На илл.: Литкружковцы ЧТЗ. Слева направо сидят: М. Львов, Я. Вохменцев, стоят: В. Вохменцев, П. Кузнецов. Челябинск. 1936 г. (Из материалов музея «Наследие» МАОУ «СОШ № 59 г. Челябинска»)
К 80-летию Великой Победы
Приспустите знамёна
В час святой тишины,
Назовём поименно
Всех героев войны.
Пусть и в песне, и в гимне
Их дела не умрут –
Смертью храбрых не гибнут!
Смертью храбрых живут!
Эти строки поэта-златоустовца Александра Павлова, несомненно, посвящены всем, кто побывал и кто остался навеки на полях сражений Великой Отечественной. Но вот слова – «и в песне, и в гимне» – в первую очередь можно отнести к тем, кто как раз и творил эти самые песни и гимны – был поэтом и прозаиком в солдатской шинели.
В канун 80-летия Великой Победы представляем Вам проект Челябинской областной писательской организации Союза писателей России «Писатели-ветераны». В четырех номерах на страницах «Танкограда» будем рассказывать о писателях-фронтовиках и тружениках тыла и публиковать их произведения. Мы опираемся на страницы трехтомной Антологии литературы Южного Урала «Во славу одной строки», изданной нашей писательской организацией в издательстве «Абрис».
Александр Феодосеевич ВАСИЛЬЕВ
На илл.: А.Ф. Васильев с внуком
Родился в 1914 году. Участник финской и Великой Отечественной войн, кавалер орденов Славы, капитан. Практически до конца жизни посещал Областной литературный клуб «Светунец», писал и печатался, издавал книги. В Союз писателей России был принят в преклонном возрасте.
Вернувшись с фронта инвалидом 1-й группы, начал писать фельетоны для челябинских газет. Постепенно литература вовлекла полностью, появились рассказы и романы – в основном на военную тему. Опубликовал в газетах и журналах не одну сотню корреспонденций и очерков о хороших людях. Издал семь книг, в которых опубликованы романы «Тринадцатая атака», «Растревоженная память», «А море-то горит!» и множество рассказов. Писал в предисловии к одной из своих книг: «Человек живуч и обладает удивительной памятью. Все, вобранное в себя где-то в давние времена, будь это в войну, на поле сражения, в госпитале или в глубоком тылу, вдруг возникнет у него в голове, и что-то забытое встревожит мозг с новой неистребимой силой. И этот, вновь возникший, отрезок времени… тоже просится на страницы книги… …А человек, как Вы знаете, не бессмертен, боюсь – не успею, а сказать страстно хочется. Если не я, то кто поведает нашим потомкам о том далеком героическом прошлом?.. Нас, фронтовиков, вообще-то осталось раз-два и обчелся, а сколько из них пишущих?..»
Не дожил всего около пяти месяцев до своего столетнего юбилея. Умер в 2014 году.
Предлагаем Вашему вниманию его рассказ «А милиционер-то добрый…»
А МИЛИЦИОНЕР-ТО ДОБРЫЙ
Рассказ
Петр Иванович – инвалид Отечественной войны – в субботу где-то в час пик возвращался из магазина «Синегорье», только что построенного у челябинского вокзала, с вместительной сумкой, набитой продуктами. Людей в троллейбусе тоже набито точно в бочке соленых огурцов, невозможно ни протянуть руки за билетом, ни пошевелиться. Духота нестерпимая, как в сельской бане – в парилке. С ветерана пот лился градом. Вот-вот задохнется или его хватит инфаркт. К тому же полуденное солнце било прямо в окно, слепило глаза, а Петру Ивановичу на следующей остановке, у ресторана «Уральские пельмени» выходить. А он с сумкой не может подняться с сиденья. А чего тут удивляться, как говорится: старость – не радость. В этом году ему стукнет девяносто четыре. Кочерга в руке, то острым концом упрется он кому-то в ступню, то зацепится старухе за подол. И все-таки с Божьей помощью протиснулся к выходу.
Вслед за ним, ловко орудуя локтями, пробрался молодой, красивый, черт подери, парень, одетый с иголочки. На нем кожаная куртка, шелковая рубашка, даже модный галстук присобачил на тонкую шею. И весь он казался одна скромность, ангел с крылышками, да и только. У выходной двери он плотно прижался к Петру Ивановичу правым боком, положил руку на правое плечо, как давно знакомому другу. Забормотал невнятно про какую-то старость, да Петр Иванович не слушал его, в тесноте не до этого.
