На илл.: Аркадий Вычугжанин (1929–1984). Автопортрет. 1974–1984. Картон, темпера

95-летие со дня рождения художника Аркадия Вычугжанина

Живопись иркутского художника Аркадия Вычугжанин – любовь к русскому народу, сельскому и городскому, а в сей любви – любовь к России, величавой и скорбящей, радостной и опечаленной. Словно живописец, одолевая прельстительные чары звенящей пустоты, слышал пророчество Николая Гоголя: «Не полюбивши России, не полюбить вам своих братьев, а не полюбивши своих братьев, не возгореться вам любовью к Богу, а не возгоревшись любовью к Богу, не спастись вам». Словно звучало в душе живописца поэтическое откровение Александра Пушкина:

 

Два чувства дивно близки нам —

В них обретает сердце пишу, —

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

На них основано от века, 

По воле Бога самого,

Самостоянье человека

И всё величие его.

Животворящая святыня!

Земля была б без них мертва,

Без них наш тесный мир – пустыня.

Душа – алтарь без божества.

 

Обыденный, засученный городской обыватель бежит, равнодушно скользя усталым взглядом по людскому потоку, бежит сломя голову мимо рассветов и закатов, мимо лесов, полей и рек; недосуг ему, бегущему к погосту, вознести очи к небесам, недосуг ему, бедолаге, природные красоты созерцать, а если мимолётно глянет на звёздное небо, то лишь угадать погоду на завтра: вёдро или дождь заморосит?.. Вот художик, созерцательный, обострённо впечатлительный, и призван в мир сей, чтобы открыть обывателю красоту природную, но прежде – человеческую, коя спасёт мир.

«Красота спасёт мир…» – верил Фёдор Достоевский, имея ввиду не чертовски красивую блудницу, искушающую худобожих любодеев, но красоту души, где ярко светит и греет ближнего свет любви ко Всевышнему и ближнему, к божественной природе. Красоте русской души и посвящена портретная живопись крестьянского сына Аркадия Вычугжанина…

Не всуе, не для красного словца скажу: прожив лишь полвека, художник покинул сей мир на взлёте творческих сил, словно вольную русскую птицу, что кружила над лесами, полями и сёлами, пронзила басурманская стрела. Живопись Аркадия Вычугжанина вершинными картинами полноправно входила в живописную русскую классику. «Живописец был на пороге тициановского величия! (…) В семейном архиве Вычугжаниных, хранится фотография, на которой запечатлён момент встречи группы художников с великим русским живописцем Павлом Дмитриевичем Кориным. В этой группе находится и молодой еще Аркадий Иванович. На фотографии отчётливо прочитывается, что Корин разговаривает именно с Аркадием Вычугжаниным, что остальные только присутствуют при разговоре, что именно Аркадию Ивановичу были направлены какие-то, возможно, очень важные слова Павла Корина... О чем беседовали два живописца, мы теперь уже никогда не узнаем... Быть может, мастер передавал свою эстафету молодому художнику?..» (Федор Ясников. «Уроки Аркадия Вычугжанина»)

Павла Корина, думаю, привлёк не столь выдающейся живописный дар Аркадия Вычугжанина, сколь вызревающая в его духе и творчестве народно-православная русскость. Художник Аркадий Иванович покинул сей мир на своём живописном рассвете, в пору духовного озарения, когда любовь к ближнему осозналась, как любовь к брату и сестре во Христе. Во времена, когда творческая богема либо утопала в безбожии, либо блуждала в бесовской прелести язычества и философско-мистических учений Востока и Запада, Аркадий Вычугжанин, подобно Федору Достоевскому, пережившему «вольномыслие» и каторгу, обращает свой духовный взор к Православию. Недаром на знаменитом «Автопортрете» художник и напоминает Федора Достоевского, который в письме к брату молвил: «Поэт в порыве вдохновения угадывает Бога…» Вещие слова русского гения – о боговдохновении русских писателей, композиторов и художников, среди коих и Аркадий Вычугжанин…

«Ещё в начале шестидесятых он загорелся написать портрет Андрея Рублёва, – вспоминал художник Лев Гимов. – Он шёл к этой работе год за годом, всерьёз размышляя над фено­меном русской иконописи. К этому времени вышел на экраны «Рублёв» Тарковского, и многие живописцы, недолго думая, взялись за кисти. Разумеется, работы этих торопыг были поверхностны в решении темы, греши­ли иллюстративностью».

Мысль продолжил Федор Ясников в очерке «Уроки Аркадия Вычугжанина»: «Врождённое православ­ное миропонимание помогло Аркадию Ива­новичу увидеть это. В отличие от Тарковского, величайшего эстета в искусстве кино, не по­чувствовавшего кощунственности в попытке обмирщения образа преподобного Андрея Рублёва, Аркадий Иванович вынужден был остановить себя – взялся за «Автопортрет», который можно без натяжки трактовать как серьёз­ную пробу в решении будущего портрета Анд­рея Рублёва».    

