Формирование литовской народности и языка происходило в эпоху средневековья на основе различных балтских племен. Среди современных литовских говоров выделяются жемайтский и аукштайтский диалекты. В основе первого диалекта находятся говоры куршей, которые по своей лексике сближаются с прусскими, т.е. западнобалтскими диалектами. Своеобразный облик куршских древностей вполне очевиден. Древним ядром аукштайтского диалекта, по-видимому, были говоры населения, оставившего культуру штрихованной керамики и принадлежащего к восточным балтам. В настоящее время можно говорить о третьем этническом компоненте, принимавшем участие в формировании главным образом, юго-восточной части литовцев, – ятвягах.

В статье «Курганы ятвягов» мною сделана попытка очертить территорию-максимум, которую когда-то занимали ятвяжские племена[1]. Картография речных названий с формантом -da (Ясельда, Сокольда, Гривда и т.п.), специфически западнобалтийский (ятвяжский) характер которых был отмечен К. Бугой[2] и признан последующими исследователями, позволила обрисовать ятвяжский гидронимический ареал. Как раз на этой территории выявляется большая группа каменных курганов – памятников, которые по своему устройству не имеют ничего общего ни со славянскими, ни с летто-литовскими древностями. Ятвяжская атрибуция каменных курганов Сувалкии – области, принадлежащей ятвягам в историческое время, вне всякого сомнения. В этой связи, аналогичные памятники внутри всего ятвяжского гидронимического ареала закономерно отнести к ятвягам. Таким образом, на основе археологических и топонимических материалов было установлено, что ятвяги в древности заселяли не только западнобелорусские земли, но и области литовского Занеманья, а также часть междуречья Вилии и Немана.

Недавно тезис о северо-восточной границе древней ятвяжской территории встретил возражение со стороны литовского археолога А.З. Таутавичюса[3]. Последний считает, что территория современной Литвы в I и начале II тысячелетий принадлежала исключительно литовским племенам и поэтому северо-восточную границу ятвяжского ареала необходимо отодвинуть к линии озер Виштитис – Жувиптас – г. Алитус.

Свои возражения А.З. Таутавичюс открывает топонимическими замечаниями. Он утверждает, что речные названия с гидронимическим формантом -da, отнесенные К. Бугой к числу специфически ятвяжских, в действительности не могут считаться таковыми. Единственным основанием для такого вывода явилось наличие нескольких десятков водных названий, по мнению А.З. Таутавичюса, того же типа, рассредоточенных по всей территории Литовской ССР и будто бы не попавших в поле прения К. Буги и автора статьи «Курганы ятвягов». А.З. Таутавичюс составил карту гидронимов с суффиксом -da, которая, по его мнению, дискредитирует идею ятвяжской атрибуции этого форманта и противоречит той северной границе расселения ятвягов, которая изображена на моих картах.

Однако картографированные А.З. Таутавичюсом гидронимы не имеют никакого отношения к водным названиям ятвяжского типа. В упомянутой выше статье К. Буги и в работе «Курганы ятвягов» речь идет о названиях с суффиксальным -d-, а в гидронимах, «обнаруженных» А.З. Таутавичюсом, – -d- входит в состав корневых частей. Гидронимическим суффиксом последних является -а, а не ятвяжское -da. В этом легко убедиться даже не будучи специалистом.

А.З. Таутавичюс картографирует два названия Рауда (северо-западная Литва). В том каталоге, которым он пользовался, имеется целый ряд водных названий с той же основой. Вот они: Raud-a, Raud-upis, Raud-upalis, Raud-alis, Raud-esa, Raud-enyćia, Raud-enis, Raud-inis, Raud-iniukas, Raudis, Raud-ys и т.д.[4] Все они имеют одинаковую основу. Балтская этимология их весьма прозрачна: лит. raud||a, 'плач', raud||as 'красноватый, бурый', латыш. raud||a 'плотва', rand||as 'плач, рыдание'.

Три раза А.З. Таутавичюс наносит на карту название Вада. Но здесь также бесспорна принадлежность -d- к апеллятиву. См. литовские водные названия: Vad-a, Vad-aga, Vad-aksta, Vad-aktis, Vad-as, Vad-ave, Vad-e, Vad-inelis, Vad-inis, Vad-uva и другие[5]. Сюда же Вадоса (Смоленщина)[6]. Этимология: латыш. vad||s 'проток', лит. vad||aksnis 'речной залив, пойма'.

