«Конец историческому долготерпению»

Так можно назвать четырёхтомную работу профессора, доктора исторических наук, члена Датской Королевской академии наук,   представителя Крымскотатарского Меджлиса в Петербурге В.Е.Возгрина[1].       
        Широк диапазон его интересов  - в своё время им были написаны труды по истории Дании, Гренландии,  гренландских эскимосов  и дипломатических отношений  России с Европой  в 1697-1710 гг. 
     В четырёх  томах, продолжающих концепции его прежних работ[2], подняты большие  пласты исторического материала и используется много источников.  Освещена структура ханства,   описаны его города,  природа, сельское хозяйство, ремёсла, религия. Познавательны собранные автором наблюдения путешественников. Автором использована богатая историография на разных языках, но доказательная сила ссылок слаба из-за их иллюстративности, т.к. он часто ссылается на политизированные антитатарские работы послевоенного сталинского времени[3] или тенденциозные статьи горбачёвской «перестройки».
         Объёмная панорама  истории Крыма от античности и до возвращения крымских татар на полуостров в 1990-е гг. не может не производить впечатления, однако пристрастность, некритическое отношение к исторической литературе  и  источникам, неточности, ошибки и попытка  охватить все сферы жизни народа  всё это пошло в ущерб научности. Работа приобрела характер тенденциозной публицистики[4]. 
                Благородная миссия исследователя – доброжелательность  к истории любого народа. Научная этика предписывает не  растравлять, а врачевать исторические раны, не увеличивая  «пространство ненависти», которой и так переполнена Земля.
        Слова В.Е.Возгрина «с терпимостью мы и в XXI в. связываем  более всего надежд на будущее» противоречат содержанию всех томов. Автор комплиментарен к любым этносам, оставившим след в Причерноморье, начиная с древнейших времён,  кроме русских, которые, как он пишет,  с VIII в. н.э. и на «много столетий вперёд» стремились к  захвату Крыма и «уничтожению  автохтонного населения  завоеванных территорий» (1.237)[5].       Крымские татары  и «полурабы-великороссы» – непримиримые «антиподы», т.к. первые получили от русских тоже, что индейцы от янки и евреи от немцев (1.9, 10).  Они были насильственно ввергнуты «в гниль и грязь  империи великорусских рабов» (2.340).   «История России – история  многовекового террора»; у русских -  «всенародная  любовь к палачам, не ржавеющая  и после их смерти» (1.42). «Манихейская природа  великорусского менталитета, его «видовая суицидность»,  этнопсихиатрические  отклонения  в массе сельских общин России»,  «культ мёртвых в массовом подсознании  великороссов»  (1.9, 46, 69,83) –  такова суть русского национального характера.  Кроме «зверской манеры  обращения с окружающим миром», «вспышек вражды и междуусобиц между общинами»,  иного  типа межчеловеческих контактов 70%  русских людей не знали (1.31).
         Четыре тома «строились»  под  знаком «величайшей трагедии крымскотатарской нации» - депортации 1944 г., описание которой построено, среди прочего, и на трёх сотнях воспоминаний и сообщений, собранных автором  в период   с 1986 по 2012 гг.   Цель труда - укрепить самосознание  крымских татар, «вложить  в руки народа его историю», разбить фальсификаторов и сформировать базу для «национально-освободительного движения».
         «Русскую идею» в Крыму Возгрин  сформулировал так:  солдаты из России приходили «на чуждую им крымскую землю - что в XVIII, что в XX в.  вовсе не для того, чтобы превращать  крымцев в рабов. Они приходили,  чтобы превращать их - в трупы» (3.150). 
        Войны всегда бесчеловечны. В наше время реально мыслящий человек может сопереживать населению после  присоединения ханства  к России в 1783 г. и тяжёлой судьбе  этносов, выселенных с полуострова в мае 1944 г.  Но точно также можно  сострадать и бедам украинцев, русских, адыгов и молдаван, страдавших от разорительных набегов ханов Крыма[6].         Через Крым с 1463 по 1794 г.  прошло около 3 млн. «дорогостоящего живого товара» -  русских, польских, украинских, кавказских и поволжских рабов[7].   Автор же с лёгкостью пишет, что рабы «сами собой падали» в руки крымцев:  «Выдающийся лидер  во всеобщей истории мусульманского мира» Девлет-Гирей I  (1551-1577) устроил на Москву 14 походов и  «крымские рати,  почти не встречая сопротивления, легко входили в рыхлое тело  южных областей расселения великороссов и, взяв то,  что само падало в руки, возвращались домой» (1.430,600) .
