...Это случилось в самом конце 1917 года, когда молодой Российской Советской Республике не было и нескольких месяцев от роду. Честно говоря, положение новой власти было весьма тяжелым и ухудшалось с каждым днем. Скоро ситуация стала совершенно отчаянной - так, что уже мало кто предполагал, что большевистская республика продержится долго. Помимо того, что она не установила полного контроля над всем необъятным пространством бывшей империи, помимо готовящихся противниками большевиков мятежей, ей досталась в наследство война с Германией, увидевшей в происходящем верный шанс на сокрушение русского колосса. Новому режиму любой ценой требовался мир, мир на любых условиях.

Только избавившись - хотя бы временно! - от угрозы в лице немцев, большевики могли упрочить свое положение и подавить вооруженные выступления своих противников внутри страны. Это, как никто, понимал Ленин. Но этого не желал признавать его ближайший помощник и соперник Лев Давыдович Троцкий. Позже, в своих мемуарах он писал: "Даже в Германии, среди социал-демократической оппозиции, ходили настойчивые слухи о том, что большевики подкуплены германским правительством... Еще более правдоподобной эта версия должна была казаться во Франции и Англии. Я считал, что до подписания мира необходимо во что бы то ни стало дать рабочим Европы яркое доказательство смертельной враждебности между нами и правящей Германией. Именно под влиянием этих соображений я пришел к мысли о той "педагогической" демонстрации, которая выражалась формулой: войну прекращаем, но мира не подписываем".

Куда более практичный Ленин отлично понимал всю нелепость данного плана. В чем бы его не упрекать, но стратегом он был отменным. В те тревожные дни вождь писал: "Сейчас дело идет о судьбе революции, а спасти ее может только подписание мира. Мы рискуем потерять Эстонию или Латвию. У меня были латвийские товарищи и рассказывали, как они хорошо подошли к социалистическому строительству (интересно, что Ленин под этим подразумевал? — авт.). Очень будет жаль пожертвовать социалистической Латвией, но уж придется, пожалуй, для доброго мира пойти на этот компромисс". 

В конце концов ленинская точка зрения возобладала - мир решили заключать немедленно, идя ради него на любые территориальные уступки. Но как начать переговоры с врагом? Ставка немецкого генерала Гофмана, авторитетнейшего начальника штаба Германского восточного фронта, находилась как раз под латвийским Двинском, который еще обороняли части русской армии.

Характерно, что уже через несколько дней после октябрьского переворота Ленин втайне от соратников призвал к себе прапорщика Николая Крыленко. Человек этот сумел сделать карьеру, головокружительную даже по тем невероятным временам - безвестный прапорщик превратился в главнокомандующего Русской армией. Теперь Крыленко сидит перед вождем и выслушивает его инструкции: "Мир нужно заключать срочно и на любых условиях! Мы можем отдать германцам сколь угодно большие территории на Западе, лишь бы прекратить войну. Но договариваться о переговорах следует втайне".

11 ноября 1917 года поезд Крыленко направляется в Двинск, в штаб 5-й армии Западного фронта. На руках у прапорщика инструкции о том, как надо вести себя с немецким командованием, собственноручно составленные Лениным. Сверх того, связь с вождем непрерывно поддерживается по телеграфу. И вот мирная делегация, состоящая из прапорщика Владимира Шпеура, военного врача Михаила Согаловича и вольноопределяющегося Георгия Мерэна, выбирается из окопа на участке Московского пехотного полка. Поминутно озираясь, миротворцы неуверенно заковыляли в сторону немцев, ежесекундно опасаясь внезапного выстрела - сильный враг не очень-то был заинтересован в мирных переговорах. Однако ничего страшного не произошло. Из германского окопа навстречу посланцам вышел трубач с белым флагом...

Парламентерам завязали глаза и повели в траншеи. Когда повязки были сняты, они обнаружили себя в штабе одной из немецких дивизий, командир которой связался с Максом Гофманом. Тот немедля созвонился с главнокомандующим Восточным фронтом германской армии принцем Рупрехтом. Уже в 8 часов 13 ноября был оформлен протокол о прекращении огня на Двинском участке фронта - и, надо отметить, большевики куда тщательнее следили за его выполнением, нежели немцы. Парламентеры, не откладывая, договорились и о месте встречи Крыленко с представителями немецкой стороны - переезд на железнодорожной линии Вильно-Двинск, западнее деревни Кухалишки, куда был подан специальный поезд. Обусловлено было и время встречи — 19 ноября, 12.00. "Это был, - впоследствии вспоминал Г. Мерэн, - первый акт прекращения мировой империалистической бойни восставшим пролетариатом России". Впрочем, чуть позже многочисленные "сторонники старого режима" выражались куда менее высокопарно - предательство страны. Как бы то ни было, но в условленное время Крыленко и принц Рупрехт достигли соглашения о прекращении огня на всех фронтах - немцы сообразили, что путем мирных переговоров смогут получить больше, нежели войной. Все эти томительные дни Ленин напряженно следил за развитием событий.