В северной части Литвы известны три реки с названиями Пагранда. Они тоже вошли на карту А.З. Таутавичюса. Основа этих гидронимов выявляется при сопоставлении: Pagrand-a, Pagrand-ele, Pagrand-ós upelis[7]. В основе литов. pagrand||os, pagrand||yti 'поскребки, поскребсти'.

Такие же ряды выявляют отсутствие суффикса -da в картографируемых А.З. Таутавичюсом названиях Леда (Led-a, Led-upis, Led-akine, Ledaune)[8], Лиеда (Lied-a, Lied-aitis, Lied-as, Lied-ele, Lied-elis, Lied-is)[9], Седа (Sed-a, Sed-ós eżeras, Sed-ula, Sed-ymas)[10], Бленда (Blend-a, Blendyne, Blend-upis)[11], Блинда (Blind-a, Blind-ajus, Blind-ija, Blind-yne, Blind-upis)[12], Блаузда (Blauzd-a, (Blauzd-ele)[13], Жаугеда (Zauged-a, Zaugód-u eżeras)[14], Ужвигада (топонимы Wigand-, Wigand-us; гидроним Ужвига-да, видимо, вторичен, образован с литов. uż 'за')[15] и т.п. Впрочем, большинство названий имеют прозрачные этимологии, позволяющие и без построения рядов определить отсутствие в них суффиксального -da.

Некоторые водные названия, картографированные А.З. Таутавичюсом, не имеют параллелей в литовской гидронимике. Однако определение суффикса в них обязательно должно было предшествовать картографии. Название литовской р. Склода сопоставимо с древнепрусскими гидронимами Skladen (Scolden), Sclodien. Сюда же принадлежат озеро Сколодино и р. Сколодинка в бассейне Припяти и литовский топоним Skoldainiai[16]. Гидроним Скирда по-видимому, имеет в своей основе балтский апеллятив skard-. Название Бразда восходит, скорей всего, к литов. brazd||a (brazd||ai, brazd||eti), Склинда к литов. sklind||is (от лит. sklid'lus 'разлившийся')[17].

Из водных названий, нанесенных А.З. Таутавичюсом на карту, к ятвяжскому типу можно отнести в предварительном плане Савиду. Присутствие здесь суффиксального -da очевидно (Sav-yda, Sav-ine, Sav-ênе, Sav-elis, Sav-istas)[18] при отчетливой этимологии (лит. sav||as 'свой собственный'). Но этот гидроним располагается в пределах той территории, которая очерчена в статье «Курганы ятвягов» как ятвяжская, и, таким образом, не ослабляют, а усиливают аргументацию статьи.

Так обстоит дело с первым возражением А.З. Таутавичюса, основанном на простом недоразумении. Напрасно А.З. Таутавпчюс, пытаясь отрицать ятвяжскую принадлежность гидронимического форманта -da, пишет, что «до настоящего времени лингвисты еще не выделили специфических ятвяжских гидронимов». Обратимся к специальной лингвистической литературе. Вот что пишут исследователи верхнеднепровской гидронимии по поводу гидронимов с суффиксом -da: «Пожалуй, на нашей территории нет другого столь четко ограниченного ареала балтийских названий, в диалектной принадлежности которого не приходится сомневаться»[19].

Далее А.З. Таутавичюс предлагает для реконструкции древней границы между литовскими и ятвяжскими племенами использовать речные названия со вторым элементом upe (литов. 'река', латыш, 'то же'). Однако этот бесспорный летто-литовский апеллатив совершенно не пригоден для этих целей. Дело в том, что этот апеллатив является весьма продуктивным и продуктивен до настоящего времени. Поэтому на той территории, где ныне распространены литовский и латышский языки, речные названия с элементом -upe не могут быть использованы для изучения древних этнических ареалов. В связи с этим неудивительно, что только в Литовском Занеманье, которое всеми исследователями относится к области ятвяжского расселения, насчитывается свыше 300 названий подобного типа. Не является неожиданным и то, что в междуречье Вилии и Немана, там, где прежде жили ятвяги, имеется около 80 гидронимов с элементом -upe. Ведь на всех этих землях в течение нескольких последних столетий население говорит на литовском языке. Этому населению и принадлежит оформление гидронимов со вторым элементом -upe. Сравнивать ареалы подобных названий на территории Литвы и Латвии с археологическими культурами раннего железа и пытаться восстановить древнюю границу между литовскими и западнобалтскими племенами так же невозможно, как, например, невозможно сопоставлять область распространения географических названий с элементом «река» (Поречье, Заречье, Речка и т.п.) с археологическими территориями и строить предположения на этом основании о расселении славянских племен в I тысячелетии.

