие шашки, по чёрному рту, а он всё ещё кричал тонким от ужаса и боли голосом. Раскорячившись над ним, казак, в шинели с оторванным хлястиком, прикончил его выстрелом [11, с. 237].

Развязкой подтёлковского сюжета в «Шолохове. Незаконном» являются суждения Прилепина о герое в контексте украинской темы, возникающей в самом конце книги. Очередное «открытие» «эпика» у человека, внимательно читавшего «Тихий Дон», должно вызвать гамму эмоций. Судите сами: «Подтёлков, выступающий, по сути, против казачьего сепаратизма и последним походом идущий сквозь украинские станицы (слободы. – Ю.П.), горько удивляется тому, что малороссы не стремятся помогать его отряду: "Как были вы хохлы, так вы, растреклятые, ими и остались! Чтоб вы полопались, черти, на мелкие куски! Холеры на вас нету, буржуи вислопузые!"» [8, с. 1037].

Начнём комментировать с высказывания о хохлах, приписанного Прилепиным Подтёлкову. В романе эти слова с отчаянным криком произносит Иван Болдырев, адресуя их шести украинцам в слободе Наголинской волости [11, с. 323]. Правда, этим примером, свидетельствующим в очередной раз о неизлечимой «болезни» Прилепина, читателя и толкователя текстов, данный эпизод не исчерпывается.

Автор «Шолохова. Незаконного» однолинейно, неверно характеризует отношение украинцев к подтёлковцам. Первоначально оно было таковым: «Население украинских слобод встречало отряд с неизменным радушием: с охотой продавали съестные припасы, корм для лошадей, давали приют…» [11, с. 322]. Но по мере продвижения отряда произошла перемена отношения населения к нему: «…к экспедиции относились с явным недоброжелательством и настороженностью. Неохотно продавали продукты, увиливали от вопросов. <…> Угрюмо, неприязненно посматривали из окон, спешили уйти» [11, с. 323]. Эти перемены в настроении украинцев обусловлены и тем, что отряд приблизился к местности, контролируемой казаками-повстанцами, и слухами, порождёнными страшными жизненными реалиями, и человеческими фантазиями, в том числе пропагандистского происхождения.

И завершим комментарий прилепинского итогового абзаца о Подтёлкове оценкой авторской версии: герой выступает против казачьего сепаратизма. Данная версия не имеет к романным реалиям никакого отношения: она не подтверждается поступками, речами, внутренними монологами Подтёлкова, авторскими характеристиками и т.д. Этот герой меньше чем за семь месяцев до своей смерти в разговоре с Григорием Мелеховым предстаёт как казачий сепаратист. Ключевыми идеями в монологах Подтёлкова являются следующие: «В старину прижали нас цари, и теперь не цари, так другие – прочие придут, аж запишшим…»; «нам от старины подальше, а то в такую упряжку запрягут, что хуже царской обозначится» [11, с. 180]. На вопрос Мелехова: «А править нами кто будет?» Подтёлков отвечает: «Сами! <…> Заберём свою власть – вот и прави́ло» [11, c. 181].

Да и большевиком Подтёлков стал, в отличие от Бунчука и Штокмана, вынужденно. Других вариантов для удовлетворения собственных амбиций у этого интеллектуально-ограниченного, духовно-ущербного, высокомерного человека (на что обращает внимание Григорий Мелехов) не было. Увидеть же в его бегстве из Ростова-на-Дону – выступление против казачьего сепаратизма, смог, видимо, только Захар Прилепин. Однако почему тогда подтёлковцы движутся в сторону Усть-Хопёрской станицы, а не Верхнедонского округа? Его «обособленная от центра жизнь», в чём Прилепин видит проявление сепаратизма, означает лишь одно: двенадцать станиц и волость уничтожили советскую власть и вернули прежнюю – атаманскую – форму правления.

