Илл.: Рисунок автора // Из цикла рассказов о войне для детей

Над зданием правления лениво развевался красный флаг со свастикой в белом круге. У здания правления, а ныне немецкой комендатуры, стоял человек средних лет в штатском и что-то внимательно слушал и заискивающе кивал немецкому офицеру в черной форме, который обращался к штатскому через своего переводчика. Рядом с комендатурой стоял мотоцикл.

Эсэсовец имел высокий рост и военную выправку. Его каштановые волосы были зачесаны назад и отливали фиксатуаром. Холодные серые глаза пренебрежительно смотрели на штатского, будто мимо. На его погонах красовалось по завитку, что означало, что фашист был в звании штурмбаннфюрера. Только что назначенный на должность коменданта в одном из оккупированных населенных пунктов Бобруйска Могилевской области, он уже приобрел мерзкую репутацию, впрочем, как и все фашистские чинуши. Перед тем, как уйти восвояси, этот штатский, – а попросту провокатор, – долго раскланивался перед фашистом, то и дело пятясь, что вызвало у эсэсовца лишь презрительную усмешку.

Не проходило ни дня, чтобы в Бобруйске и его окрестностях не звучали выстрелы. Так насаждался «новый порядок». Всех, кто вызывал хоть малейшее подозрение у «новых хозяев», расстреливали. Особенно если это были коммунисты, комсомольцы, интеллигенция и еврейское население города, которое немцы стали уничтожать с самого начала оккупации, то есть с 28 июня 1941 года – дата, когда Бобруйск был полностью взят немецкими войсками.

Гитлеровцы разместили в районе Парковой улицы пересыльный лагерь для военнопленных № 131, а на территории Бобруйской крепости лагерь № 314. В конце сентября 1941 года оба лагеря были объединены в один – под № 131, где всех советских военнопленных разместили в Бобруйской крепости.

Но вернемся к тому населенному пункту, а именно к деревне Слободка, у крыльца комендатуры которой стоял комендант, а скорее – комендантик, штурмбаннфюрер СС Густав Мильх и выслушивал донесения одного из «тех недовольных», которых к началу войны повылазило как мокриц после сырости.

– Вот гад, а… – прошипел Толька Филиппенко, притаившись за дико разросшейся жимолостью у одного из садов, разбитого рядом со зданием комендатуры, – может, бабахнем его, ребята?..

– А потом они нас бабахнут, – логично заметил Саша Белозерский, недавно принятый в комсомол пятнадцатилетний школьник, – с чего бахнем-то? У тебя, что ли оружие есть…

– Нет.

– Ну вот и помалкивай. А то, бабахнем, трепло…

– Я трепло?.. – взъерошился Толька, – а ты кто такой, а?

– Тихо вы! – цыкнул на них белокурый мальчуган Егор Тышкевич, носивший красноармейскую пилотку – подарок отца. Он лихо заломил ее набок, по-военному. Под  суконной серой курткой, на кармане клетчатой байковой рубашки, у Егора был приколот комсомольский значок.

Отец Егора был на фронте, сражался под Вязьмой.

Недалеко от Слободки, возле деревни Каменка, шли массовые расстрелы евреев Бобруйска. Устроителей «нового порядка» не устраивала «медленная смерть» узников в гетто, поэтому они и решили ускорить ее с помощью «айнзацгрупп».

– Гады! – восклицали ребята и взрослые, видя и слыша все, что происходило в окрестностях.

А еще всюду рыскали провокаторы, от которых не было покоя ни днем, ни ночью. Если фашист он и есть фашист, то провокатор… с ними намного сложнее. Попробуй, разбери кто свой, а кто нет…

Человек в штатском у крыльца немецкой комендатуры как раз и был самым настоящим провокатором. Жил особняком, в колхоз не вступил, единоличник. К немцам прискакал.

– Буржуй недорезанный, этот Савенко… – скрежетал зубами Толька Филиппенко, шагая по деревенской улице с ребятами.

Саша Белозерский и Егор Тышкевич молчали. Каждый понимал, что этот прихвостень повинен во многих фашистских расстрелах. Буквально после того, как они видели его у комендатуры, немцы схватили и расстреляли партийного активиста Павла Игнатьевича Иванеца, жившего через три дома от Филиппенко.

«За информацию о партизанах 5000 рейхсмарок», гласила листовка на телеграфных столбах. Когда Толька Филиппенко увидел, что из комендатуры снова вышел тот самый провокатор, то решил, недолго думая, запустить в него большим камнем. Авось прибьет. Да малость промахнулся и попал в окно бывшего правления…

После этого ребята поняли, что немцы трусоваты, как и их прилежные подхалимы.

Провокатор Савенко был и трусоват, и не здоров сердцем, что в итоге и решило его дальнейшую участь.

– Давайте, ребята, пуганем его, чтоб окочурился, а? – поделился как-то своим мнением Егор Тышкевич. – Я видел, как он по сторонам озирается, когда ходит.

– Нервы ни к черту, видать, – усмехнулся Толька.

– Тем более, – подхватил Белозерский, – он и ойкнуть не успеет…

Осенью смеркается рано, поэтому ребята решили этим воспользоваться. Когда в очередной раз они встретили Савенко, то решили за ним проследить от комендатуры. Видя, что тот то и дело озирается, они незаметно прошмыгнули вперед и затаились у здания сельпо.

– Вот он, гад, – подсказал Толька, – телепается.

– А если не испугается? – спросил Тышкевич.

– Врассыпную… – веско проговорил Белозерский, вглядываясь в сумерки.

Внезапно, когда предатель приблизился к зданию сельпо, ребята выскочили из укрытия.

– А-а-а, попался гад!.. Теперь не уйдешь…

Предатель Савенко, слышавший о том, что здесь якобы рыщут партизаны, – а разбитое окно в комендатуре было тому «ярким подтверждением», – и естественно решившим, что попал в руки к «народным мстителям», благополучно скончался от разрыва своего и так предательски слабого сердца, весь обмякнув и упав навзничь на землю. Темно-серая фетровая шляпа свалилась с его головы.

– Не дышит? – спросил Толька, тяжело дыша от волнения.

– Да вроде каюк, – подтвердил Сашка Белозерский, проведя рукой по носу. – Заячья душа…

– Ну все, бежим отсюда, – поторопил их Егор, – а то сейчас нагрянут. Быстро, быстро…

г. Карталы

Источник: Газета «Танкоград», г. Челябинск, главный редактор Сергей Алабжин