Василий Никитич Татищев (1686–1750) родился в неординарное время, формировавшее людей сильных, предприимчивых, безгранично влюбленных в Отечество, прагматичных и дерзких. Это именно те качества, которые необходимы были для претворения в жизнь «Петровских идей» и не удивительно поэтому, что будущий «первый русский историк», как справедливо станут его называть, всегда оказывался в самой гуще событий нового века.

На протяжении жизни В.Н. Татищев побывал армейским офицером, гражданским инженером, царедворцем, крупным администратором и всегда с присущей ему энергией приступал к порученному делу, самозабвенно отдавая ему все свои силы [1]. Однако наиболее всего он проявил себя на поприще собирания сведений об отечественной истории, найдя по истине неувядающую славу незаурядного исследователя. В конечном итоге 30-летний труд В.Н. Татищева воплотился в многотомной «Истории Российской», обессмертившей его имя.

Интерес к этому труду не ослабевает, так же как и не ослабевает интерес к личности этого необыкновенного человека, сделавшего за свою жизнь головокружительную карьеру, испытавшего взлеты и падения, радость и разочарование, показавшего пример удивительного труженика. Даже враги, которых у него было не мало при жизни, и число которых не убывает и в наши дни, отдавали должное его трудолюбию. После того, как Татищев в 1739 г. привез в Петербург и представил на обсуждение часть своего произведения, за что его только не упрекали. «Пожалуй, не было лишь одного упрека – в отсутствии добросовестности, – писал А.Г. Кузьмин. – Никто из современников и ближайших последователей В.Н. Татищева не сомневался в его авторской честности» [2].

Суть проблемы «Истории Российской» В.Н. Татищева в первую очередь связана с неоднозначным отношением историков к русскому летописанию и разным пониманием сути привлекаемых Татищевым источников. Поэтому и разгорелась дискуссия вокруг «татищевских известий», под которыми в российской историографии подразумеваются те сведения о Руси и сопредельных землях, которые мы можем найти только в «Истории Российской» и которые отсутствуют во всех известных на сегодня списках русских летописей. Сразу появились защитники «известий», которые полагали, что труд в целом заслуживает полного доверия и может считаться источником для изучения русской истории, потому что «известия» взяты из недошедших до наших дней летописей, на счастье российской истории, попавших в руки Татищева. Но появились и «скептики», критиковавшие «Историю» именно из-за «известий». Они обвиняли Татищева в подтасовке фактов, их «додумывании» и даже в полной фальсификации.

И сегодня среди ученых нет единого мнения по вопросу об особенностях русского летописания: было ли оно централизованным или все-таки существовали различные летописные традиции. Как писал А.Г. Кузьмин, «в практике исследований еще не изжит «шлёцеровский» подход, восходящий к работе А. Шлёцера конца XVIII – начала XIX в. «Нестор»: представление о летописании как едином “древе”. …Летописание – это и идеология, и политика, и неизбежная борьба интересов, а это предполагает и тенденциозность летописцев, отстаивающих интересы князя, города, монастыря, и прямое уничтожение нежелательных для кого-то сведений. Яркий пример двухвекового заблуждения – третирование и даже травля первого русского историка – В.Н. Татищева» [3].

На прошедшем в мае 2006 г. в СПГУ научно-теоретическом семинаре «“История Российская” В.Н. Татищева в новейших исследованиях» старший научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН В.Г. Вовина отметила следующее: «Что это (имеется в виду летописание. – И.Г.): одно дерево, у которого можно за каждую ветку потянуть и прийти так или иначе к единому стволу, как считал Шахматов? Или все-таки это лес, состоящий из отдельно стоящих деревьев, как, например, писал Кузьмин о летописях? И поэтому до нас какие-то случайные деревья дошли, а другие деревья погибли где-то там, на пути к нам. А почему Татищев не мог иметь в распоряжении какие-то уникальные тексты и мы теперь можем их только видеть у него? Это два взгляда. Поэтому тут дело глубже, чем просто отношение к Татищеву, к тому, достоверен или недостоверен его текст» [4].

По мнению С.В. Рыбакова, «авторы, ставившие под сомнение научный характер источниковедческой работы Татищева или самих источников, не вполне верно понимали характер и реальную роль древнерусского летописания, представляя его гораздо более централизованным, чем это было на самом деле, считая, что все древнерусское летописание связывалось с неким единым первоисточником. Ныне признается… что с древности на Руси существовали различные летописные традиции, в том числе и периферийные, не совпадающие с «канонами» наиболее известных летописей» [5].

Таким образом, главная проблема «известий» – это проблема источников, которыми пользовался В.Н. Татищев и отношение к ним исследователей. Очень важен взгляд на свой труд самого В.Н. Татищева, который писал в первой половине XVIII в. и никак не думал, что его будут оценивать мерками исторической науки будущего. Методы исторического познания только разрабатывались и поэтому многие приемы, которыми пользовался историк, будучи, по сути дела, первооткрывателем, последующими исследователями подверглись критике. «Татищев широко использовал прием амплификации, – пишет А.В. Майоров, – по-своему переосмысливал сообщения источников, подходил к своему труду не так, как подходит современный историк. …Татищев – это не беллетрист, у него было достаточно серьезное и ответственное отношение к источникам. Свои источники он классифицировал, выделял из них те, которые достойны большего доверия, сопоставлял сведения источников при изучении конкретных известий. В примечаниях Татищев регулярно… анализирует сведения используемых источников и дает критическую оценку их достоверности» [6].