Идея казачьей государственности будет сформулирована после смерти Подтёлкова атаманом Всевеликого войска Донского Петром Красновым в его известном письме Вильгельму II, которое Шолохов полностью приводит в «Тихом Доне» [12, с. 39–40]. Данная идея родилась, конечно, не на пустом месте. Разноуровневое проявление казачьей самости Шолохов многократно показывает в романе.

Однако это не означает то, к чему нас подводит Прилепин: казак – изначально самостийник, и его от данной болезни может вылечить лишь служба у красных, большевизм, советская власть. Думаем, неслучайно Шолохов после письма Петра Краснова говорит о том, что часть членов Донского правительства отнеслась к идее атамана «явно отрицательно». Более того, «не без ведома Богаевского (управляющего иностранными делами правительства. – Ю.П.) письмо до отправления было перепечатано в иностранном отделе, копии его широко пошли по рукам и, снабжённые соответствующими комментариями, загуляли по казачьим частям и станицам» [12, с. 40]. А через шесть месяцев П. Краснов вынужден был подать в отставку, и атаманом стал Африкан Богаевский – сторонник единой, неделимой, великой России.

Итак, анализ подтёлковского сюжета, рассмотренного в необходимом литературно-историческом контексте, выявил предвзятую социально обусловленную необольшевистскую позицию автора книги «Шолохов. Незаконный». При характеристике Подтёлкова и других героев, в изображении Гражданской войны на Дону Прилепин прибегает к откровенной фальсификации фактов, произвольно трактует образы и события «Тихого Дона». Подтёлковский сюжет в прилепинской книге наглядно демонстрирует неизлечимую «болезнь» ее автора: заведомую необъективность в трактовке исторических лиц и событий, отсутствие необходимых системных знаний, неумение логически мыслить, постоянное стремление к «открытиям» через создание различных мифов, не выдерживающих проверки художественной и жизненной правдой.

 

Использованные источники:

1. Врангель, П. Записки. Ноябрь 1916 г. – ноябрь 1920 г. – Т. 1. Воспоминания. Мемуары. – Минск : Харвест, 2002. – 480 с.
2. Гончаренко, О. Белое движение. Поход от Тихого Дона до Тихого океана. – Москва : Вече, 2007. – 384 с.
3. Гуль, Р. Ледяной поход : сборник произведений. – Москва : Воениздат, 1992. – 348 с.
4. Деникин, А. Очерки русской смуты. В 5 т. – Минск : Харвест, 2002.
5. Ленин, В. О поражении своего правительства в империалистической войне // Ленин, В. Полное собрание сочинений. Т. 26. – Москва : Издательство политической литературы, 1969. – С. 286–291.
6. Морозов, Е. О демократии либеральной и гражданской // Поляков, И. Донские казаки в борьбе с большевизмом. – Москва : Кучково поле ; Гиперборея, 2007. – С. 5–19.
7. Пауль, С. С Корниловым // Белое дело: избранные произведения в 16 книгах. Ледяной поход. – Москва : Голос, 1993. – С. 182–216.
8. Прилепин, З. Шолохов. Незаконный. – Москва : Молодая гвардия, 2023. – 1087 [1] c.
9. Чеботарёв, Г. Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917–1959. – Москва : ЗАО Центрполиграф, 2007. – 446 с.
10. Шамбаров, В. Белогвардейщина. Параллельная история Гражданской войны. – Москва : Родина, 2020. – 736 с.
11. Шолохов, М. Тихий Дон. Собрание сочинений. В 8 т. Т. 2. Тихий Дон : роман в 4 кн. – Москва : Худож. лит., 1985. – 352 с.
12. Шолохов, М. Тихий Дон. Собрание сочинений. В 8 т. Т. 3. Тихий Дон : роман в 4 кн. – Москва : Худож. лит., 1985. – 368 с.
13. Шульгин, В. Дни. 1920 год. – Москва : ПРОЗАиК, 2017. – 416 с.

Источник: журнал "Родная Кубань"