О выходе альманаха «Неизбывный Вертоград» (Выпуск 3. – Ижевск: ООО «Принт», 2023. – 208 с.)

      Литературно-художественный альманах «Неизбывный вертоград» выходит уже третий раз, данный выпуск приурочен к 105-й годовщине со дня рождения выдающегося русского поэта Николая Тряпкина.

В этом издании, в отличие от предыдущих, нет отдельного раздела для стихов именно Николая Тряпкина, но целостность сборника обусловлена самой тряпкинской атмосферой − в литературоведческих статьях, посвящённых его поэзии, в произведениях современных писателей, продолжающих традиционную линию в русской литературе.

Один из разделов альманаха назван строкой из стихотворения Николая Тряпкина «А где-то вьётся нить». У Николая Ивановича она продолжается: «нить незримого колодца». Колодец – символ и истока, первоначала жизни. Нить эта и есть основная мысль сборника – культурная преемственность, непрерывная в своём историческом пути. От истока (колодца) до сегодняшнего дня.

Открывает стихотворную часть сборника лауреат поэтического конкурса «Неизбывный Вертоград» 2018-го года Андрей Попов.

В его стихотворении «Во все грозили времена…» вечная история «…годы шли, и войны шли» продолжает вечную историю жизни «…жизнь текла и продолжалась», которая сходится в финале в единой точке – в России:

 

Наступит русская весна,

А за весною будет лето…

И лишь потом потоп, война,

Конец истории и света.

 

Вера в русскую победу и вера в Бога не просто неразрывны, они едины. Безусловно, стихи эти о сегодняшнем дне, об освободительном походе русской армии, как говорит Алексей Полубота. Правда этой, другой, новой войны ясна для Андрея Попова, как ясна вера отцов, продолжающаяся в нём:

 

И о горьких утратах молюсь и молчу –

И войду под церковный я купол,

Чтобы Богу поставить с надеждой свечу.

И горит, как свеча, Мариуполь.

(«Это утро туманно…»)

 

Поэт Александр Савенков – также лауреат Всероссийского литературно-музыкального конкурса «Неизбывный вертоград», горловчанин. Его глубоко философское, полное трагизма, чувство жизни соединено с тихой радостью от пребывания в ней. Радость эта приходит чаще как результат преодоления трагической сущности бытия, может быть, даже первичной её сущности. И всё же герой не просто принимает эту противоречивую, сложную жизнь, но и наслаждается ею, негромко, спокойно. Его путь – это путь к радости, пусть через боль. Человек непобедим тогда, когда вокруг него и в нём самом – всё родное, когда он свой среди своих: когда под ногами родная земля, почва. Не зыбкая, не колеблющаяся, а устойчивая, потому что ты крепко держишься за неё и не позволишь ей уйти из-под ног. Человеку по-всякому приходится в жизни. Вот так, например,

 

Дни, как матрёшки.

И в каждый –

всё меньше

втискиваешь

себя.

(«Город без имени»)

 

Но несмотря ни на что:

 

Никакая она не стерва –

Эта жизнь без конца и края.

(«Апрельский тезис»)

 

Этот прекрасный мир с небом «в белотканных облаках» не может избежать раскола, который начинаясь в покорёженной реальности, продолжается уже в человеке:

 

и по сердцу пошла расколом

пустота а за ней и весь дом

стал трещать по ночам всё отчётливей,

от подземных пустот защищаясь с трудом,

словно те его, тёмные, прокляли.

(«И отмеряют срок, и оплавят сургуч»).

 

И даже сокровенное пространство вокруг тоже может расколоться, тем не менее, этого не происходит – «мы в конце концов выжили: / видимо, не смогли по-другому» («Ореховый август»).

У Геннадия Иванова непрерывная нить в истории похожа, скорее, на цикличность. Вечный бой добра и зла. Периоды примирения, как показывает время, весьма зыбки и непродолжительны («У братской могилы на Севере»). В его стихах как бы спаяны два времени – как было и как есть:

 

На том плацу, где я шагал когда-то,

Где улетало в небо: «Запевай!»,

Теперь враги шагают – не ребята,

И к москалям там злоба через край.

 («На том плацу, где я шагал когда-то»)

 

Уходящим за черту действительности ответом на многие вопросы звучит стихотворение:

 

Для чего и живём,

Для чего и тоскуем?