Следует заметить, что в XVIII столетии при написании исторических сочинений прием амплификации был, по всей видимости, вполне нормальным явлением. Для доказательства стоит обратиться к сочинениям современника В.Н. Татищева Ф.А. Эмина, который писал о своей «Истории» следующее: «Должен я всех уведомить, что многие речи, которые в сей истории разные говорят лица, выдуманы; например, речь, которую говорит Гостомысл к мятущемуся народу, уговаривая оный, дабы призвать Рюрика на владение, ни в одном нашем летописце не обрящется. Но есть ли Гостомысл оной не говорил, то по малой мере должен был говорить что-нибудь тому подобное, чтобы взволновавшийся, гордый и ничего не рассуждающий народ мог усмирить и привести к здравому рассуждению» [7]. Исследователь «Истории» Ф.А. Эмина Е.Б. Бешенковский дает следующую оценку методики Эмина: «не выдумка, а реконструкция исторических событий, исправление несовершенного и нелогичного с точки зрения человека XVIII века текста летописи» [8].

В.Н. Татищев более внимателен и корректен. Его «История» написана на основе вдумчивого изучения многочисленных источников. По мнению С.В. Рыбакова, В.Н. Татищев «не сводил свою задачу только к их собиранию и пересказу. Текст сочинения наполнен тонкими мыслями, которым было тесно в рамках ординарного эмпиризма. Татищев стремился к концептуальному, философскому осмыслению исторического материала, стремясь весь массив разрозненных фактов воплотить в цельную, ясную и логически осмысленную картину» [9]. Перед нами облик глубокомысленного историка, который, говоря словами С.М. Соловьева, «указал путь и дал средства своим соотечественникам заниматься русскою историею» [10].

Отношение к труду первого русского историка менялось с изменением понимания предмета истории. В наши дни оно строго полярно. Дискуссии вокруг «Истории Российской» то вспыхивали, то затихали, но сегодня достигли невиданного апогея. Татищева не просто обвинили в фальсификаторстве – это не ново. Его попытались цинично защитить, доказывая, что он настоящий историк, потому что владеет мастерством во истину колоссальным: вводить в заблуждение, то есть «мастерством историка». Принадлежит эта концепция А.П. Толочко. Все прежние обвинения померкли, потому что ни С.Н. Валку, ни С.Л. Пештичу, ни Я.С. Лурье и его ученику Е.М. Добрушкину никогда бы не пришло в голову, что истинный историк – это тот, кто умеет «пудрить мозги». Вот это по-настоящему нечто новое, перед чем многие оторопели, потеряв дар речи. А есть от чего потерять и поверить, глядя на полки книжных магазинов, ломящихся от фантазий авторов «Новой хронологии» и всяких альтернативных историй. Но это, по крайней мере, честно, потому что авторы ставят свои фамилии на золоченых корешках многотомных фолиантов. Другие поступают по-иезуицки, под благовидным предлогом переиздавая произведения популярных историков прошлых столетий и вкрапляя в их повествование отраву своих идей. Но об этом ниже.

Вышедшая в 2005 г. книга А.П. Толочко «“История Российская” Василия Татищева: источники и известия» всколыхнула интерес к проблеме Татищева. В завершении своего манускрипта украинский историк отметил следующее: «Я сочту одну из задач этой книги выполненной, если она восстановит репутацию Татищева-историка. И я буду полагать, что книга достигла второй своей цели, если репутация Татищева-“летописца” окажется разрушенной» [11]. Следует отметить, что за несколько лет до появления книги отдельные ее главы апробировались в виде статей в российской и украинской печати. В статьях Толочко доказывал, что конституционный проект Романа Мстиславича 1203 г., Иоакимовская и Полоцкая летописи ничто иное, как плод воображения самого Татищева [12]. Доказательства Толочко были подвергнуты убедительной критике [13]. Однако материал из этих статей был помещен в книге практически в том же виде, причем без учета приведенных критических замечаний, которые полностью проигнорированы. Как отметил в рецензии на книгу Толочко С.Н. Азбелев, «этот пример достаточно красноречиво демонстрирует несовместимость образа мыслей Толочко с этическими принципами, общепринятыми в среде серьезных исследователей» [14].

Монография, которая поставит все точки на рассматриваемой проблеме, действительно ожидалась. А.П. Толочко поставил перед собой отнюдь не легкую задачу, хотя уже с введения становится ясно, чью сторону будет защищать автор и какие идеи отстаивать. Он утверждает, что вовсе не намеревается уничтожать В.Н. Татищева как важнейшую фигуру русской исторической науки, но хочет, прежде всего, понять, осмыслить деятельность одного из «отцов русской истории». Однако, как кажется, своей категоричностью в стремлении показать, что В.Н. Татищев – историк, которому, как «любому историку», обладающему так называемым «ремеслом историка», свойственно умение сочинять нарративы и мистифицировать, А.П. Толочко только углубил проблему, вызвав возмущение внушительной части российских ученых. А.В. Журавель по этому поводу констатировал, что «если такое отношение к научному творчеству, которое провозгласил АПТ (так в тексте. – И.Г.), возобладает, то это чревато гибелью науки как таковой» [15].

