А. Ю. Минакова «Русский консерватизм в первой четверти ХIХ века». Воронеж: Издательство Воронежского госуниверситета, 2011. – 560 с.
В научной библиотеке Воронежского госуниверситета прошла презентация книги доктора исторических наук А. Ю. Минакова «Русский консерватизм в первой четверти ХIХ века».
Спросите в любой аудитории: с какими именами и событиями связывается у вас русская общественная мысль первой четверти XIX века? Ответ скорее всего будет единообразен, и он подсказан отечественной исторической наукой недавнего времени. Основательно, в апологетическом духе изучалась ею только та часть, что относилась к так называемому освободительному движению: деятельность А.Н. Радищева, М.М. Сперанского, преподнесенный соответствующим образом ранний А.С. Пушкин, но прежде всего и главным образом декабристы, объявленные «предшественниками большевиков». Другое мощное направление отечественной общественной мысли – консерватизм - трактовался как идеология отживающих свой век реакционных классов, направленная против любого прогресса, норовящая «повернуть вспять колесо истории». Подобная односторонняя и тенденциозная подача исторического материала отчасти не преодолена и сегодня. К примеру, до сих пор в большинстве вузовских учебников нет отдельных глав, посвященных русским консерваторам царствования Александра I, в то время как деятельность радикалов-декабристов и проекты либеральных преобразований представлены широко и подробно.
И всё же за последние два десятилетия изучение русского консерватизма стало одним из приоритетных направлений современного отечественного обществознания. Возрастание такого интереса, по-видимому, отражает объективную потребность, и не только академическую, в том, чтобы преодолеть наконец-то возникшее в XIX в. и абсолютно доминировавшее в XX в. «красное смещение» в политическом спектре нашей страны, найти приемлемый компромисс между задачами модернизации и ценностями традиционной культуры, компромисс, позволивший бы им гармонично развиваться и дополнять друг друга. В сознании нынешней научной и политической элиты, во всяком случае, значительной ее части, консерватизм и представляется идеологической формой подобного компромисса.
Видное место в процессе пересмотра догматического наследия советской историографии и выработки объективной оценки идеологии и практики консервативного движения, в первую очередь отечественного, восполнения пробелов в его изучении принадлежит исследователям Воронежского госуниверситета, прежде всего доктору исторических наук, директору научной библиотеки ВГУ А. Ю. Минакову. Под его редакцией в Воронеже вышел ряд сборников и коллективных монографий, посвященных русскому и западному консерватизму, вызвавших немалый интерес в научных кругах, в том числе и зарубежных. Новый труд А. Ю. Минакова «Русский консерватизм в первой четверти ХIХ века» (Воронеж: Издательство Воронежского госуниверситета, 2011. – 560 с.) в силу его фундаментальности и научной основательности, несомненно, станет ещё одним крупным явлением в историографии отечественной общественной мысли.
В монографии впервые (несмотря на большой объем исследований, посвященных отдельным аспектам темы за последние два десятилетия) всесторонне и глубоко изучен процесс возникновения и становления русского консерватизма, определено его место в общественно-политической жизни российского государства. Введение в научный оборот значительного числа ранее не использовавшихся архивных источников позволило автору досконально исследовать социальные, идейно-политические и культурные предпосылки возникновения русского консерватизма в конце XVIII-первой четверти XIX в. Значительность и глубину работе придают системный анализ идеологии консерваторов как особой группы внутри политической элиты, а так же их общественно-политических и культурных практик. Показана роль и значение Отечественной войны 1812 г. в формировании русского консерватизма, проанализировал взгляды его ведущих деятелей на самодержавие и православие, как несущие элементы культурно-политической конструкции, на крестьянский вопрос и проблемы социально-экономического развития страны. Поэтому нельзя не признать обоснованным вывод автора, что русский консерватизм сыграл важнейшую роль в блокировании попыток либеральных преобразований, предпринятых верховной властью с целью введения конституции, освобождения крестьян и реформирования религиозной сферы. Идеологическая система, выработанная консерваторами первой четверти XIX века, оказала существенное влияние на взгляды всех последующих поколений их единомышленников. Эта система уже заключала в себе все основные элементы более зрелых консервативных доктрин.
А. Ю. Минаков считает, что в период своего становления русский консерватизм вплотную примыкал к западноевропейскому, возникшему в качестве идейно-политической реакции на идеологию Просвещения и Великой Французской революции, однако имел при этом собственные вполне оригинальные черты. В силу исторических причин русские традиционалисты и консерваторы первой волны реагировали не столько на эксцессы Французской революции, сколько на последствия реформ Петра Великого, позже на либеральный курс Александра I, вызвавший противодействие со стороны консервативно настроенного дворянства, на проекты преобразований, связанные с именем М.М. Сперанского, галломанию и наполеоновскую агрессию против России. Эти явления и события воспринимались ими как угроза коренным устоям традиционного общества: самодержавной власти, православной церкви и религии вообще, языку, патриархальному быту, национальным обычаям, межсословным отношениям и т.д. Ранние русские консерваторы разделяли основные положения западноевропейских мыслителей вроде Ж. де Местра, Л. де Бональда, А. Мюллера и Ф. фон Баадера, ставивших своей целью защиту и актуализацию ценностей идеализированного традиционного общества. В то же время, утверждает А. Ю. Минаков, идейное влияние западноевропейских мыслителей-консерваторов на их русских единомышленников было сравнительно невелико, так что следует говорить, что возникновение русского консерватизма проходило параллельно с западноевропейским и под влиянием сходных факторов.
