«Подобно тому, как Эйнштейн должен был перенести абсолютные предметы природы за переменные величины и меры тел, определяемые по форме, протяженности, времени, т.е. за предметы теоретической физики, так и мы перенесли порядок ценностей и истину за меняющийся исторический перспективизм».

Макс Шелер

Дополнения из рукописного наследия к «Проблемам социологии знания» (1925).

Шелер М. Проблемы социологии знания / Пер. с нем., коммент., послесл. А.Н. Малинкина. – М.: Институт общегуманитарных исследований, 2011. – 320 с. – (Серия: «Книга света»).

Основную часть данного издания составляет первый полный русский перевод главной философско-социологической работы Макса Шелера (1874 -1928) «Проблемы социологии знания» (1-й вариант – 1924, окончательный – 1926), сопровождаемый публикациями материалов из рукописного наследия автора, относящегося ко времени подготовки и переработки основного текста. В первую очередь отметим безусловную ценность такого рода изданий – всякая относительно развитая философская культура должна обладать переводами основополагающих текстов на свой язык и переводческая деятельность не укладывается лишь в «просветительские» рамки; перевод – это и повод к перечитыванию классического текста, ведущего, возможно, к вторичной его актуализации, и действие по расширению и (или) уточнению используемого языка философии.

Впрочем, в непосредственной актуальности текста Шелера можно усомниться – «Проблемы» демонстрируют, скорее, малознакомый в отечественной традиции пласт философской мысли, тех быстрых и противоречивых интеллектуальных движений, которые наличествовали в европейской культуре в период между двумя мировыми войнами. Если отечественная интеллектуальная культура всячески артикулировала разрыв – позиция «переворота», «нового начала», «революции» характерна для самых разнообразных направлений советской мысли, начиная с различных, быстро сменяющихся, претендентов на официальную идеологию (так что руководящие идеологические высказывания были направлены скорее на «нормализацию» ситуацию, некоторое признание преемственности: достаточно вспомнить позицию Троцкого в «Литературе и революции» 1923 г. или классицистские ориентиры сталинской политики 30-х), то для европейской характерна куда большая преемственность. Уже одна используемая терминология вызывает любопытство наложением на традиционную «идеалистическую», «профессорскую» терминологию fin de’cercle модернистских образов 20-х годов. Текст Шелера глубоко погружен в контекст своего времени, в интеллектуальную ситуацию первого десятилетия Веймарской республики; обращая внимание на эту особенность, Фриц Рингер пишет:

«В США, а может быть, и во всем мире, основателем социологии знания считается скорее не Шелер, а Манхейм. Отчасти это обстоятельство обусловлено невразумительностью манеры изложения Шелера; однако есть и другие причины. Статьи Шелера, почти без исключения, были написаны в ответ на кризис немецкой культуры, в то время как работы Манхейма можно понять и без учета этого контекста»[1].

Социология культуры, частью которой мыслится Шелером социология знания, выступает своего рода заменителем прежней «философии истории». Однако в отличие от той социологии, о которой Антонио Грамши писал, что «была попыткой создать метод историко-политической науки в зависимости от уже разработанной философской системы – эволюционистского позитивизма, - на которую социология, однако, отреагировала лишь частично» и которая «стала самостоятельной тенденцией, философией нефилософов, попыткой описать и схематически классифицировать исторические и политические явления в соответствии с критериями, позаимствованными из естественных наук»[2], социология для Шелера предполагает философию.

Однако отношения, складывающиеся между философией и социологией Шелера куда более сложны, чем предстают в опубликованном им тексте. В «Проблемах» Шелер говорит о снятии «круга» в объяснении – когда социальная обусловленность знания объясняется дисциплиной, в свою очередь являющейся социально обусловленной – через посредство философии и выдвигает со стороны «социологии знания» даже своеобразный проект учения об «идолах» мышления (стр. 189 – 191), по аналогии с Бэконовскими (социология знания тем самым оказывается в роли критики познания). Социальные факторы, с точки зрения Шелера, как она представлена в «Проблемах», обуславливают выбор в познании, но само познание имеет объективный характер – это действительное познание, а не иллюзия и не несопоставимые исторические формы знания: то в действительности, что видит каждая эпоха, истинно, но это всегда только какая-то часть, какой-то аспект общей картины. Самоочевидно, что такая позиция весьма уязвима, поскольку судить о подобном «перспективизме» можно только в том случае, если у нас есть доступ к реальности как таковой, по отношению к которой мы и можем разместить исторические формы. Не случайно, прекрасно понимая слабость данной позиции, Шелер избегает окончательной формулировки своей позиции по данному вопросу, отсылая к преодолению относительных позиций, к их сопоставимости между собой, но избегая отчетливо проговаривать проблему.