Буквально с первых строк своего довольно внушительного произведения Толочко заявляет, «что в распоряжении Татищева не было никаких источников, неизвестных современной науке. Вся информация, превышающая объем известных летописей, должна быть отнесена на счет авторской активности самого Татищева» [16]. С легкостью пройдясь по татищевским источникам, автор вскользь останавливается на Голицинской летописи, и мы с удивлением читаем: «Когда же С.Л. Пештич и В.А. Кучкин (курсив мой. – И.Г.) доказали, что Голицынская летопись вполне может оказаться хорошо известным Ермолаевским списком Ипатьевской летописи (или утраченным, но практически тождественным ему), тайна исчезла» [17]. Недоумение вызвало то, что А.П. Толочко, нисколько не сомневаясь, ссылается на В.А. Кучкина, который писал совершенно противоположное и ссылка на него, в данном случае, не только не уместна, но и не корректна. «Между тем, – пишет В.А. Кучкин, – одно из таких заключений – решительное утверждение Пештича, что сохранившийся Ермолаевский список Ипатьевской летописи и есть Голицынский манускрипт Татищева, – оказывается сомнительным». И далее: «…Приведенные примеры (их число можно несколько увеличить, но это не меняет дела) показывают, что Голицынский список Татищева не был тождествен Ермолаевскому» [18].

Если А.П. Толочко уже во введении к своему произведению прибегает к подобной фальсификации, то к дальнейшему повествованию, самой собой, уже следует относиться настороженно. Хотя все становится понятно, если обратится к эпилогу книги с характерным названием «Подделки, мистификации и ремесло историка», в которой, по сути дела, автор обосновывает право историка на мистификацию и подлог, то есть, как с некоторой долей сарказма пишет А.В. Журавель, и на свое собственное право [19]. Он приводит примеры исторических мистификаций и полагает, что они «“нормализуют” случай Татищева. «То, что случилось с ним, случалось и прежде, случается и в наши дни. Эти же случаи доказывают, что аргументы против возможности фальсификатов у Татищева едва ли основаны на опыте дисциплины истории. Утверждали, например, что Татищев не мог выдумать, поскольку полагал себя историком, а призванием историка считал поиски истины. ...Подобного рода утверждения – не более чем парафразы нравственных запретов, нарушаемых внутри истории так же часто, как и законы морали – в реальной жизни. Оказывается, прикрепляемые к мистификациям истории стандартны почти неизменны, а заверения в невымышленности текстов – неискренни; оказывается, к вымыслу прибегают профессиональные ученые, занятые именно поисками истины, и вымысел именно в этих поисках играет существенную роль» [20].

И следующий очень характерный эстамп: «Как ни парадоксально, но именно вымышленные фрагменты “Истории” лучше всего демонстрируют, насколько Татищев владел “ремеслом историка” – похоже, очень недурно, коль скоро многие из его выдумок до сих пор принимают за чистую монету. Книга не выносит никакого нравственного суждения о таком Татищеве. Но если позволить себе персональную ноту, этот новый силуэт Татищева оказался гораздо более симпатичным для автора (курсив мой. – И.Г.)» [21]. Все это настораживает и заставляет более вдумчиво отнестись ко всему написанному А.П. Толочко, тем более, что он с самого начала нарушает принятый в науке порядок, по которому в исходных положениях исследования ставится проблема и определяются исследовательские задачи, а выводы делаются лишь в заключении. Он же уже во введении формулирует основные итоги своей работы, тем самым делая как бы излишним серьезное обсуждение историографии и точек зрения, которые не совпадают с его позицией.

Несомненно, в своем неуемном желании ниспровергнуть авторитет Татищева (несмотря на декларирование постулата, что он вовсе не намеревается уничтожать Татищева как важнейшую фигуру русской исторической науки), Толочко пошел дальше своих предшественников и даже критикует их за то, что те большей частью «так же основываются на принципе вероятия/невероятия того или иного “татищевского известия”» [22], то есть проявляют непоследовательность. Сам же он, как уместно констатировал А.В. Журавель, «держится только одного “вероятия” и разбирать второе не желает в принципе» [23].

Разве не является уничтожением авторитета историка, по сути дела, обвинение его в воровстве? Хотя Толочко и не говорит открыто, «Татищев – вор!», но по-другому начертанное им понять просто невозможно: «Итак, Академический список Новгородской I летописи Татищев нашел около 1738 г. в архиве Сената и, надо думать, изъял его оттуда. Позднее он не вернул рукопись в Сенат… (курсив мой. – И.Г.)». Любой юрист, несомненно, подобный акт классифицирует как воровство. Правда, далее историк с полным недоумением уведомляет, что Татищев «почему-то решил передать ее Академии наук» [24]. Надо заметить, не присвоил, а передал. Таким образом, основанием к обвинению служит то, что на копии с этого списка, обнаруженной в XIX в. в Голландии, имеется ссылка на сенатский архив. В то же время В.Н. Татищев в «Истории Российской» утверждает, что он получил этот список у раскольника в лесу [25]. Это несоответствие будто бы доказывает факт кражи, которую Татищев замаскировал ссылкой, которую практически нельзя проверить.

В ответ на версию А.П. Толочко, инкриминирующую Татищеву воровство, А.В. Журавель предлагает свою, считая, что версия А.П. Толочко крайне пристрастна. Он отмечает, что Толочко сам указал на татищевское приложение к копии, направленной за границу, в котором говорится о том, что она, то есть летопись, преподносится в дар «препочтенному королевскому собранию» [26]. «Но, посылая копию древней летописи в иностранное научное общество, Татищев обязательно должен был указать на источник получения своей рукописи, а ссылка на «раскольника», уместная и понятная в российских условиях, обязательно вызвала бы недоверие у иностранцев, и потому его замена «раскольника» на государственное учреждение вполне объяснима и простительна. Чем такая версия хуже? – спрашивает Журавель, и тут же отвечает: – Ничем, но она имеет то преимущество, что позволяет не обвинять человека в воровстве без должных на то оснований» [27].