Можно согласиться с А.З. Таутавичюсом в том, что «для определения этническо-племенной территории не следует ограничиваться только гидронимами, необходимо использовать и этнонимические топонимы». Работа по сбору и картографии географических названий, производных от этнонимов ятвяги, судовы, дейнова, уже проделана польским исследователем А. Каминским, монография которого упоминается в статье «Курганы ятвягов»[20]. Однако ни на карте А. Каминского, ни на кадете А.З. Таутавичюса (рис. 2) невозможно найти каких-либо элементов, противоречащих выводам, предполагаемым в статье «Курганы ятвягов». А.З. Таутавпчюс думает, что этнотопонимы «Дейнова» известны только на иноплеменной территории, вне территории расселения ятвяжских племен. Однако это ошибочное мнение. А.З. Таутавичюс нанес на карту только 10 названий этого типа, а их известно не менее 50. Из них 80% находятся в пределах ятвяжского гидронимического ареала, в том числе известны они и в Сувалкии, т.е. там, где ятвяги зафиксированы письменными документами XIII в. Такое распределение топонимов типа «Дейнова» оправдано историческими условиями. А.З. Таутавичюс утверждает, что топонимы, содержащие названия того или иного племени, не могут появляться в области сплошного расселения своей этнической общности. С этим нельзя не согласиться. Однако это положение не имеет никакого отношения к ятвяжским землям. Ведь ятвяжская территория в средневековье была колонизована литовскими, восточно- и западнославянскими племенами, а само население подверглось ассимиляции. В процессе ассимиляции длительное время сохранялись островки и отдельные поселения ятвягов, следами последних и являются топонимические названия типа «Ятвяги», «Судовы», «Дейнова». Сравнительно небольшое число подобных названий известно и за пределами собственно ятвяжской земли, свидетельствуя, нужно полагать, о более широком расселении раннесредневековых ятвяжских беженцев.

В отличие от лингвистической части статьи А.З. Таутавичюса, где, как нам кажется, нет материала для дискуссии, археологический раздел дает некоторую почву для научного спора по ряду вопросов. Темой, которой целиком посвящена статья «Курганы ятвягов», является выявление в областях Понеманья и Побужья, среди прочих археологических памятников, курганных насыпей, оставленных, очевидно, ятвяжским населением. Таким образам, статья посвящена аргументации ятвяжской принадлежности каменных курганов на этой территории, их картографии и хронологии. Между тем, с археологией ятвягов связаны десятки других важных вопросов, которые по вполне понятным причинам не могли быть затронуты в небольшой статье, озаглавленной к тому же не «Ятвяги», а «Курганы ятвягов». Среди вопросов, связанных с историей ятвягов, особенно существенной представляется проблема взаимоотношения ятвяжских племен со славянами и литовцами, результатом чего были полная ассимиляция ятвягов и исчезновение этого племени. Дискуссия, поднятая А.З. Таутавичюсом относительно северо-восточной границы древнего расселения ятвяжских племен, в основном и обусловлена тем, что литовско-ятвяжские взаимоотношения не получили освещения в статье «Курганы ятвягов». А.З. Таутавичюс думает, что на территории расселения ятвягов не должно быть иных памятников, кроме ятвяжских. Отсюда и недоумение автора, высказанное им на последних страницах его статьи: «Если согласиться с мнением В.В. Седова, что до XIII в. ятвяги жили на значительной территории восточнее Немана, то неясно, куда они исчезли». Ответ на последний вопрос дают материалы различных наук – диалектологии, этнографии, антропологии и археологии. На территории Белоруссии ятвяги были ассимилированы восточнославянскими племенами, в Сувалкии – западными славянами, а на территории Литвы слились с литовцами и вошли в состав литовской народности.

В Белорусском Понеманье наряду с каменными курганами ятвягов хорошо известны и славянские курганы, насыпанные из песка или глины и не имеющие никаких каменных конструкций. В северо-восточной части ятвяжского ареала вместе с каменными курганами имеются погребальные памятники литовских племен, существенно отличающиеся от ятвяжских как по своей конструкции, так и по погребальному инвентарю. Напрасно А.З. Таутавичюс полагает, что автор статьи «Курганы ятвягов» забыл о существовании таковых.