В рукописях, опубликованных посмертно, содержится следующий фрагмент (относящийся к 1922 г.):

«Для меня абсолютно ясно, что оба эти вывода [тотального исторического релятивизма и противостоящему ему утверждению истинности «картины мира именно наших наук» – А.Т.] одинаково неверны и абсурдны. <…>

И тем не менее я не могу убедить себя в том, что современная дискуссия об этих вещах сколько-нибудь вышла из колебаний между этими двумя одинаково неприемлемыми выводами. Следует также сказать, что постоянное возвращение к пресловутому “кругу”, усердно практикуемое многочисленными критиками исторического релятивизма, особенно Нельсоном в его критике Шпенглера, ни в малейшей мере не продвигает само дело. Неужели думают, будто полученные в серьезной и кропотливой работе достоверные результаты, скажем, Леви-Брюля, или моих исследований а также многое неопровержимое в гениальном труде Шпенглера, – будто все эти результаты исчезнут и пойдут прахом только из-за того, что удалось обнаружить какой-то “круг”, какое-то “логическое противоречие”? Никуда они не денутся! К примеру, в точных науках не принято так просто отказываться от хороших результатов или оспаривать их ценность, если вдруг вскрываются противоречия, как, например, между квантовой теорией и электромагнитной теорией света. Думают над тем, как их преодолеть, углубив размышления, а не отбрасывая надежные результаты» (стр. 217).

Вывод, к которому он приходит в данной заметке, следующий:

«Ясно вообще и нам в частности, скорее, предпосылка вопроса, а именно то, что три его решения – 1. константность имманентной сознанию категориальной системы, 2. исторический релятивизм и понимание всех картин мира как fable convenue какой-либо исторической группы. 3. “тупое” исключение для нашей картины мира – все вместе должны быть отвергнуты; и что по-настоящему серьезная работа над ними начнется только тогда, когда они будут отвергнуты» (стр. 218).

Характерно, что в итоговом тексте Шелер сильно приглушает следы этих сомнений – его текст не только и во многом, пожалуй, не столько итог размышлений, сколько программа действий, манифест нового направления, когда нужно убеждать современников, двигаться вперед, отбросив сомнения и по возможности делая вид, что этих сомнений нет – до тех пор, пока они не станут непреодолимыми, и тогда уже наступит время для методологической рефлексии, но для начала надлежит сделать то, что можно сделать в рамках существующей программы. Фриц Рингер полагает, что Шелер «намеревался создать науку, которая могла бы изучать самые актуальные проблемы современности – и это были проблемы, порожденные кризисом мандаринов»[3]. Обращенность к данным проблемам в неприкрытом виде присутствует в тексте «Проблем…», как, например, в нижеследующем пассаже:

«Союзница науки и философии, как уже теперь учат нас факты, – только пробивающаяся в борьбе, преимущественно либеральная демократия относительно “малых элит”. Демократия, ставшая господствующей и в конце концов расширенная до демократии женщин и полудетей – это не друг, а скорее враг разума и науки. Это началось у нас в Германии с профессуры с церковным мировоззрением и данной словно в “наказание” социал-демократической профессуры, со всякого рода парламентского давления на слабые государственные авторитеты в вопросах академической кадровой политики. Но подождите немного – и процесс пойдет еще дальше! Новое релятивистское учение о мировоззрении – каким его видели В. Дильтей, М. Вебер, К. Ясперс, а Г. Радбрух также и в философии права, есть теоретическое отображение этого восходящего до мировоззрения демократического парламентаризма, при котором говорят о смысле всевозможных мнений, ничего не утверждая; ведут переговоры, не принимая решения; но от взаимного убеждения посредством аргументов, как то предполагал парламентаризм во времена своего расцвета, сознательно отказываются» (стр. 87).

Позиция Шелера наиболее отчетливо вырисовывается в посмертной полемике с Вебером, вызванной его докладом «Наука как призвание и профессия». В ходе ее (в особенности в неопубликованных при жизни заметках) Шелер формулирует коренное отличие своей позиции от веберовской – если для Вебера любой ценностный выбор (политический, культурный и т.д.) предстает как волевой акт, то Шелер выявляет «ядро» своей концепции «социологии знания» как возможность «осмысленного выбора», университет оказывается не только научным и учебным учреждением, но и пространством утверждения ценностей на основе их «созерцания»: социология знания, по мысли Шелера, должна вывести из тупика, с одной стороны, неразмышляющего «провозглашения» убеждений («немилосердного морализаторства»), с другой – сведения позиций до уровня обоснования и защиты интересов, когда их «разоблачают» и «развенчивают»[4] - эта попытка выхода из тупика, уже на другом уровне, прозвучит, например у Хайдеггера, вызвав энтузиазм как реализация тех потребностей, что провозглашались Шелером.

 «Проблемы…» особенно интересны тем, что почти непосредственно, обнаженным образом раскрывают ситуацию, в которой формировалась программа «социологии знания – и их полемичность, и постоянная обращенность к насущным немецким вопросам, и намеренная публицистичность, вкупе с метафизической затемненностью текста хорошо передают странный облик эпохи, располагающей к необычным сочетаниям и поворотам мысли – реализация которых совсем в другом, рассудочно-научном духе, придется на последующие десятилетия. В этом смысле «Проблемы…» не столько описывают то, что формулируют в качестве объекта описания (социологию знания, имеющую своим объектом всю интеллектуальную историю человечества), сколько зачастую непроизвольно, но от этого еще более точно, передают ситуацию «заката немецких мандаринов».