Целая глава в книге Толочко посвящена Иоакимовской летописи, которую он однозначно истолковывал татищевской фальсификацией. Татищев посвящает тексту и комментариям «Летописи Иоакима, новгородского епископа» четвертую главу первой части «Истории Российской». Как отрывки этой летописи попали к историку, подробно рассмотрено и проанализировано в работах С.М. Соловьева, К.Н Бестужева-Рюмина, И.П. Сенигова, П.А. Лавровского, И.А. Линниченко, С.К. Шамбинаго, А.Г. Кузьмина. «Иоакимовская летопись» была встречена в штыки, в первую очередь, основоположниками и сторонниками норманнской теории, так как ее доводы серьезнейшим образом били по ее постулатам. Н.М. Карамзин одним из первых назвал ее «затейливой, хотя и неудачной догадкой» [28].

Согласно Иоакимовской летописи, процесс образования государства находился под контролем восточнославянских князей. Один из них, по имени Буривой, «имея тяжку войну с варяги, множицею побеждаше их», но в какой-то момент военная удача отвернулась от него, после чего варяги захватили целый ряд славянских городов и «дань тяжку возложиша на славяны, русь и чудь». Отплатить за поражение Буривоя сумел его сын Гостомысл. Под его предводительством «абие варяги бывшия овы изби, овы изгна, и дань варягом отрече, и, шед на ня, победи…» [29].

Гостомысл, по описанию татищевского источника, «бе муж елико храбр, толико мудр, всем соседом своим страшный, а людем его любим, расправы ради и правосудиа» [30]. У него было четыре сына и три дочери, но «сынове его ово на войнах избиении, ово в дому измороша, и не остался ни единому им сына, а дочери выданы быша суседним князем в жены» [31]. По предсказаниям волхвов наследником Гостомысла мог стать один из его внуков, но он не верил, пока не увидел сон, «яко из чрева средние дочери Умилы произрасте древо велико плодовито и покры весь град Великий, от плод же его насысчахуся людие всея земли». Вещуны, выслушав князя, сказали ему, что именно от сыновей Умилы «имать наследити ему, и земля угобзится княжением его» [32]. Умила была замужем за одним из варяжских князей, поэтому, почувствовав близкую смерть, Гостомысл «созва вся старейшины земли от славян, Руси, чуди, веси, мери, кривич и дрегович, яви им сновидение и посла избраннейшия в варяги просити князя. И приидоша по смерти Гостомысла Рюрик…» [33]. Таким образом, получается, что Рюрик, будучи внуком Гостомысла, сделался правителем по наследству, обладая на то всеми законными правами. И только по отцу, после смерти которого он брал дань с принадлежавших ему земель, Рюрик варяг» [34].

Многие исследователи летописания по вопросу Иоакимовской летописи приняли точку зрения, сформулированную в 40-е гг. С.К. Шамбинаго и Л.В. Черепниным [35]. Сопоставляя известия Иоакимовской летописи с поздними летописными отрывками, Шамбинаго доказывает, что приведенный Татищевым текст – сочинение последней четверти XVII в., являющееся вариантом начала Новгородской III летописи. Летопись вышла из кругов, близких к новгородскому митрополиту Иоакиму, в последующем ставшему патриархом Московским [36]. «Что Иоаким принимал… участие в летописном деле, – пишет С.К. Шамбинаго, – показывает сохранившаяся «Роспись» или «Краткий летописец Новгородских владык», начинающийся с 6497 г. – крещения новгородцев и прихода к ним Иоакима Корсунянина и кончающийся 7181 г. – подробным рассказом о поставлении Иоакима новгородским митрополитом и его чуть ли не первом административном акте – установлении «степени» для игуменов… Постановление митрополита по этому вопросу было занесена в “Чиновную книгу”… Вполне возможно, что ему принадлежит инициатива и другого, обстоятельного свода, обнимавшего всю церковную историю Новгорода с древнейших времен. Свод назвался Иоакимовской летописью, подобно тому как другой теперь называется Никоновской, по имени другого патриарха» [37].

Несколько ранее Л.В. Черепнин, определивший время составления и многие из источников Новгородской Забелинской летописи [38], высказал следующее предположение: «Нельзя ли видеть в Иоакимовской летописи одну из редакций Иоакимовского свода, т.е. новгородского свода конца XVII в., начатого при митрополите Иоакиме?» С.Н. Азбелев, изучив Новгородскую Забелинскую летопись по всем ее спискам [39], пришел к выводу, что оснований для подобной идентификации нет. Мысль Черепнина, что Иоаким – составитель «Иоакимовской летописи» и что ему она обязана своим названием, «может расцениваться как осторожная догадка» [40]. Так же Азбелев подверг критике некоторые положения статьи С.К. Шамбинаго, показав, что между начальными известиями Новгородской III летописи («Историей еже о начале Русския земли») и «Историей Иоакима» «нет ничего специфически общего» [41]. Это как бы подтверждает мнение Толочко о сочинительстве Татищевым этого предания.