А парень все жался и жался к старику. Петр Иванович, понятно, насторожился: чего это он? А он, чует старик, пальцами левой руки легонько так вытягивает из брючного кармана пухлый бумажник с деньгами и документами. Петр Иванович только что получил пенсию. Он спокойно обернулся к парню и спрашивает вежливо так, но не без ехидства, конечно:
– Ты, молодой человек, чего потерял у меня в кармане?
– Что вы, что вы, я нечаянно...
– Нечайно в чужой карман не залезают, – отрезал старик и, переложив клюшку в левую руку, правым кулаком двинул ворюге по красивой роже, и еще пуще насторожился. Думает: «ширнет» гад в отместку за кулак под левый бок ножом, аль шилом, сиганет в открытую дверь и Ванькой звали.
У парня из сморкала появилась струйка крови. Он достал из кармана платочек, вытер кровь; молча, зло стрельнул в старика раскаленными глазами и уцепился руками за железную стойку у двери. И удивительно: рядом стоявшие люди видели, как старик прихватил щипача за руку у себя в кармане, как съездил ему по мордасам, слышали в установившейся тишине, как воришка сморкался кровью в платочек, но ни один из них даже бровью не повел, словно воды в рот набрали. Старик понял – люди осуждают в случившемся не вора, а его, дряхлого старика, к тому же с кочергой в руках. Мол, зачем связался с молодым, здоровым парнем? И это больше всего угнетало душу старика – как дальше жить при таком раскладе? Обида так и рвалась из него наружу. Но он держался до времени. Он, капитан Советской армии, две войны людей водил на смерть и сам умирал не раз, но все-таки и здесь мучила его эта маленькая червоточина. И он не знал, куда деть самого себя. Сердце его вот-вот выпрыгнет из груди.
Троллейбус остановился, неимоверно скрежеща тормозами. Пассажиры зашевелились, зашумели, а некоторые двинулись к выходу. А ворюга, как уцепился руками за стояк, так и стоял, не думая выходить. Что у него творилось в груди – сам черт не поймет.
– А ты чего стоишь, слазь! На чистом воздухе потолкуем с тобой, – старик столкнул парня сумкой в открывшуюся дверь, сам – следом за ним. Апельсины с картошкой вывалились из его сумки и загремели по полу. Но у Петра Ивановича даже мысли не появилось собрать, хотя пенсия солдата – с гулькин нос. Петр Иванович торопился, он думал – ворюга тут же сбежит, не объяснившись с ним, но тот остановился у газетного киоска «Вечерний Челябинск» и в ус не дул, дожидался его. Ему, видно, было обидно: он – опытный щипач – и не увел у дряхлого старикашки лопатник. Небывалый случай в его воровской практике, да к тому же получил по сморкалу. А может быть, ему еще что-то хотелось?
Петр Иванович решил было пройти мимо поганца, но какая-то неведомая сила снова толкала его к вору, не сдержался, с ходу выговорил с ехидцей:
– Ты что же, урка с дыркой, не уходишь, аль я тебе мало всыпал, дожидаешься еще?
– Не торжествуй, покойник, я все равно уведу твой лопатник и самого отправлю на тот свет. Не я, так мой напарник расправится с тобой, будь спокоен!
– Покойник? Уже похоронил! – Тут уж Петра Ивановича снова взорвало, бросило в дрожь, внутри все закипело, сумка с продуктами выпала из руки.
– Он, уркаган, еще угрожает, тогда на, получай! – Петр Иванович с размаха звезданул клюшкой вору по глупой башке. Клюшка согнулась в дугу, а мерзавцу – хоть бы хны. Он даже не поморщился. Петр Иванович, разозлившись еще больше, второй раз поднял клюшку, но хмырь успел отвести удар, вырвал у него клюшку и сам замахнулся, но тоже не успел ударить. Петр Иванович, бывалый боец, в молодости никому не давал спуску, приловчился и пнул ему в пах ботинком. Парень взвыл белугой, согнулся в три погибели и выронил клюшку.
Откуда ни возьмись, здоровенный милиционер в сержантской форме – не иначе наблюдал за дракой из-за киоска, спокойно взял парня рукой за шиворот, выпрямил, с силой тряхнул и, глядя в помутневшие глаза вора, спросил:
– Ну как, карась глистастый, еще жив? – И, не дожидаясь ответа, рявкнул раскатистым басом. – Канай отсюда, и больше не попадайся мне на глаза, не то...