Получив известие о достигнутых с немцами договоренностях, Владимир Ильич тут же сбросил флер секретности с происходящего. Уже 25 ноября он сообщил о переговорах под Двинском иностранным послам, обратившись через них к правительствам воюющих стран с предложением присоединиться к переговорам о перемирии. «Ответ на эти вопросы должен быть дан сейчас же... Русская армия и русский народ не могут и не хотят дольше ждать. 1 декабря мы приступаем к мирным переговорам. Если союзные народы не пришлют своих представителей, мы будем вести переговоры одни».

 Естественно, союзники на это предложение никак не откликнулись - что не помешало германско-советским переговорам начаться в Могилеве. Затем переговорный процесс был перенесены в Брест-Литовск. Главой советской делегации назначили Троцкий, но то был не лучший выбор: по-прежнему оставшись при своем мнении, Лев Давидович сделал все для срыва переговоров. А немцы не были согласны уступить и йоты из своих требований - они желали зазаполучить Прибалтику, Белоруссию и Украину с Крымом. Советская делегация, так ничего и не добившись, вернулась в Москву, вымолив себе пятидневный срок на обдумывание. Однако за два дня до его истечения из Брест-Литовска было получено телеграфное извещение о том, что немцы, по заявлению генерала Гофмана, считают себя с 12 часов 18 февраля 1918 года в состоянии войны с Советской Россией.

Вспоминает Троцкий: «Телеграмму эту первым получил Владимир Ильич. Я был у него в кабинете. Шел разговор с Корелиным и еще с кем-то из левых эсеров. Получив телеграмму, Ленин молча передал ее мне. Ленин поспешил закончить разговор с эсерами, чтобы обсудить создавшееся положение.

 -Значит, все-таки обманули. Выгадали 5 дней... Этот зверь ничего не упускает. Теперь уж, значит, ничего не остается, как подписать старые условия, если только немцы согласятся сохранить их.

Я возражал в том смысле, что нужно дать Гофману прийти в фактическое наступление.

- Но ведь это значит сдать Двинск, потерять много артиллерии и прочего? Конечно, это означает новые жертвы. Но нужно, чтобы немецкий солдат фактически с боем вступил на советскую территорию. Нужно, чтобы об этом узнали немецкий рабочий - с одной стороны, французский и английский - с другой.

- Нет, возразил Ленин. -Дело, конечно, не в Двинске, но сейчас нельзя терять ни одного часу. Испытание проделано: Гофман хочет и может воевать. Откладывать нельзя - и так у нас отняли 5 дней, на которые я рассчитывал. А этот зверь прыгает быстро.

Центральным Комитетом было вынесено решение о посылке телеграммы с выражением немедленного согласия на подписание Брест-Литовского договора. Соответственная телеграмма была отправлена».

Ленин тут же снял Троцкого с поста наркома иностранных дел, что должно было для немцев означать радикальный поворот политики и усилить их доверие к готовности подписать мир и соблюдать его.  Переговоры возобновились и 1 марта 1918 года успешно для немцев закончились подписанием печально знаменитого Брестского мира. Ценой коллосальных территориальных уступок (от России была отторгнута территория площадью 780 тыс. кв. км. с населением 56 миллионов человек) и огромной денежной контрибуции большевики выиграли драгоценное время и получили тем самым карт-бланш на наведение своего порядка в стране. 

Другое дело, что мир этот не продержался и года. Как подметил историк Ричард Пайпс, в конечном итоге вся эта история послужила к укреплению авторитета Ленина: «Прозорливо пойдя на унизительный мир, который дал ему выиграть необходимое время, а затем обрушился под действием собственной тяжести, Ленин заслужил широкое доверие большевиков. Когда 13 ноября 1918 года они разорвали Брестский мир, вслед за чем Германия капитулировала перед западными союзниками, авторитет Ленина был вознесен в большевистском движении на беспрецедентную высоту. Ничто лучше не служило его репутации человека, не совершающего политических ошибок...".

 А в скором времени революция уже бушевала и в самой Германии...