Чтобы выйти однажды на берег морской

И увидеть:

Громадами волн атакуем,

Берег выстоял,

Выдержал бой.

 

А зачем – и не знать.

Так должно быть – и точка.

И не думать,

Что путь наш нелеп.

Исчезает не жизнь,

А её оболочка.

Будет новая жизнь –

И дорога, и хлеб…

 

Ответ этот не разрешает этих мучительных вопросов, он просто утверждает жизнь.

Николай Колычев ушёл пять лет назад, он был первым лауреатом Всероссийской поэтической премии им. Н.И. Тряпкина «Неизбывный вертоград». Но размышления об Украине успели войти в его стихи:

 

Черней дымов майдана хлещет гнусь твоя!

Неистовствуя в злобе и бессилии,

Кусками – из себя ты рвёшь всё русское,

И топчешь, лишь бы не вернуть России.

(«Очнись же, выйди из кругов майдановых»).

 

Несмотря на всю жестокость, обрушившуюся на нас от братского народа, поэт говорит себе:

 

Угасни, моя ненависть, угасни!

Быть братоненавистником негоже

Я верю, будет Украине счастье!

Ты только разум возврати ей, Боже!

 

Чувство единого общего пространства – основное в стихотворении «Мурманский снег – скрип, скрип…». «А под Полтавой в земле – дед… / Как далеко» – в коротком «Как далеко» сходятся история и сейчас. «Под Иловайском могила сестры, / С дядькиной рядом, а я – здесь…», «Спите спокойно. У нас Крым / Есть», «Из ниоткуда плывут слова: / – Слушай, а почему только Крым? / А?» – причудливо, изгибами, неровными стежками сшивает Николай Колычев Россию от края до края – её географию, историю, её настоящее, прошлое, будущее.

Поэты Лотошинья, каждый по-своему, но не менее остро переживают эту связь. Так, как Мария Миронова в чудесном стихотворении «Когда в карманах носишь столько действа – им постоянно хочется делиться», где «ужас стать обыкновенным / Ненастоящим…» всё-таки неосуществим – «Играют в прятки солнечные дети. / Никто не вырос. Ничего не страшно».

Стихи земляков Николая Ивановича неравномерны по уровню поэтического мастерства, но всегда искренни. По-видимому, простое и точное самонаблюдение от Елены Мироновой, что «каждый в мире торит тропку свою. / Кто-то должен петь про малую родину. / Пусть негромко, но я Вам подпою», звучит как бы от имени всех лотошинцев.

В романе Николая Иванова «Суворовец Воевода – боец республики» (в альманахе представлен отрывок из романа) – взгляд на тему «сына полка» из сегодняшней истории.

Современный донбасский сын полка, несгибаемый, непокорный, проходит «ускоренный курс» взросления в схватке с врагом, приобретает спрессованный жизненный опыт на войне, которой могло бы и не быть. Самостоятельность и зрелость его, и удальство, и эдакая гусарская бравада, как, к примеру, его вылазка в тыл врага, или его бегство из-под надзора, а потом самостоятельное возвращение в Москве, − это всё ещё проверка себя, попытка определить границы своих возможностей не только в обстоятельствах войны, но и в большом, далёком городе, в другом пространстве, всё это опробовано в таких ситуациях, с таким количеством эмоциональных и психологических взрывов, которых при равномерном распределении хватило бы на сто человеческих взрослений.

«Пройди всё с достоинством», − напутствует его Матвей. На самом деле, он уже ступил на дорогу достоинства, чтобы в итоге стать не просто победителем, а камнем, который ляжет в основание Русского мира. Не случайно и имя героя – Артём, что обозначает «неповреждённый, здоровый».

С первых строчек рассказа Анастасии Черновой «Художница» читателю кажется, что попал он в фантастический мир: «Ощущение, что на планете больше никого. Ты один. В доисторическом мире». Почти сказочное начало, таинственность, за которую хочется заглянуть. Но очень быстро, после первого абзаца, тональность меняется. Меняется резко. И тёмная таинственность оказывается простым кустарником, за которым открывается удивительный вид на «высокий обрывистый берег реки».