Сержант не уточнил, что означало его «не то», выпустил парня из руки. Парень молнией сиганул к троллейбусу, все еще стоявшему на остановке с открытыми дверьми, откуда с глубоким интересом наблюдали за дракой пассажиры и водитель с проводницей.
Сержант, проводив парня, поднял с полу клюшку, пощупал пальцем опорный сердечник – острый ли, выпрямил ствол через колено, вернул Петру Ивановичу и проинструктировал:
– Ты, гражданин, приобрети новую кочергу, которая не гнется, заточи сердечник поострее и действуй как пикой, так будет надежней.
Петр Иванович не преминул воспользоваться инструкцией доброго, милого милиционера, но это будет уже новый рассказ. Автор в данном рассказе ничего не сочинял, все написано с личных слов Петра Ивановича.
Они давние друзья-однополчане, в порознь рюмки коньяка не выпьют.
Яков Терентьевич ВОХМЕНЦЕВ
Родился в 1913 году в деревне Вохменка Челябинского уезда Оренбургской губернии. В 17 лет много путешествовал, свои впечатления излагал в стихах.
В Челябинске стоял у истоков создания Областной писательской организации, работал литсотрудником газет «Наш трактор» и «Челябинский рабочий», литконсультантом Челябинской писательской организации. Заочно учился в Литературном институте имени А.М. Горького. Старший брат поэта Василия Вохменцева.
С июля 1941-го в рядах РККА. Ранен. Награжден орденом Красной Звезды. После войны вернулся в редакцию газеты «Челябинский рабочий». Руководил литературным объединением ЧТЗ. В 1958 году был принят в Союз писателей СССР.
С 1960 по 1963 год работал ответственным секретарем Челябинской писательской организации. В 1965-м возглавил Курганскую областную писательскую организацию и десять лет был её бессменным руководителем. Умер в Кургане 11 июля 1979 года.
ГРОЗА В ГОРАХ
Я помню с детства голубой Урал:
Шагали сосны по кремнистым кручам.
Скалистый кряж дорогу преграждал
Блуждавшим вольно перелетным тучам.
Они клубились у гранитных гор,
Рвались в ущелья с грохотом и ревом:
И вспышки молний, ослепляя взор,
Дрожали в дебрях заревом багровым.
Скрипели сосны, а вода на них
С высот бросалась гулко и сердито.
И сколько здесь потоков ледяных
О камни было вдребезги разбито!
Однажды в бурю задрожал утес
И рухнул вместе с выводком орлиным,
Но лишь отрадней после буйных гроз
Лучился свет по каменным стремнинам.
САД НА УРАЛЕ
На склоне Урала раскинутый сад
Синеет, как тень Таганая.
Березы да сосны его сторожат,
От северных бурь прикрывая.
Седой, как Мичурин, садовник-старик
Хлопочет здесь круглые годы.
Быть может, и он самоучкой постиг
Мудреную тайну природы.
Чуть свет – он в саду. Озабочен и строг,
Любуясь разросшимся садом,
Он каждую веточку, каждый листок
Осмотрит придирчивым взглядом.
Какие-то крапинки, темный налет
Ему доставляют немало хлопот:
Он дымом окурит, раствором польет,
Но все ж от болезни деревья спасет.
Он белит известкой стволы по весне,
Засохшие ветки срезает,
И ржавые листья сжигает в огне,
И твердую землю взрыхляет.
То словно колдует у холеных крон,
Откинув и заступ и грабли,
Антология литературы Южного Урала
То яблони сеном окутает он,
Чтоб нежные в стужу не зябли.
Давно ли посадкой увлекся колхоз
В прохладные дни листопада?
Давно ли садовник в фуражке унес
Налившихся первенцев сада?
А нынче... окрепла фруктовая рать,
Как диво холодного края, –
Уже без опоры никак не сдержать
Ветвям своего урожая.
Не на год – навеки румянец плодов
В уральскую входит природу!
И каждый из нас поклониться готов
За эти плоды садоводу.
ДОРОГА
Экипаж и лошадь хороши,
И совсем не тяжкая поклажа,
Все ж спокойней как-то для души,
Коль шагаешь возле экипажа.
Тут расчет необычайно прост:
По ухабам не испортишь крови
И с конем не свалишься под мост,
Где настил лежит на честном слове.
Так и ездил я из года в год.
Только нынче, в середине лета,
Вдруг, смотрю, лопаты взял народ
По решенью местного совета.
Двадцать дней, с рассвета до темна,
Я шагал за грузной тачкой следом.
Если ныла к вечеру спина, —
Никому не говорил об этом. …
Вот и снова еду на коне
По своей районной магистрали,
И стоят березы в стороне,
Как вчера и как всегда стояли.