Ссылаясь на Азбелева, Толочко убежден, что исследователь летописей и русского фольклора его союзник и только сокрушается, что статья «К изучению Иоакимовской летописи» осталась для него недоступной [42]. Азбелев в рецензии на книгу Толочко недоумевает: «Как и приличествует подлинно научному изданию, книга содержит немало библиографических ссылок; она даже снабжена указателем. Найдя там свою фамилию, я прочитал весьма позитивные высказывания Л.П. Толочко относительно четырех моих работ. Впрочем, обнаружилось, что отсылки к ним оформлены неряшливо, а статья, напечатанная в Петербурге на страницах академического сборника в начале 2003 г. по словам А.П. Толочко, осталась для него почему-то “недоступной”» [43]. Однако именно в этой статье Азбелев приходит к неутешительным для Толочко выводам. Подробно рассмотрев проблематику вопроса, он обращается к работам, мало известным в отечественной историографии, каковыми являются исследования французского историка М. Горлена, норвежца Б. Клейбера и россиянина В.И. Вышегородцева [44]. Исходя из полученных ими выводов, Азбелев предлагает вернуться к точке зрения А.А. Шахматова, который склонен был видеть в татищевском тексте переложение подлинной Иоакимовской летописи первой половины XI в., не вошедшей в Новгородский свод, сохранившийся в составе Новгородской I летописи. По Азбелеву, текст древней летописи отыскали в связи с канонизацией Иоакима Корсунянина в 1439 г., использовали при создании Никоновской летописи (вырвали из летописи два листа с описанием Аскольдова крещения), а потом при перенесении мощей этого епископа в 1699 г. переписали вновь. На каждом последующем этапе своего бытования Иоакимовская летопись дополнялась материалами устной традиции и осложнялась редакторскими привнесениями. В таком опосредствованном виде она попала в руки Татищева [45].

В начале 60-х гг. С.Н. Валк и В.М. Моргайло обнаружили, как они считали, несомненные доказательства того, что В.Н. Татищев знал о Иоакиме и его летописи еще до того, как написал четвертую главу первой части, где историком рассматривается и излагается материал «Иоакимовской летописи». По предположению С.Н. Валка третья глава, где есть ссылки на Иоакима, осталась не правленой Татищевым и потому была переписана копиистом до того, как Василий Никитич получил «Иоакимовскую летопись [46]. В результате своих исследований Моргайло приходит к заключению, что Татищев трижды переписывал четвертую главу, включая изложение летописи [47]. На основании этих наблюдений, и добавив свои замечания, касающиеся отсутствия в тексте четвертой главы упоминания Иоакимом Судислава и Позвизда как детей Олега Святославича (которое, однако, имеется во второй редакции), Толочко делает вывод, что Академический список, а значит, и четвертую главу об Иоакимовской летописи Татищев написал не в 1748, а в 1749 г. и вся она, следовательно, является его вымыслом, призванным подтвердить и объяснить его догадки [48]. По этому поводу Журавель пишет: «Выводы из этого совсем не обязательно делать такие, как Толочко: скорее всего, в течение года Татищев неоднократно переделывал текст 4 главы, но вовсе не написал его впервые в том виде, что имеется в нашем распоряжении. Поэтому он вполне мог сокращать и дополнять свои извлечения из присланных ему «тетрадок»: отбор сведений – дело нелегкое и достаточно субъективное, и потому, вполне возможно, он поменял критерий отбора и убрал упоминание о Судиславе и Позвизде в окончательном тексте, но забыл сделать соответствующую поправку в примечание 163 во 2 части своей “Истории”» [49].

Стоит лишний раз отметить, что сделанное замечание несомненно говорит о критическом подходе Татищева к имеющимся у него источникам. Выше неоднократно отмечалось, что историк, работая с источниками, отфильтровывал сомнительные материалы. Вполне возможно, что исходя из той загруженности, которую имел В.Н. Татищев, находясь в неустанном труде, а также из плохого состояния здоровья в последние годы жизни, он действительно мог забыть сделать соответствующую поправку в примечании. Толочко видит исключительно подвох, этакую пилюлю, которую историку необходимо подсунуть потомкам, чтобы подурить им голову в течении, эдак, лет 200 или 300, а может и больше. Неужели ему не пришла в голову мысль, что Татищев мог работать несмотря на высокое артериальное давление, скверное самочувствие с одной надеждой: довести до логического завершения труд всей его жизни, который, по его глубокому убеждению, должен рассказать правду о прошлом его Родины. Причем, в большей степени, иностранным читателям, знавшим о России исключительно не от русских историков, а собственно иностранных, далеко не всегда относящихся к стране, о которой они пытались писать, объективно и без предвзятости.

Толочко упорно пытается доказать, что никаких неизвестных современной исторической науке источников у Татищева не было и обнаружение их сейчас практически невозможно. Очень предвзятое мнение. Один небольшой пример. В 1860 г. ориенталист В.В. Григорьев сокрушался в одном из своих сочинений по поводу того, что нет никакой надежды на открытие каких-либо письменных источников по истории Золотой Орды. Столь пессимистический прогноз по прошествию некоего времени был опровергнут знатоком персидского и арабского языков бароном В.Г. Тизенгаузеным, который, работая в крупнейших европейских библиотеках, сделал множество выписок, существенно дополнивших доступный ранее материал [50].