И всё-таки пересечение времён до конца не уходят из рассказа: «Когда-то здесь была мельница». А героиня рассказа – единственная жительница деревни, в которую приводит читателя рассказчик. Только теперь фантастическое переселяется в картины пожилой художницы. Мы попадаем в удивительный и действительно таинственный мир старого одинокого, всё потерявшего человека, самодеятельной художницы, нигде не обучавшейся этому ремеслу, но которое пришло к ней как бы само, когда она осталась одна. Краски она делает из подручных материалов, то есть практически из всего, что её окружает: косметики, клея… Для неё мир здешний и будущий неразличимы, между ними не существует границ. Время выстроено в единую непрерывную линию. В котором она буднично ожидает воскресения сына.

Мир, в котором «общие контуры слегка размываются и дрожат» манит и пугает впечатлительную рассказчицу, которая, тем не менее, достаточно крепко держится за действительность, а ирреальное для неё так или иначе пребывает за этой размытой границей. А вот сердцем, не анализируя, а интуитивно, рассказчица вдруг прикасается к истине – «всё живое, и в движении, которое на земле никто не остановит».

Дарья Арент (Блюмина) с саднящей болью собственного жизненного опыта пишет полное горечи эссе о том, что выбор может обернуться пустотой, незаполненностью жизни. Ибо выбор тебя привёл не туда, где ты должен быть.

Конечно, речь идёт о войне. О войне на Донбассе. «Для начала вам необходимо родиться где-нибудь в Донбассе. Это первое условие. Желательно сделать это до 2014 года, но можно и позднее. Затем – прожить там восемь лет войны, начиная с 2014 года и заканчивая 2022». И дальше, совпадающие с реальными донбасскими и очень биографические события, когда в десятки раз увеличились обстрелы ДНР, «уезжайте немедля. Берите минимум вещей, желательно забудьте что-нибудь очень важное, и поезжайте куда подальше».

Весь остальной сюжет рассказа – постепенное нарастание трагичности выбора: «Смотрите новости. Много. Чем больше, тем лучше, и с каждым днём убеждайтесь, что вернётесь вы ещё не скоро. Поначалу вам будет казаться, что вы пробудете в изгнании недельку, но уже через месяц вы станете молиться о том, чтобы обострение на родине продлилось не больше года». «Не стройте планов, ведь построение планов – первый этап адаптации и смирения, первый этап переезда. А вы не переехали. Вы тут только временно. Совершенно ненадолго». И вот эти настоящие и искренние непрекращающиеся попытки вырваться обратно заканчиваются тем, что герой однажды проснётся стариком. «Вы проснётесь и, чувствуя приближающуюся смерть, вдруг поймёте, что на самом деле умерли тогда, когда покинули родной город. Много лет назад».

Долг – это тоже один из сквозных мотивов, объединяющих произведения разных авторов альманаха. Качество, не меняющееся со временем. Важнейшее, если ты человек.

В пьесе Василия Дворцова с чудесным именем Пушкина совершаются чудеса. И, наверное, юная княжна Мария, боящаяся оборотней и жаждущая встречи с ними, всё-таки выйдет замуж за какого-нибудь поэта, иначе и быть не может. Здесь одно чудо как будто влечёт за собой другое, получается цепная реакция чудес. А в основании – бескорыстная смелость простого человека. И любовь. И Пушкин.