В советской исторической литературе бытовал тезис о том, что декабризм во многом был следствием Отечественной войны. С не меньшим основанием то же самое можно сказать и о русском консерватизме. Война 1812 г. предоставила консерваторам беспрецедентную возможность для популяризации своих идей – и это было сделано манифестами А.С. Шишкова, статьями С.Н. Глинки в «Русском вестнике», «афишами» Ф.В. Ростопчина. Уже накануне вторжения Наполеона резко изменился общественный статус бывших оппозиционеров: по инициативе великой княгини Екатерины Павловны, главы консервативной группировки при дворе, они занимают ряд серьёзных государственных постов, получают реальную возможность влиять на ключевые внутри- и внешнеполитические решения императора. В кадровой политике произошел «тектонический» переворот: вопреки своим либеральным установкам Александр сблизился с «русской партией»: вторым по статусу человеком в империи стал А.С. Шишков, получивший после опалы М.М. Сперанского должность государственного секретаря и выступивший фактически главным идеологом и пропагандистом Отечественной войны, поскольку именно он был автором большинства манифестов и указов, обращенных к армии и народу. Генерал-губернатором Москвы, наделенным исключительными полномочиями, стал Ф.В. Ростопчин. Его афиши, наряду с манифестами А.С. Шишкова, явились первым опытом массового внедрения консервативно–националистической мифологии в сознание всех сословий империи. Анализ вклада основных идеологов и практиков русского консерватизма в события 1812 г. и сопутствующих ему лет показывает, что именно этот год стал решающим в становлении этого идейно-политического направления. С этого времени консерватизм становится постоянно действующим и весьма серьезным фактором внутренней и внешней политики Российской империи.
Автор монографии далёк от идеализации консерваторов. Большая их часть категорически выступала против отмены крепостного права, мотивируя это тем, что оно представляет собой органически сложившуюся в течение длительного времени часть самодержавной государственности и уклада народной жизни. Крепостное право, утверждали консерваторы, по сути дела является формой патриархальной семьи, где помещики играют роль добрых и попечительных родителей, а крестьяне, соответственно, послушных и благодарных детей. Вообще, в чем и преуспели русские консерваторы, так это не в позитивных программах, а в объяснениях, почему крестьян в настоящий момент нельзя раскрепощать, а также в своих оценках негативных последствий возможного освобождения.
Более сложные представления по крестьянскому вопросу имелись у тех консерваторов, которые при становлении своих взглядов прошли известную школу либерального мышления. Как правило, они не отрицали того, что крепостное право является социально-экономическим и моральным злом, которое должно постепенно исчезнуть из русской жизни. Однако в тогдашней ситуации они предлагали воздержаться от каких-либо серьезных изменений, поскольку отмена крепостного права могла привести к обнищанию как крестьянства, так и дворянства и, в конечном счете, к социальной революции. С их точки зрения, необходимым условием подготовки отмены крепостного права была масштабная программа просвещения крестьянства. Консерваторов пугала перспектива освобождения «непросвещенного» народа, лишенного основ правового сознания и уважения к чужой собственности.
В работе А. Ю. Минакова едва ли не впервые исследован консервативный проект в сфере науки и образования. Предложения консерваторов призваны были положить начало процессу превращения науки в союзницу православной веры, что позволило бы правительству руководить нравственным воспитанием русского образованного общества в православно-монархическом духе. Автор указывает на несостоятельность попытки создания образованности, противостоящей рационализму, материализму и атеизму: у русских консерваторов не было и не могло в то время быть философской культуры, способной интеллектуально вытеснить идеи Просвещения. Они были обречены идти по пути репрессивно-административных запретов, что только компрометировало их в глазах образованных людей того времени, по большей части принадлежавших к либеральному лагерю.
Особенность русского консерватизма заключалась в безусловной ориентации на верховную власть, на использование ее политических и административных рычагов, а не на создание собственной политической организации. Выполнение своих программных требований консерваторы переадресовывали монарху. Н.М. Карамзин, проделав длительную идейную эволюцию, практически полностью отошел от либерализма и западничества, создав наиболее полный и разработанный консервативный проект первой четверти XIX века: трактат «О древней и новой России», изложив в нем оригинальную концепцию самодержавия и взгляды на роль православия и русских традиций в истории России. Трактат с его очевидными антилиберальными акцентами содержал вполне зрелую концепцию самодержавия, которая была воспринята в основных чертах последующими поколениями русских консерваторов, начиная с С.С. Уварова.