Так вероятно ли было обнаружение неизвестных современной исторической науке источников во времена Василия Никитича? Несомненно. Возможно, что какие-то «манускрипты» хранятся в зарубежных библиотеках, а какие-то и в российских архивах, дожидаясь своих исследователей. По данному вопросу были высказаны интересные мысли на научно-теоретическом семинаре «“История Российская” В.Н. Татищева в новейших исследованиях». Участвовавший в дискуссии по поводу книги Толочко старший научный сотрудник Института русской литературы РАН А.Г. Бобров рассказал о недавнем неожиданном открытии неизвестных ранее документов в собрании славянских рукописей, хранящихся в Римском Папском восточном институте. В итоге он констатировал: «…Этот пример заставил меня относиться к выводам Алексея Толочко с большей осторожностью. Исключить, что в руках Татищева была все-таки рукопись, содержавшая ряд уникальных известий, окончательно, на все 100%, по-моему, мы не можем» [51]. А.Г. Боброва поддержал А.В. Сиренов, который, благодаря проведенным исследованиям, не сомневается в существовании Киприановской Степенной книги, известной историкам только из заявлений Таищева [52].

Как мы видим, очень многие суждения Толочко разбиваются о весьма аргументированные доводы апологетов Татищева, который, по глубокому убеждению Ю.В. Кривошеева, работал как исследователь [53]. Одним из последовательнейших критиков попыток Толочко низвергнуть авторитет первого историка является А.В. Журавель. Опираясь на аргументы своих предшественников и собственные исследования, он приводит яркие и убедительные доводы, защищающие Татищева от обвинений в фальсификации и недобросовестности. Выступивший на страницах «Отечественной истории» П.С. Стефанович подходит к вопросу осторожно. Соглашаясь в каких-то сюжетах с мнением А.П. Толочко, он однако отмечает, что «заявление о тотальной “мистификации”, предваряющее само исследование, кажется все-таки несколько поспешным. …Заключение сформулировано бескомпромиссно и однозначно. Вопрос только в том, насколько оно в действительности обоснованно. И здесь с сожалением приходится заметить, что на самом деле далеко не все в наблюдениях и построениях Толочко безупречно» [54].

Толочко уверяет, что не покушается на авторитет Татищева как историка, а развенчивает миф о нем, как «последнем летописце». Однако на поверку из под его пера предстает этакий «врун, болтун и хохотун» [55], поставивший своей целью оболванить поклонников музы истории Клио. Мотивом для создания Татищевым фальсификаций Толочко считает неутоленное его гипертрофированное тщеславие [56]. Но далеко не все современные историки согласны с подобными выводами. Толочко поспешил завершить полемику и поставить точку, сделав упор на утверждении: Татищев великий мистификатор, овладевший «мастерством историка». Причем сделал это так, что навел тень не только на историков, зачислив всех в потенциальные фальсификаторы, но, как весомо считает А.В. Журавель, и на саму науку историю.

Итак, очередное убиение Татищева свершилось. Но, как оказалось, это не предел. Появилась еще одна категория «историков», отличившаяся в «дополнении» «Истории Российской», причем действующих инкогнито, от лица самого автора.

В 2003 г. издательство АСТ в серии «Классическая мысль» публикует трехтомник «Истории Российской». Художественный редактор издания – О.Н. Адаскина, технический редактор – О.В. Панкрашина, младший редактор – А.С. Рычкова. Книги можно купить в магазинах по вполне доступным ценам, что радует, так как любой желающий имеет возможность приобрести татищевскую «Историю» для личного пользования. Академическое издание 60-х  гг. прошлого столетия доступно, к сожалению, далеко не каждому.

Скрупулезное ознакомление с публикацией показало, что в содержании своем это не всегда то, что писал Татищев, так как здесь можно обнаружить инородные вставки. В академическом издании «Истории Российской» 1962-1967 гг. эти фрагменты отсутствуют. В короткой аннотации, данной в каждом из трех томов, сказано, что «“История Российская” Татищева – один из самых значительных трудов за всю историю существования российской историографии. Монументальна, блестяще и доступно (курсив мой – И.Г.) написанная, эта книга охватывает историю нашей страны с древнейших времен – и вплоть до царствования Федора Михайловича Романова. Особая же ценность произведения Татищева в том, что история России представлена здесь ВО ВСЕЙ ПОЛНОТЕ…» [57]. После такого вступления не может возникнуть даже мысли о том, что в текст внесены какие-либо изменения.

При просмотре сообщений под 6888 (1380) годом в третьем томе «Истории Российской» издания АСТ, отмечено не свойственное Татищеву обилие сюжетов с религиозным подтекстом. При сопоставлении с академическим изданием («История Российская». М.; Л., 1965. Т. V. С. 139–150), начиная со 162 и по 183 страницу выявлены многочисленные вставки, тонко вплетенные в канву татищевского текста. Почти все они религиозного содержания, и показывают определенную направленность редакции, искажающую истинное отношение историка к церкви и религии.

В.Н. Татищев назван Г.В. Плехановым «хронологически первым просветителем» [58] в России, и поэтому совершенно не случайно, что в судьбе историка особую роль сыграли его политические и религиозные убеждения. К.Н. Бестужев-Рюмин сообщает, что репутация опасного вольнодумца и безбожника, которую Татищев приобрел у своих современников, была не случайна [59]. И в то же время он не был атеистом. По мнению Д.В. Андрусенко Татищев в вопросах религии и церкви стоял на позициях деизма [60], согласно которому бог, сотворив мир, не принимает в нем какого-либо участия и не вмешивается в закономерное течение его событий. Для передовых представителей науки XVIII в. рационализм Татищева представляется, по меньшей мере, как естественное и необходимое требование для историка. В то же время Г.Ф. Миллеру, в процессе подготовки труда Татищева к изданию, пришлось выключить многие авторские примечания к тексту по той причине, что содержавшиеся в них суждения о политике и церкви были признаны слишком вольными [61].