Алексей Полубота, секретарь Комиссии по сохранению творческого наследия Николая Тряпкина и главный вдохновитель её деятельности, с присущим ему талантом и тонким психологическим проникновением пишет о том, как работает эта Комиссия. Многое сделано за годы работы Комиссии, но главное, на мой взгляд в этих очерках, это глубина понимания, почему, для чего это всё, масштабный охват первопричин и перспектив. Большинство из которых лежит в области понимания духовного, а не поверхностно-событийного. В том числе и понимание себя, своей причастности к целому, именуемому Россией. Например, так отвечает он на возможный вопрос, для чего Комиссия поставила памятный знак Николаю Тряпкину в «тверской глуши, в существующей только на картах деревне Первитино Старицкого района», где в храме Иконы Казанской Божьей Матери в очень далёком 1918 году «новорождённый младенец из соседней деревни Саблино был крещён и получил имя в честь святителя Николая Мирликийского», Алексей пишет: «(скажу от себя, хотя уверен, что большинство моих разделяют эту мысль) всегда в деятельности по возвращению широкому читателю имени Николая Ивановича для меня на особом месте была попытка хоть чем-то помочь родным местам поэта в тверской глубинке. Это та самая сердцевина земли русской, на которую пришлось столько бед за последние сто с лишним лет…. почему же так скудно, на столь унизительном пайке содержится земля, которой мы обязаны возникновением большой России?! Почему именно здесь больше всего разрушается памятников истории и культуры? Вопросы эти уже не первый год остаются без ответа. А нам остаётся лишь делать то, что мы можем. Например, напомнить о великих уроженцах этой земли». Чтобы не затемнять собственными интерпретациями мысль, которую ёмко и полновесно, проникнув через полог очевидного, выразил Алексей Полубота, ещё раз процитирую его: «И пусть здесь скромный знак увидят немногие. Но они не скользнут по нему взглядом, как скучающие, пресыщенные достопримечательностями, туристы. Знак может стать маяком надежды для тех, кто мечтает о возрождении корневой России, возвращении к русской самобытности. А ведь Николай Тряпкин – поэт, который в стихах всю жизнь, где исподволь, а где и прямо за эту самобытность ратовал. И как раз поэзия его содержит в себе созидательное начало, которое так нужно нашему народу и нашей земле сегодня».

Есть в альманахе научно-исследовательские работы, посвящённые творчеству Николая Тряпкина.

Многостороннее и внимательное исследование Сергея Казначеева о «духовно-проникновенном отношении к глубинной человеческой жизни» как одном из главных аспектов авторской манеры Николая Тряпкина. Работа широкоформатная, я бы так сказала, но, по мере знакомства с ней, читатель понимает, что творчество Николая Тряпкина неисчерпаемо ни одной из множества тем и мотивов, которые открываются взгляду исследователя: «Непредсказуемость выбора состояний в поэзии Тряпкина поражают», «Тряпкинская сосредоточенность может основываться на самых обычных и даже кажущихся банальных реалиях. То, мимо чего равнодушно проходит другой человек, вдруг привлекает внимание поэта и в своей обыденности приобретает философские черты».

Григорий Шувалов рассказывает об адресатах стихотворений Николая Тряпкина. Конечно, пересечение судеб, взглядов, особенности общения Николая Тряпкина с теми, кому он посвящал свои стихи, – всё это дополняет существенными деталями облик поэта. Роль этих людей в судьбе писателя неодинакова. Например, Павел Антокольский и Фёдор Панфёров, сыгравшие в ней значительную роль, с первого знакомства со стихами Николая Ивановича, разглядевшие в нём большого поэта. С их лёгкой руки стихи Николая Ивановича были опубликованы в журнале «Октябрь». Действительно, адресация стихотворений поэта – тема малоизученная. Григорий Шувалов, можно сказать, обозначил ещё одну задачу в деле изучения творчества Николая Тряпкина.

Один из самых известных тряпкиноведов, Татьяна Хриптулова, представила в альманах работу сопоставительного плана. Автор рассматривает развитие традиций новокрестьянских поэтов в стихотворениях Н. Тряпкина и П. Орешина. Анализ показал, что их мировидение их скорее контрастивно, чем сопоставимо. Например, исследователь обращает внимание на то, что Орешин во многом был поэтом бедноты, изображал нищие, печальные деревни, в котором живут «обойдённые счастьем люди». «Лирическому герою» поэзии Тряпкина радостно от происходящего. Поэт писал про «весёлый деревенский» мир. «Лишь при описании событий, произошедших в 20-е гг. на малой родине поэта, Н.И. Тряпкин обращается к орешинской традиции изображения деревни». Но основной корень их вдохновения – «образы мира природы, внимание к деревенскому укладу» – то, что сближает творчество поэтов.

Работа автора этих строк посвящена исследованию снежных мотивов в творчестве Николая Тряпкина. Безусловно, образ снега, один из первых, возникающих в сознании человека при упоминании России. В поэзии Николая Ивановича мотивы снега образуют особый, неповторимый снежный мир. Снег в его стихах невероятно разнообразен, удивительно многосимволичен. Он структурирует художественное пространство, раздвигая, увеличивая его, простор становится необозримым, бескрайним, возникает эффект величия и неоглядности родины: «Глядь – берег сугробы сравняли с рекой / что ж в нашем краю, где сугробам простор…», «Ты гуляй – гуляй, ветер северный, / по Руси великой, по северной! / всех снегов по Двине ты не выметешь, / Всех дерев по Суре ты не выломишь».