Отечественная история с момента возникновения русского консерватизма стала рассматриваться его идеологами как одна из основных опор национального самосознания. Не случайно консерваторы М.М. Щербатов, Н.М. Карамзин и С.Н. Глинка были создателями обобщающих трудов по русской истории. Идеализированная версия прошлого была призвана «излечить» галломанию русского дворянского общества. Благочестивые русские цари, герои-избавители от Смуты XVII в. и А.В. Суворов – постоянные фигуры в создаваемом консерваторами пантеоне. Мифологизированная таким образом отечественная история с тех пор стала неотъемлемым компонентом практически любой русской консервативной доктрины.
При этом консерватизм в его националистической трактовке трудно было совместить с имперским универсализмом, насаждаемым абсолютистской властью – в этом одно из возможных объяснений, почему карьера А.С. Шишкова и Ф.В. Ростопчина резко оборвалась по окончании Отечественной войны, когда отпала необходимость в общенациональной мобилизации. Кроме того, главными носителями и идеологами русского националистического консерватизма были выходцы из дворянской элиты. А национализм в любой версии, как в консервативной, так и либеральной, не мог не противоречить принципу сословности. Консервативной идеологией охранялась необходимость естественного неравенства и иерархии, но, с другой стороны, народ не воспринимался принципиально чуждым дворянской элите, более того, низшие сословия признавались носителями национальных нравственно-религиозных ценностей, в противовес подвергшемуся иностранному влиянию дворянству. Восприятие русского народа как единого иерархического целого позволяло националистам-консерваторам обращаться со своими идеями не только к образованному дворянскому обществу, но и к простонародью.
Ранние русские консерваторы мечтали о создании общества социальной гармонии (с поправкой на «первородный грех» и «изначальную испорченность» человеческой природы), единого национального тела, лишенного антагонистических противоречий. В экономике этого общества, в котором главными сословиями являются дворяне, духовенство и крестьяне, должно было преобладать сельскохозяйственное производство: оно в нравственном отношении предпочтительнее городской промышленности и торговли. «Несущей» политической конструкцией является самодержавие – основной субъект общественного развития и гарант безопасности, «палладиум России». Право должно быть «русским», т.е. строиться на традициях, учитывающих местные особенности, а не копироваться с западноевропейских образцов.
* * *
При том, что работа А. Ю. Минакова написана суховатым языком академической исторической науки, она, несомненно, представляет интерес для широкого читателя, поскольку обращена и к актуальным проблемам. Автор убедительно показывает: попытки рассмотрения генезиса русской консервативной мысли в рамках противопоставления «традиция- модернизация» или «прогресс-регресс» малопродуктивны, поскольку ни традиция, ни модернизация не являются неким абсолютом. И реформы, и контрреформы проводятся общественными силами, конкретными людьми, преследующими, как правило, свои конкретные интересы. Мы в России успели не единожды убедиться, что под вывеской «прогрессивных преобразований» могут скрываться самые разрушительные процессы. Наблюдая за распадом государственности и экономики, вершившимися под знаменем «реформ», люди естественно начинают желать контрреформ, из «сторонников прогресса» становятся «охранителями» и «ретроградами».
Понятно, почему и в нашей стране в последнее время мода на консерватизм вытесняет ещё недавно торжествующую моду на либерализм. Тяга значительной части населения к стабильности, поиск опоры в традициях государственности и «вечных духовных ценностях» начинают в полной мере использоваться практиками PR-технологий. В современной политике консерватизм, понимаемый как антитеза анархии и экстремизма, становится весьма популярным. Никто не выступает открыто с позиций отрицания прошлого, разрыва исторической преемственности. К консерваторам начинают причислять себя даже те, кто ещё недавно планировал и осуществлял политику слома российской государственности, отрицания самобытной истории страны, замены национальной культуры космополитизмом. Но что же хотят «законсервировать» представители таких «правых сил», которые накрепко запомнились нам в образе отчаянных либералов? Не скрывается ли за их показным консерватизмом желание «заморозить» сложившуюся в России за последнее десятилетие во многом несовершенную и нестабильную политическую систему, не эффективную и социально ущербную экономику? Автор монографии, естественно, не даёт ответа на подобные вопросы. Но вооружает нас знанием отечественной истории, заключающей в себе множество подобных общественно-политических ситуаций и трагических уроков. «Охранительство», консервативная идеология могут быть бесплодны и даже вредны, если являются маскировкой своекорыстной политики обанкротившихся группировок. Подлинный же консерватизм, ставивший своей целью благо России и её народа, призван и ныне помочь обществу в выработке политического курса, свободного от «правых» и «левых» крайностей, от спекулятивных и случайных факторов. После прочтения книги А. Ю. Минакова нам будет легче освоить эти в общем-то простые истины.