Обвинения в политическом и религиозном вольнодумстве явились теми главными причинами, из-за которых не состоялось издание труда историка при жизни. В предисловии к «Истории Российской» В.Н. Татищев сообщает, что, когда он в 1739 г. впервые представил свое «детище» в Академию наук и на суд общественности, «явились некоторые с тяжким порицанием, яко бы я в оной православную веру и закон (как те безумцы произвели) опровергал…» [62]. Все выше изложенное показывает, что выявленные вставки в тексте «Истории Российской» издания 2003 года анахроничны, хотя смысловая направленность их появления объяснима.

Дело в том, что за небольшим исключением вставки эти практически один в один соответствуют материалам Никоновской летописи, которой очень активно пользовался Татищев как источником при составлении третьей части «Истории Российской». Первоначальный текст татищевской рукописи, заимствованный из Никоновской летописи, был подвергнут Татищевым основательнейшей переработке благодаря привлечению других летописных источников. Над перепиской первоначального [из Никоновской летописи] текста трудились два писца, которые переписали в общем пятьдесят девять тетрадей. После татищевской переработки число тетрадей уменьшилось до пятидесяти одной [63]. Это говорит о серьезной редакторской работе В.Н. Татищева, который отбрасывал определенный материал, часть которого, несомненно, и решил вернуть редактор «Истории Российской» в опубликованном в 2003 г. третьем томе.

Возникает вполне закономерный вопрос, зачем? Ведь если вы издаете татищевскую историю, то зачем сюда присовокуплять те источники, которыми он пользовался при ее написании? Зачем реанимировать то, что сознательно отверг автор, согласуясь с исторической действительностью. В российской историографии уже давно поставлены все точки над «i» в вопросе взаимоотношения великого князя Дмитрия Ивановича и митрополита Киприана накануне Куликовской битвы. Они были далеко не безоблачны, как это идеализировано показывает Никоновская летопись.

Хочется отметить один важный и, по нашему мнению, довольно серьезный момент. Некоторые авторы при цитировании фрагментов из «Истории Российской» Татищева начали ссылаться уже не на академическое издание, а на издание АСТ [64]. Это вполне понятно, так как оно более доступно и находится у многих в личных библиотеках. Но так можно сослаться и на то, чего у Татищева нет, при этом будучи уверенным, что раз есть в издании, значит это написано самим историком. А потом риторически утверждать: «как писал первый российский историк Татищев…» и т.д. Так рождаются фальсификации. И есть над чем не просто задуматься, но бить тревогу, так как это не тривиальное недоразумение, а осмысленное действие, имеющее свои корни и свою логику.

ЛИТЕРАТУРА

[1] Подробнее см.: Попов, Н.А. В.Н. Татищев и его время: Эпизод из истории государственной, общественной и частной жизни в России первой половины прошедшего столетия. М., 1861; Дейч, Г.М. В.Н. Татищев. Свердловск, 1962; Шакинко, И.М. Василий Татищев. Свердловск, 1986; Кузьмин, А.Г. Татищев. Изд. 2. М., 1987.

[2] Кузьмин, А.Г. Об источниковедческой основе «Истории Российской» В.Н. Татищева // Вопросы истории (далее: ВИ). 1963. № 9. С. 214.

[3] Кузьмин, А.Г. История России с древнейших времен до 1618 г. Кн. 1. М.: ВЛАДОС, 2004. С. 19.

[4] «История Российская» В.Н. Татищева в новейших исследованиях (стенограмма заседания 12 мая 2006 г.): Материалы научно-теоретического семинара // Вестник СПГУ. Серия 2. Вып 1. 2007. С. 153-154.

[5] Рыбаков, С.В. В.Н. Татищев в зеркале русской историографии // ВИ. 2007. № 4. С. 166.

[6] «История Российская» В.Н. Татищева в новейших исследованиях… С. 156.

[7] Цит. по: Бешенковский, Е.Б. Историографическая судьба «Российской истории» Ф.А. Эмина // История и историки. 1972. М, 1973. С. 286.

[8] Там же. С. 288.

[9] Рыбаков, С.В. Указ. соч. С. 163.

[10] Соловьев, С.М. Писатели русской истории XVIII века // Его же. Сочинения. Кн. XVI. М.: «Мысль», 1995. С. 217.

[11] Толочко, А.П. «История Российская» Василия Татищева: источники и известия. М.; Киев, 2005. С. 523.

[12] Толочко, А.П. Конституционный проект Романа Мстиславича 1203 г. Опыт источниковедческого исследования // Древнейшие государства Восточной Европы. Материалы и исследования. 1995 год. М., 1997. С. 240-262; его же. К старым спорам о Татищеве // А се сребро: Збiрник праць на пошану М.Ф. Котляра. Киiв, 2002.

[13] Богданов, В.П. Романовский проект 1203 г.: памятник древнерусской политической мысли или выдумка В.Н. Татищева // Сборник Русского исторического общества (далее: Сб. РИО). Т. 3 (151). Антифоменко. М., 2000; Майоров, А.В. О Полоцкой летописи В.Н. Татищева // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН. СПб., 2005. Т. 57; Азбелев, С.Н. К изучению Иоакимовской летописи // Новгородский исторический сборник. Вып. 9 (19). СПб., 2003.