Какими же путями А.З. Таутавичюс отрицает наличие ятвяжских погребальных памятников на территории современной Литвы? А.З. Таутавичюс утверждает, что каменные курганы на территории Литовской ССР содержат инвентарь, отличный от ятвяжских Курганов Польши и однородный с восточнолитовскими древностями. Отсюда делается вывод, что под каменными насыпями Литовской ССР погребены восточные литовцы. Но что же найдено в этих курганах? Единственной находкой восточнолитовского типа являются проволочные височные кольца с заходящими концами, происходящие из каменных курганов, раскопанных Э.А. Вольтером в Слабаделе. В восточнолитовских курганах часто встречаются шейные гривны с седловидными концами, гривны с плоскими заходящими друг за друга концами, витые шейные гривны с конусовидными завершениями. Ни в одном каменном кургане такие украшения не встречены. А.З. Таутавичюс, говоря об этих предметах, оперирует ареалами их распространения, а не анализом погребальных инвентарей. Однако нахождение некоторых украшений восточнолитовского типа в южной Литве, где известны каменные курганы, не является аргументом в пользу восточнолитовской принадлежности погребальных насыпей с каменными конструкциями. Если нанести на карту славянские украшения, то они тоже покроют всю территорию Белорусского Понеманья и Берестейской волости. Города бассейна Немана – Гродно, Новогрудок, Волковыйск, Турийск имеют в своей основе древнерусскую, а не ятвяжскую культуру. Однако это нисколько не мешает видеть в каменных курганах Верхнего Понеманья и Побужья ятвяжские древности. Задачей статьи «Курганы ятвягов» было выделить среди прочих археологических памятников ятвяжские курганы, а не написать историю Дзукии и Черной Руси.

Что касается находок узколезвийных топоров и серпа с отогнутым кверху концом, происходящих из трех могильников, содержащих каменные насыпи (Багота, Версекеле, Вилконис)[21], то здесь также вряд ли можно видеть признак неятвяжской принадлежности курганов с каменными конструкциями. Аналогичные узколезвийные топоры иногда встречаются в латгальских памятниках[22]. На территории латгалов также найдены узколезвийные топоры с профилированным обухом, характерные для восточнолитовских древностей VIII-X вв.[23] Между тем эти находки не дают никаких оснований для отнесения латгальских памятников к числу восточно-литовских. Исследователи латгальских древностей справедливо усматривают здесь импорт из Восточной Литвы[24]. Находки однотипных топоров не являются этнографическим признаком для всех памятников. Для определения племенной принадлежности необходимо принимать во внимание характер погребального памятника и детали погребальной обрядности. В том, что часть ятвяжского населения, которая жила по соседству и отчасти чересполосно с восточнолитовскими племенами, пользовалась узколезвийными топорами литовского типа, нет ничего удивительного. Поэтому не вижу никаких оснований для отнесения каменных курганов с находками узколезвийных топоров к восточнолитовским памятникам. Для определения этнической принадлежности каменных курганов более важным является конструкция насыпи, не имеющая ничего общего с курганами восточнолитовских племен.

Сравнение же погребальных инвентарей каменных курганов Немано-Вилийского междуречья с материалами каменных курганов Сувалкии не всегда оправдано. Это были памятники различных ятвяжских племен (в Сувалкии жили собственно ятвяги, судовы и, как полагает Е. Налепа, полексяне[25], а в междуречье Вилии и Немана – дейнова) и их древности могли различаться так же, как например, дифференцируются материалы древних литовских или латышских племен. Поэтому отмеченным в статье «Курганы ятвягов» небольшим отличиям в погребальном ритуале различных районов ятвяжской земли (в каменных курганах Судовии урновые захоронения составляют больший процент, чем в каменных курганах междуречья Вилии и Немана) не стоит придавать большого значения. Такие различия вполне допустимы для погребальных памятников разных ятвяжских племен. Ведь различия между синхронными памятниками древних литовских племен более разительны.