Слабеющим отзвуком рабоче-крестьянской народности в искусстве и нарастающим мотивом исконной православной народности, порой и притаённой, исподвольной, стало творчество Аркадия Вычугжанина. И на сем, еще смутно осознанном, православном пути вершина – портретное полотно «Автопортрет».

Не вем, что деется в западном, но в русском искусстве Богом избранные художники, писатели, воспевая высокие идеалы, духом устремлялись к идеалам, и, не достигая, угнетались, уничижались, поминая покаянный стих поэта:

 

Пока не требует поэта

К священной жертве Аполлон[1],

В заботах суетного света

Он малодушно погружен;

Молчит его святая лира;

Душа вкушает хладный сон,

И меж детей ничтожных мира,

Быть может, всех ничтожней он.

 

Но услышит художник Божий глас в душе, очнётся, встрепенётся, и на устах затеплится величальная либо исповедальная молитва, воплощаясь на листе и на холсте. Вероятно, и художник Вычугжанин слышал в душе небесный голос, и был послушен воле Свыше, в лад наставлению поэта: «Веленью Божию о, муза, будь послушна…» Сему велению, похоже, была послушна вся творческая судьба художника, напоминающего не фарисея, но мытаря, что «издалеча стоя, не хотяше ни очию возвести на небо: но бияше перси своя, глаголя: Боже, милостив буди мне грешнику» (Лк.18:10).  

А житейская судьба художника Аркадия Вычугжанин напоминала судьбу бедной вдовицы, что последние гроши, кои берегла на пропитание, с молитвой к Богу положила на церковный жертвенник. Художник жил бедно, земных сокровищ не копил и, положив судьбу на алтарь искусства, видимо, полагал, что живопись с искренней любовью к ближним – сокровище небесное, ибо братско-сестринская любовь – предвестие любви ко Всевышнему.

 Иркутский художник Анатолий Алексеев поминал Аркадия Ивановича с земным поклоном: «Сильный был человек… Он был безпощаден к себе [в творчестве]…  Жил до конца честно, безкомпромиссно, но жил трудно…» А жена художника, что с любовью несла семейные тяготы, однажды вздохнула: «Аркадий, слишком уж бедно мы живём…» Аркадий Иванович воскликнул: «Антонина, да ты что?! Крыша над головой есть?.. есть, молоко есть?.. есть, хлеб есть?.. есть. Дети у нас не голодные. Что еще надобно?!»[2]

* * *

Вначале нынешнего века довелось писать предисловие для альбома изобразительного искусства «Сибирская галерея», где живопись Аркадия Вычугжанина, построенная на тончайших цветовых и тоновых отношениях, представлена тремя произведениями: картина «Больничный коридор», натюрморт «На окне», портретный эскиз «Иван Кротов».

Вдохновенно пишется природа – величайшее произведение Бога, азартно пишутся крестьянские избы, былые дворянские и купеческие усадьбы, обывательские дома, что сами по себе произведения зодчества, а грустное ветшание придаёт избам и домам пущую живописность; но как живописать на холсте скучный и скудный в цвете, заурядный больничный коридор?!

На илл.: А. Вычугжанин. «Больничный коридор»

Картина «Больничный коридор» могла бы колористически выразиться в графически мрачных, печальных тонах, что требовала больничная тема, но художник нежданно-негаданно пошёл иным живописным путём, и зрителя ошеломило многоцветие …пусть даже и холодноватое, с притаённой печалью… словно запечатлён вовсе и не больничный коридор, а тихо увядающие поля и перелески, речной плёс и осенние листья, задумчиво, с небесной печалью опадающие в речную старицу. Переливистое многоцветие коридорного пола и стен, – наплывающие из окна отсветы живой и любимой природы, которую не все больные на рассвете узрят…

 Обыденный пустой коридор, обыденная сестра за столом и светлое окно, за которым угасает день …может, последний для иного больного… но внешняя обыденность усиливает томящее чувство трагического ожидания, отчего взгляд замирает у спасительного светлого окна. Из картины не клубится мрак грешного унынья и отчаянья, а лишь тихо-тихо звучит молитва: «Боже, милостив буду мне грешному…»

* * *

На илл.: А. Вычугжанин. «Портрет чекистки Е.Н.Башариной-Соболевской".

Увидеть в ближнем доброе, светлое, даже если иного ближнего раздирают похоти, и запечатлеть доброе в портрете, – Божий дар отсулённый живописцу небесами. В жанре психологического портрета Аркадий Вычугжанин и обрёл имя среди именитых русских художников, хотя по мнению выдающегося портретиста Павла Корина, «...за портрет надо взяться серьёзно, только достигнув высшей творческой зрелости, накопив опыт работ над портретом».