[14] Азбелев, С.Н. Рецензия на кн.: Толочко А.П. «История Российская» Василия Татищева: источники и известия. М., 2005. 544 с. // Вестник СПГУ. Сер. 2. Вып. 3. 2007. С. 260.

[15] Журавель, А.В. Новый Герострат, или у истоков «модерной истории» // Сб. РИО. Т. X (158). Россия и Крым. М., 2006. С. 522.

[16] Толочко, А.П. «История Российская» Василия Татищева. С. 21.

[17] Там же. С. 13.

[18] Кучкин, В.А. К спорам о Татищеве // Проблемы истории общественного движения и историографии. М., 1971. С. 249.

[19] Журавель, А.В. Новый Герострат… С. 524.

[20] Толочко, А.П. «История Российская» Василия Татищева. С. 518.

[21] Там же. С. 21-22.

[22] Там же. С. 20.

[23] Журавель, А.В. Новый Герострат… С. 529.

[24] Толочко, А.П. «История Российская» Василия Татищева. С. 58.

[25] Татищев, В.Н. История Российская с самых древнейших времен. Т. I. М.; Л.: АН СССР, 1962. С 123, 124; Журавель, А.В. Новый Герострат… С. 530-531.

[26] Татищев, В.Н. Указ. соч. С. 125; Толочко, А.П. «История Российская» Василия Татищева. С. 58-59.

[27] Журавель, А.В. Новый Герострат… С. 530.

[28] Карамзин, Н.М. История государства Российского. Кн. I. Т. I. М., 1998. С. XI.

[29] Татищев, В.Н. Указ. соч. С. 108.

[30] Там же. С. 108, 110.

[31] Там же. С. 110.

[32] Там же.

[33] Там же.

[34] Там же. С. 110.

[35] Черепнин, Л.В. «Смута» и историография XVII века. (Из истории русского летописания) // Исторические записки. Т. 14. 1945.; Шамбинаго, С.К. Иоакимовская летопись // То же. Т. 21. 1947.

[36] Там же. С. 266-267.

[37] Там же. С. 270.

[38] По мнению Л.В. Черепнина, работа над Новгородской Забелинской летописью была начата при новгородском митрополите Иоакиме, занимавшем эту кафедру в 1672-1674 гг. (Черепнин, Л.В. Указ. соч.).

[39] Азбелев, С.Н. Новгородские летописи XVII века. Новгород, 1960. С. 71-76.

[40] Азбелев, С.Н. К изучению Иоакимовской летописи. С. 10.

[41] Азбелев, С.Н. Новгородские летописи XVII века. С. 47-55.

[42] Толочко, А.П. «История Российская» Василия Татищева. С. 203. Прим. 19.

[43] Азбелев, С.Н. Рецензия на кн.: Толочко А.П. С. 255.

[44] Gorlin, М. La chronique de Joachim // Revue des Études Slaves. 1939. Т. 19, fasc. 1-2. Р. 40–51; Kleiber, B. Nordiske spor I en gammel russisk kronike // Maal og Minne. Oslo, 1960. Heft 1–2. S. 56–70; Вышегородцев, В.И. Иоакимовская летопись как историко-культурное явление. Автореф... дис... канд. наук. М., 1986.

[45] Азбелев, С.Н. К изучению Иоакимовской летописи. С. 22–23, 25–26.

[46] Валк, С.Н. О рукописях первой части «Истории Российской» В.Н. Татищева // Татищев, В.Н. Указ. соч. С. 64.

[47] Моргайло, В.М. Работа В.Н. Татищева над текстом Иоакимовской летописи // Археографический ежегодник за 1962 год. М., 1963. С. 265.

[48] Толочко, А.П. «История Российская» Василия Татищева. С. 209-210.

[49] Журавель, А.В. Новый Герострат… С. 531–532.

[50] Арсланова, А.А. Остались книги от времен былых… (Персидские исторические сочинения монгольского периода по истории народов Поволжья). Казань, 2002. С. 70-72.

[51] «История Российская» В.Н. Татищева в новейших исследованиях... С. 151.

[52] Там же.

[53] Там же. С. 159.

[54] Стефанович, П.С. «История Российская» В.Н. Татищева: споры продолжаются // Отечественная история. 2007. № 3. С. 89.

[55] Журавель, А.В. «Врун, болтун и хохотун» или очередное убиение Татищева: http://www.hrono.ru/statii/2003/vrun.html

[56] Толочко, А.П. «История Российская» Василия Татищева. С. 251.

[57] Василий Татищев. История Российская. М.: «АСТ», 2003. Т. 1-3. С. 4.

[58] Цит. по: Андрусенко, Д.В. Из истории изучения взглядов В.Н. Татищева на религию и церковь // Социально-философские аспекты критики религии. Л., 1986. С. 143.

[59] Бестужев-Рюмин, К.Н. Биографии и характеристики. СПб., 1882. С. 64.

[60] Андрусенко, Д.В. Указ. соч. С. 132.

[61] Там же. С. 133.

[62] Татищев, В.Н. Указ. соч. С. 85.

[63] Валк, С.Н. Указ. соч. С. 10.

[64] Например, С.В. Рыбаков в своей статье ссылается именно на издание «АСТ» (Рыбаков, С.В. Указ. соч. С. 167. Прим. 1, 7, 12, 13, 18 и т.д.).

Опубликовано в: Вестник Липецкого государственного педагогического университета. Серия гуманитарные науки. 2008. Вып. 2. С. 119-130