А.З. Таутавичюс думает, что частичное налегание ареала каменных курганов на территорию распространения культуры штрихованной керамики мешает ятвяжской атрибуции погребальных памятников с каменными конструкциями. Но такая мысль была бы справедлива только в том случае, если бы древние этнические границы никогда не подвергались изменениям и оставались стабильными на протяжении столетий и тысячелетий. Однако данные лингвистики, топонимики и археологии свидетельствуют о довольно частых изменениях древних этнических территорий. Такое изменение племенных границ имело место где-то около IV в. н.э. и в южной Литве, когда часть ятвяжского населения расселилась на окраине ареала культуры штрихованной керамики. В пользу этого свидетельствуют и данные гидронимии[26]. Более того, имеются основания предполагать, что образование отдельного ятвяжского племени Дейновы обусловлено субстратом, ассимиляцией ятвягами носителей культуры штрихованной керамики.

Нельзя признать удачным и объявление А.З. Таутавичюсом части каменных курганов Дзукии не археологическими памятниками, а порубежными знаками или кучами камней, собранными крестьянами с пахотных полей. К числу последних А.З. Таутавичюс относит курганы у населенных пунктов Памарноки, Конявеле, Ношкунай, Правда, Белюнцы, Мицконис, Нача, Пузеле, Поставки, Сенканцы, Версока. Следует заметить, что автор статьи «Курганы ятвягов» не первый рассматривает перечисленные могильники с каменными насыпями в качестве погребальных памятников. Так они рассматриваются во всех археологических исследованиях[27], в том числе и в работах А.З. Таутавичюса[28]. Однако стоило только сказать, что эти курганы по своему строению отличны от восточнолитовских и имеют аналогии в ятвяжских древностях, как А.З. Таутавичюс объявил их межевыми знаками. Нам кажется, что для этого нет оснований.

Так, курганы, исследованные близ Мицкониса, Версока и Начи, попали в список межевых знаков просто по недоразумению. А.З. Таутавичюс пишет, что в Мицконисе в 1910 г. вскрыто два кургана без погребений. Но в 1909 г. В.А. Щукевич раскопал именно в этом пункте в урочище «Котловые Межи» бесспорный каменный курган с прослойкой белого песка в основании и остатками трупосожжения в небольшом углублении[29]. Курганы в Версоке копались В.А. Щукевичем в 1908 и 1909 гг. В 1908 г. был исследован один курган, находящийся в небольшой группе. Под каменным покровом насыпи в небольшой ямке были открыты кальцинированные косточки и слитки бронзовых и стеклянных предметов. В том же кургане в специальной камере обнаружены два горшка: больший был поставлен вверх дном и прикрывал меньший сосуд[30]. Принадлежность этого кургана к погребальным памятникам вне всякого сомнения. В 1909 г. В.А. Щукевич раскопал в окрестностях той же деревни еще два кургана, не давших погребений. Тем не менее их конструкция не дает оснований для сомнений в принадлежности насыпей к археологическим памятникам. Под дерном кургана № 2 находился каменный покров (сложен из камней в два яруса), а ниже насыпь состояла из земли. Именно так устроено большинство ятвяжских курганов. В обоих курганах были найдены обломки керамики того типа, что характерен для древнерусских курганов XI-XIII вв.[31] Из 11 каменных курганов, раскопанных в 1909 г. В.А. Щукевичем в могильнике близ Начи, не все, как это уверяет А.З. Таутавичюс, оказались пустыми. В кургане № 4 в нижних горизонтах насыпи, состоящей из темной земли с угольками, был открыт очаг площадью около 1 м², содержавший уголь, золу и кальцинированные косточки. В основании кургана № 11 прослежена зольно-угольная прослойка. В.А. Щукевич утверждает, что косточки были встречены в курганах № 5 и 11[32].

Каменные курганы, исследованные при населенных пунктах Конявеле, Ношкунай, Правда, Белюнцы, Пузели, Поставки, Сенканцы, входили в состав более или менее крупных могильников. Межевые же знаки, как известно, никогда не образуют скученных групп. Бессмысленно было бы крестьянам собирать с полей камни и сооружать из них несколько правильных кучек. Они заняли бы значительную площадь пахотного поля. Ведь исследованные В.А. Щукевичем могильники насчитывали часто по несколько десятков насыпей. Поэтому предположение А.З. Таутавичюса представляется мне неприемлемым. Тем более, что есть некоторые данные в пользу отнесения раскопанных курганов без погребений к погребальным насыпям. В 1909 г. В.А. Щукевич раскопал только один курган в могильнике при дер. Копявеле. Погребения в нем не было обнаружено, но зато местные жители сообщили исследователю, что при случайных расколках здесь было открыто скелетное захоронение[33]. Относительно курганов, раскопанных при деревнях Белюнцы, Сенканцы, Пузели, Поставки, исследователь отмечает, что они были аккуратно сложены при правильной окружности[34]. В курганах около дер. Пузеле найдены угли. Курганы в дер. Нашкунай и Правде, как замечает В.А. Щукевич[35], имели устройство, аналогичное версоцким, в принадлежности которых к погребальным памятникам не приходится сомневаться. Остается под сомнением принадлежность к погребальным насыпям лишь одного кургана (№ 8), исследованного И.С. Абрамовым в Памарноках. Этот курган стоял в стороне от могильника, и никаких следов погребения в нем не было обнаружено.