Алексей Дементьевич Фатьянов, легендарный директор Иркутского художественного музея, оповестил мир искусства: «В Сибири обнаружился новый и своеобразный портретист, обладающий даром тонкого проникновения во внутренний мир человека, со своим выразительным языком…»  Вот Аркадия Вычугжанин полноправно и вошёл в русскую портретную живопись, обладая душевным и художественным даром так запечатлеть даже случайное лицо, так выявить частный характер, что на холсте оживал уже обобщённый русский народный характер.

На илл.:  А.Вычугжанин. «Механизатор Илья Пахомов».

Самоценны даже эскизы и беглые наброски к портретам, как, скажем, эскиз «Иван Кротов»… А подобные портретные  эскизы рождались стихийно: увидел художник в толпе Бог весть чем и удивившее лицо, и тут же быстро пишет его, пусть даже на полевой сумке либо на колене. И в эскизе явятся и рука мастера, и душа художника, любящего ближнего умилённой и сострадательной любовью. Подобные эскизы – предтечи выдающихся народных портретов Аркадия Вычугжанина.

На илл.:  А. Вычугжанин. «Портрет телятницы Турской фермы И.Е. Нестерчук»

Очевидно, эскизы предшествовали и знаменитому полотну «Портрет телятницы…», о котором в очерке «Уроки Аркадия Вычугжанина» Федор Ясников писал: «В 1961 году Аркадий Иванович пишет одно из своих, на мой взгляд, самых глубоких полотен. "Портрет телятницы Турской фермы И.Е. Нестерчук» – поэтическая, философская ода русской женщине.  В истории не только русской, но и европейской живописи трудно найти более проникновенный образ женщины-жены, женщины-матери... Я знаю только один – это рембрандтовская старуха... О, если бы эти два портрета встретились... Это было бы скорбное и великое молчание... (При этом грех забывать, что портретная живопись русских классических художников XIX и начала XX веков, если и не превзошла, то взошла к гению Рембрандта, а Вычугжанин учился и у выдающихся русских портретистов – А.Б.)  Портреты Аркадия Ивановича Вычугжанина отличает неподдельная вера в благородство устремлений человека, ибо он сам был благороден в своих устремлениях… [Аркадий Вычугжанин] был один из тех редких художников, творчество которых одинаково близко и крестьянину, и рабочему, и учёному, и самому требовательному эстету...»

Живописца смело можно повеличать художником русским народным, мировоззренчески и творчески близким славянофилам и уже – русофилам, близким и тогдашнему деревенскому крылу русской словесности, просиявшему славными именами: Абрамов, Астафьев, Шукшин, Белов, Распутин, Личутин...

Художник, не теряя национального и творческого лица, мог использовать в живописи самые разнообразные колористические и композиционные приёмы, кои европейское искусство величало школами. «Аркадий Иванович доказал, что традиция может быть авангардной, потому что его избранные произведения опередили все новые новаторские поиски его времени». (Искусствовед Тамара Драница). Подтверждением тому картины, портреты Вычугжанина, и даже натюрморты; вспомним холодновато-нежный, светло-голубой, словно в отсветах зимнего дня за окном, печальный натюрморт «На окне», живописности которого могли бы позавидовать и салонные эстеты.

«Творения Аркадия Ивановича Вычугжанина и всех тех, кто нёс и самоотрешено несёт сегодня живой дух русского реализма, для нас, стоящих на краю инфернальной пропасти, жизненно необходимы как глоток живой воды. (…)  Картины должны возвышать человеческую душу, будить в человеке сострадание, укреплять в нем любовь к ближним, к миру...» (Фёдор Ясников).

Кому посчастливилось учиться у Аркадия Ивановича Вычугжанина, кто художественно не превзошёл, но вместил в душу его творческий дух, часто и поклонно поминали учителя. Талантливый иркутской живописец Владимир Кузьмин вспоминал: «Ученики благоговели перед Аркадием Ивановичем, как перед могучим мастером-живописцем, а и человек он был незаурядный – любомудр, можно сказать – и начитанный. Бывало, ученики спросят про нашумевшую книгу, а он сразу: дескать, читал, читал, и уж мнение своё имеет. И пел чудно; и любил кондовые сибирские песни, чтобы душа на полный отмах…»

А посему, видишь избранные полотна Аркадия Вычугжанина, и в ожившем воображении звучит русская классическая музыка, вплетающая в произведения мотивы  народных и  церковных песен.

2010, 2024 годы

[1] Осмелюсь предположить, идола Аполлона, покровителя искусств, поэт помянул ради красного словца, из тогдашнего дворянского увлечения древнегреческим и древнеримским язычеством.