А кругом приятна и легка
Бесконечность синего простора.
И плывут куда-то облака,
И чуть-чуть колышутся озера.
Изменился, что ли, белый свет?
Иль случилось что-нибудь со мною?
Первый раз за тридцать восемь лет
Я захвачен этой красотою.
РАССКАЗ ЛЕСНИКА
Сколько раз я, словно зверолов,
Грелся в стужу у лесных костров,
Сколько раз, бывало, в летний зной
Отдыхал я здесь в тени лесной,
Где струят сосновые стволы
Тонкий запах молодой смолы.
Нет милей для сердца лесника
Этой темной чащи сосняка.
Что ты скажешь? Даже и во сне
Только лес один и снился мне:
Он качался в синей хвойной мгле –
И хрустели шишки на земле.
Я зимой узнал, что для страны
Семена сосновые нужны.
Пять мешков коричневых семян
Я отправил в степи, в Казахстан.
С той поры, поверишь ли, во сне
Только степь одна и снится мне:
Только степь, без края, без конца
И во всей степи ни деревца.
Утром встану – думушка одна:
Не сгубили б даром семена.
Что-нибудь не так, наверняка,
Если нет на месте лесника.
Я хотел бы лично проследить,
Как там будут семена садить,
Как поднимутся за цепью цепь
Наши сосны, изменяя степь.
И услышит кочевой аул
Молодых уральских сосен гул.
Василий Терентьевич ВОХМЕНЦЕВ
Родился в 1914 году в деревне Вохменка Юргамышского района Челябинской (ныне Курганской) области. Младший брат писателя Якова Вохменцева. Вместе с братом участвовал в создании Челябинской областной писательской организации. Работал на ЧТЗ кузнецом. Когда в 1933 году из главной проходной ЧТЗ вышли первые трактора, Василий Вохменцев писал:
Я хочу, чтоб по всему Союзу,
поднимая солнце и ветра,
сверстники мои
в широких блузах
выводили в поле трактора.
В литобъединении Василия считали одаренным и многообещающим поэтом. Когда его другу, поэту М. Львову нужно было уехать в летную школу, Василий написал ему шутливые стихи:
Мы авиации «подкинем»
Пилотов новых и певцов!
И ныне дружно тост поднимем
За твой отъезд, дружище Львов!
И, если твой талант двоякий,
Тебе мы пожелаем так:
Ты будь пилот, как Коккинаки,
И будь поэт, как Пастернак.
В последние годы своей жизни Василий часто выступал в печати со стихами.
На фронте был младшим лейтенантом, погиб 9 февраля 1942 года в Донецкой области.
ИВАН ХАРИТОНЫЧ
В чем величье людей – не отвечу...
Вот по рельсам проходит старик,
Весь седой, опустилися плечи,
Как назвать его словом «велик»?
У него на плече молоток да ключи,
Да флажки за ремень подоткнуты.
Молотком он по гайкам легонько стучит,
Если слабо – ключами подкрутит.
Семь десятков годов у него позади,
Но всю жизнь только с рельсами
был он знаком.
Тысяч семьдесят верст не спеша исходил
По железной дороге пешком.
И бесплатно давали билет много раз, –
Он получит, почешет затылок,
День подержит билет и обратно отдаст –
Даже ехать-то некуда было.
Так и жил, не бросал своего ремесла,
Не считая ни зиму, ни осень.
Видно, знали о нем –
телеграмма пришла, –
В Кремль,
в Москву Харитоныча просят.
И с волненьем поехал глушистарожил!
В тот далекий единственный город,
По дороге, которой так долго служил
И не ездил почти по которой.
Вот и город нахлынул, громадно-велик,
Не напрасно зовется столицей.
Полустанков таких, как его Лесовик,
Много тысяч, наверно, вместится.
Видно, площади мало, –
в земле, под Москвой
Ходит поезд – не выразить в песне.
Поработать бы мне на дороге такой,
Но вопрос: тут обходчики есть ли?
Когда орден вручали, смутился старик,
А кругом улыбалися лица.
Даже будто не вслух,
только в мыслях своих!
Тихо вымолвил: буду трудиться!
Возвратился домой, –
земляки собрались
Теснота, не пробраться вокзалом.
Полустанку наверно за всю свою жизнь
Столько видеть людей не случалось.
Материал подготовил Олег ПАВЛОВ
Источник: Газета «Танкоград», г. Челябинск, главный редактор Сергей Алабжин