Тот факт, что в ряде каменных насыпей, расположенных в составе могильников, не было обнаружено погребений, не дает оснований для утверждения, что такие курганы не являются археологическими памятниками. В последних десятилетиях XIX и в начале XX в., когда Э.А. Вольтер и В.А. Щукевич производили раскопки каменных курганов, в местностях, где естественные условия не способствовали сохранению костных остатков, так называемые «пустые» курганы встречались довольно часто. Курганы, в которых исследователям не удалось обнаружить остатков захоронений, встречаются повсеместно. Насыпи, сложенные из камня, как правило, содержат остатки трупоположений значительно худшей сохранности, чем песчаные или глиняные курганы. Что касается захоронений по обряду трупосожжения, то они могли быть просто не замечены рабочими при разборке каменных насыпей. Процент пустых каменных курганов в южной Литве не больший, чем, например, в Брестском Побужье. Курганы с полностью перегнившими погребениями встречаются и поныне[36].

Невозможно согласиться с А.З. Таутавичюсом и относительно трактовки каменных курганов в Вилконисе. Действительно, эти курганы имеют не сплошной покров из камней, а только на высоту около 70 см[37]. Но ведь вилконисские каменные курганы, заключавшие основные погребения по обряду кремации умерших, имели еще и более поздние впускные трупоположения, что подчеркивает и сам А.З. Таутавичюс. Как же после этого мог сохраниться каменный покров на вершине насыпи? При поздних захоронениях вершины этих курганов были повреждены, о чем говорят и беспорядочно положенные камни на поверхности этих насыпей. Но даже если отвлечься от этого логического рассуждения, то сравнение вилконисских курганов с каменными конструкциями с восточнолитовскими курганами свидетельствует не в пользу их принадлежности восточнолитовским племенам. При всем желании невозможно указать им аналогии среди восточнолитовских древностей. Находки узколезвийных топоров литовского типа в курганах без каких-либо каменных конструкций того же могильника не могут быть основанием для отнесения каменных курганов южной Литвы к памятникам восточнолитовских племен.

И все же, несмотря на рассмотренные возражения, А.З. Таутавичюс не имеет возможности отрицать присутствие каменных курганов в южной Литве и вынужден признать, что такие курганы здесь есть и в них нужно видеть ятвяжские погребальные памятники (стр. 19). К числу последних А.З. Таутавичюс относит могильники с каменными насыпями в Версоке, Версекеле, Баготе, Зубишках и Маргяй. Бесспорными каменными курганами, по признанию А.З. Таутавпчюса являются и насыпи, исследованные в могильниках Венжовщизна, Карначиха, Опановцы, Пузеле, Козляны, Шлавенце, Таболиче, Раки, Киюцы, Ганелки, Угольники, Сырни, Таневичи, Пугачи, Зеняниши, Рудня, Чепелуны. Все эти могильники состояли из сложенных из камней и земли насыпей, в которых были открыты захоронения. Объявить их не погребальными памятниками и вычеркнуть из археологической карты просто невозможно. Поэтому А.З. Таутавичюс предлагает датировать каменные курганы Венжовщизны, Карначихи и другие XIII-XVI вв., и таким образом вычеркнуть их из карты ятвяжских курганов, помещенной в статье «Курганы ятвягов», поскольку хронологические рамки этой статьи ограничены XIII в. включительно.