Очень часто белая, заснеженная дорога в стихотворениях Николая Тряпкина ведёт «в небо, и выше – в космические дали». Метонимически обозначается внутренняя тишь, своего рода духовное отшельничество: «Такой океан из пустыни и древних снегов».

Стихи, принесённые снегом, отогретые у печи, возносятся ввысь, к другим снегам, бесконечным:

 

«И проносятся сказки полночные

Над Землёй в запредельной пурге.

И не ты ль огоньками урочными

Зацветаешь в моём очаге?

И звенят угольки под поленьями,

Оживает забытая быль…

И пускай над моими виденьями

Заплетается Млечный ковыль».

(«Элегии старому пепелищу»).

 

Млечный ковыль, любимый символ Николая Тряпкина, также ассоциирован со снегом.

Тщательную архивную работу проделал Евгений Богачков, проанализировав не всегда лёгкий путь Николая Тряпкина к читателю. Пробивавшийся через критические заслоны, очень часто не оправданные, сделанные по принципу чеховского футлярного героя «как бы чего не вышло». Несмотря на то, что в советский период у Николая Тряпкина вышло более двадцати книг, публикация их проходила далеко не всегда так уж гладко и безболезненно «ведь никаких постов – ни партийных, ни литературных – он не занимал, с начальством якшаться не умел». Много интересного можно увидеть в рецензиях, тормозивших или, наоборот, помогавших скорому изданию книг Николая Ивановича. В том числе и характеризующем время и людей, испытавших влияние этого времени: подчинившихся, поддавшихся ему, как Александр Лейтес, например, написавший на удивление убогую, сплошь состоящую из идеологических штампов, рецензию. Или не подчинившихся времени, как Сергей Наровчатов, оценивший талант и самобытность дарования Тряпкина. Или, скажем, Егор Исаев, писавший в целом доброжелательные отзывы, но не лишённые, однако, критических выпадов.

Даже то, как откликался Николай Иванович на критику, соглашаясь или не соглашаясь с оппонентом, тоже дополняет наше представление и о личности поэта, и о его взгляде на существо поэзии. Очень любопытны замечания, сделанные в адрес поэта, вроде бы вполне непритворно, без предубеждения, но, как видим, уже опровергнутые временем… Поэтому процитировать хочется характеристику, которой отозвался на книгу Тряпкина Анатолий Жигулин, который со всей искренностью и подлинным пониманием радостно приветствовал талант поэта: «… рукопись Николая Тряпкина меня взволновала. Иные стихи даже потрясли…

Плоть от плоти, кость от кости родной страны, родного народа, поэт остро переживает всё, что происходило или происходит тут, на его земле, с его соседями, предками и современниками, родичами по крови и духу».

Книга объединяет единомышленников – поэтов, прозаиков, исследователей, земляков, просто поклонников творчества поэта, понимающих его значение для русской литературы и культуры в целом.

В связи с этим хочется вспомнить работу Елены Мироновой «Утраченные реалии, предметы, понятия в лирике Н. Тряпкина». В первую очередь исследование это полезно для молодых читателей поэта. Поскольку (Елена Миронова абсолютно права) «стихи Тряпкина – хранилище народной памяти». Автор разбирает малознакомое, коренное, устаревшее слово во множестве его смысловых взаимосвязей внутри поэтического мира Николая Ивановича и в его рефлексии в современной языковой культуре – всё та же непрерывающаяся нить. Строчка тянется из прошлого, пришивая его к настоящему. Например, она исследует, как простое слово «изба» формирует вокруг себя пространство, как бы распадаясь на множество микропространств (материального и реального свойства): раздуй лежанку, стели постель, каржанка и т.д. Вспоминается пушкинское: приятно думать у лежанки. Елена Миронова составляет словарь лирики Николая Тряпкина.

Несомненное достоинство альманаха в его разнообразии, и одновременно цельности, неслучайности, включённых в него материалов. И, конечно, нет никакого сомнения, что центром, ядром сборника является ярчайшее, самобытнейшее явление в русской поэзии – Николай Иванович Тряпкин.

О.В. Блюмина, кандидат филологических наук