Мне не кажется этот прием удачным. Тем не менее, поскольку А.З. Таутавичюс поднимает вопрос о хронологии каменных курганов междуречья Вилии и Немана, то на нем стоит остановиться. Наиболее ранним из числа исследованных является один из каменных курганов при дер. Версеке, заключавший два захоронения по обряду трупосожжения[38]. Остатки одного из сожжений находились в глиняном сосуде, накрытом острореберным горшком. Аналогичная керамика известна на городище Мигонис, а также в польских древностях, на что обратил внимание А.З. Таутавичюс и правильно датировал версекский курган IV в.[39] Эта дата была подтверждена Ф.Д. Гуревич[40] и принята мною. А.З. Таутавичюс не отказывается от предложенной датировки версекского кургана и не отрицает его ятвяжской принадлежности. Следовательно, тезис статьи «Курганы ятвягов» о том, что ятвяжские каменные курганы появляются в междуречье Немана и Вилии в середине I тысячелетия н.э. остается в силе.

Значительное число безынвентарных погребений в каменных курганах Вилийско-Неманского междуречья не представляет возможности для определения их хронологии. Однако есть основание утверждать, что каменные курганы здесь насыпались во второй половине I тысячелетия и в первых веках II тысячелетия н.э. V-VIII вв. датируются каменные курганы в могильниках при деревнях Баготе, Версекеле, Вилконис и Мицконис[41]. А.З. Таутавичюс не оспаривает даты вилконисского и мицконисского могильников. Что касается версекельского могильника, то он, признавая ятвяжскую принадлежность каменных насыпей этого кладбища, предлагает датировать VI-VII вв. только курганы, разрушенные до приезда В.А. Щукевича. Каменные же насыпи, раскопанные этим исследователем, А.З. Таутавичюс советует отнести к началу II тысячелетия, поскольку в одной из 11 изученных насыпей были найдены три обломка сосуда, названного В.А. Щукевичем гончарным. Нам не пришлось увидеть эти черепки. Однако можно согласиться расширить хронологические рамки версекельского могильника и датировать его от VI-VII до XI-XIII столетий.

Этим же временем датируются и баготские курганы[42]. А.З. Таутавичюс отмечает, что один из курганов, раскопанный в 1907 г., относится, судя по керамике, к XII-XIII вв. Но в той же насыпи среди обожженных костей оказались узколезвийный топор и втульчатый листовидный наконечник копья, дающие основания считать временем сооружения кургана вторую половину I тысячелетия[43]. В том же пункте в 1893 г. В.А. Щукевич раскопал каменный (точнее каменно-земляной) курган с двумя трупосожжениями, сопровождающимися вещами VI-VII вв.[44] Здесь же была исследована каменная насыпь с лепной урной[45].

Вряд ли кто будет отрицать датировку XI-XIII вв. каменных курганов с трупосожжениями, сопровождавшимися гончарными сосудами древнерусского курганного типа. Такие курганы исследовались в Зубишкесе и Маргяе[46]. К числу датированных каменных насыпей междуречья Немана и Вилии в статье «Курганы ятвягов» отнесены курганы, исследованные в Слабаделе (середина I тысячелетия) и Мигонисе (IV-V вв.). Таким образом, каменные курганы в южной Литве сооружались продолжительное время, начиная примерно с IV и кончая XIII в. К этому периоду нужно относить все каменные курганы с трупосожжениями без сопровождающего погребального инвентаря, так как после XIII в. у населения, сооружавшего каменные курганы, получил распространение обряд трупоположения. Все это нашло отражение в моей статье, где прямо говорится, что обряд трупосожжения удержался в междуречье Немана и Вилии до начала XIII в. (С. 49).

Напрасно А.З. Таутавичюс утверждает, что автор статьи «Курганы ятвягов» «недостаточно внимательно пересмотрел статьи и отчеты В. Щукевича, работы А.А. Спицына и других авторов, а также сохранившиеся материалы этих памятников». При разъяснении этой фразы он пишет, что в междуречье Вилии и Немана, кроме круглых курганов, известны овальные каменные сооружения (в том числе с каменными крестами) и некоторые из них датируются XIV-XV вв., что не упомянуто в моей статье. Однако все дело заключается в том, что исследователи всегда различали каменные курганы и каменные могилы. Отличие между теми и другими такое же, как между новгородскими курганами и жальниками. Объединять их в одну группу памятников никак нельзя. Уже в отчете о полевых работах за 1890 г. В.А. Щукевич подчеркивает присутствие в Верхнем Понеманье двух типов погребальных памятников[47]. Одни из них имеют круглую куполообразную форму, другие были плоскими (круглыми, овальными или четырехугольными) с торчащими в одном или двух концах большими валунами. В последующих отчетах В.А. Щукевич обычно дифференцирует памятники на курганы и каменные могилы[48]. В работах А.А. Спицына каменные курганы и каменные могилы всегда разграничены[49]. В статье «Курганы ятвягов» анализируются только каменные курганы. На карту ятвяжских курганов нанесены только могильники, имеющие в своем составе курганообразные сооружения. Могильники, состоящие исключительно из каменных могил (например, Дворчаны, Дуниг-Могилицы, Чернишки и др.) не картографировались. Статья заканчивается так: «С ятвяжскими каменными курганами непосредственно связаны так называемые «каменные могилы». Однако в связи с особым ареалом их распространения и некоторыми специфическими особенностями этих памятников их рассмотрение лучше выделить в отдельную тему» (С. 51).

А.З. Таутавичюс не приводит подобного разграничения. Для него и курганообразные насыпи, и грунтовые могилы с каменными кладками являются каменными курганами. Верхненеманские каменные могилы содержат значительный вещевой материал, позволяющий датировать их XIII – началом XVI в.[50] Называя эти могилы курганами, А.З. Таутавичюс предлагает и подлинные каменные курганы отнести к позднему времени. Кстати, неверно и то, что А.А. Сппцын в статье «Литовские древности» датировал каменные курганы XIV-XV вв. На страницах 158-160, на которые ссылается А.З. Таутавичюс, речь идет о каменных могилах (раздел озаглавлен «Виленские каменные могилы XIV-XV вв.»)[51].

Высказываемая некоторыми исследователями, в том числе и А.З. Таутавичюсом, догадка, что каменные могилы Верхнего Понеманья принадлежат ятвяжским беженцам из Судовии (после разорения Тевтонским орденом в 80-х годах XIII в.), ничем не оправдана. В ятвяжской Сувалкии вовсе нет памятников XI-XIII вв., с которыми можно было бы генетически увязать понеманские каменные могилы.

Таким образом, мне представляется, что выводы статьи «Курганы ятвягов» остаются в силе. Памятниками ятвягов в междуречье Вилии и Немана являются каменные курганы, датируемые от IV до XII-XIII вв.[52] Автор настоящей статьи никогда не отрицал очевидного факта, что в южной Литве имеются также памятники восточнолитовского типа (и отчасти грунтовые могильники литовского типа). Иначе была бы не объяснима ассимиляция ятвягов. Ведь в XIV-XV вв., судя по письменным источникам, Дзукия была уже населена литовцами.

В последнее время собраны новые материалы о пребывании ятвяжского населения в литовском Занеманье и в междуречье Вилии и Немана. Специально топонимическим реликтам ятвяжского субстрата в юго-западной Литве посвящена статья Б. Савукинаса[53]. Ятвяжские названия выявляются здесь как при помощи фонетического анализа, так и по словообразовательным типам. По мнению Б. Савукинаса, литовские антропонимы с суффиксом -yn(а)- принадлежат также к продуктам западнобалтского (ятвяжского) субстрата. Территория, очерчиваемая на основе этих ятвяжских реликтов, в общих чертах совпадает с ареалом каменных курганов в Литве.

Недавно В.Н. Топоров отметил, что половина литовских гидронимов с элементом -ng- в суффиксе (западнобалтское происхождение их бесспорно) приурочена к южным районам Литвы (Варенский, Лаздняйский, Пренайский, Алитусский, Вильнюсский)[54], что свидетельствует о вхождении этих районов в древности в ятвяжский ареал[55].

Ятвяжские субстратные элементы обнаруживаются и в материалах по южнолитовским говорам[56]. Так, на территории юго-западных дзукских говоров (Варенский район Литвы и смежные районы Белоруссии) наблюдается смешение согласных s и š, z и ž, возникшее, по мнению Я. Отрембского, под влиянием ассимиляции литовским языком ятвяжского[57]. В юго-западных говорах дзукского диалекта, а также в части среднеаукштайтских говоров, примыкавших к дзукским, отсутствуют африкаты из tj, dj, что тоже вызвано взаимодействием литовского языка с ятвяжским. По мнению В. Гринавецкиса, фонетические особенности юго-западных дзукских говоров, общие с белорусским языком (дзуканье, отвердение г, s, š, ž), также отражают особенности ассимилированных балтов.

Таким образом, археология, топонимика и диалектология выявляют надежные материалы, свидетельствующие об участии ятвягов в этно- и глоттогенезе литовцев.

Опубликовано в: Советская археология. 1968. № 2. С. 82-92