                Этногенез крымских татар и специфика их военного дела изложены верно. Можно не возражать против  идеализации основного народа ханства (достоинство, уравновешенность,  целомудрие, милосердие к несчастным, кротость, умеренность, воздержанность, чистоплотность), но вряд ли разумно противопоставлять татар русским мужикам и аристократам (!), живших в «невыносимой грязи» (2.280)[8].
        Россия демонизируется, как наследственный враг  ханства, которое «превосходило Российскую империю древностью, падишахским  статусом правителя и правотой своего дела» (2.362, 745).   
              Автор утверждает, что Золотая Орда  «безболезненно сливалась  с населением поглощаемых ею земель»  и «была выдвинута тюрко-исламским миром  для защиты своего духовного состояния  от экспансии  глубоко отсталой и агрессивной Москвы» (1.264,426)[9].              
            Только сбоем сознания можно объяснить постулат, что именно в  Крыму первоначально «установилась президентская форма правления»,  а потом, «с известными усовершенствованиями  и  в Америке», причём «президент-хан», «хозяин-государь» был «эффективнее  президента  классического англосаксонского типа» (1.514,515, 521),  что «Гиреи в Крыму были выше безродных османских султанов» (1.334), крымскотатарский народ стоял гораздо  выше османского  в смысле мусульманского просвещения» (1. 510), что  «Крымская великая держава»  при хане Менгли-Гирее I (1445-1515) имела «четвертьмиллионную армию»[10].         Если в  России не сложилось  общеэтнической народной культуры в ХХ в.  (2.339), то Крым, где цвёл  «ренессансный уровень  гуманизма» (1.362), был «культуртрегером»  для державы царей.  С  домусульманских времён и в течение 340 лет ханства (1443-1783)  поколение за поколением  воспитывалось «в самом открытом и  толерантном  обществе  эпохи в духе мирного сосуществования» при  исключительной  терпимости, всечеловеческом гуманизме ислама и  культурном диалоге межцивилизационного масштаба» (1.345,355, 362). Ханство включалось  в  великую Средиземноморско-понтийскую цивилизацию, выстроило подобие  «Золотого Века мира и красоты» и  сотворило оптимальную модель  народной жизни (2.338). Через генуэзско-византийские колонии «в атмосфере… президентского  правления  первых ханов, аура либерализма  и вольного цветения искусств, книжной учёности и гуманистической философии  распространялась отсюда на всё Причерноморье… Крым был для России  единственным источником  поступления практически  всей современной  византийской и античной культуры» (1.382).  Россия «получала из Крыма  всё, что была не в состоянии создать сама. «Век за веком  Крым оставался для будущих колонизаторов  не только окном в мир, но и самим миром» (1.386).    Генезис крымско-татарской нации завершился на исходе Средневековья -  раньше, чем  во многих  европейских регионах. «Малообразованные  и неинтеллигентные  властители России  интуитивно чувствовали «стадиально-историческое  превосходство  задавленной нищетой и бесправием, интеллектуально  истощённой  эмиграциями и разгромами  духовных очагов  небольшой крымскотатарской нации над поработившим её  огромным российским этносом». Вот почему «цепные псы  ВКП(б)» подвергли  фальсификации  историю Крыма (3.808-810).
          Если русские  переняли от Византии  «смертельную ненависть и зависть  к  Западу»,  а  «исконная агрессивность» и «расползание великороссов по двум материкам» («гигантская империя  никак не успокаивалась»),  являются  «исключительно  этнопсихологическим  качеством» русских, (1.31, 32).  то следует ли считать «пацифистскими» Британскую, Испанскую, Османскую, Французскую и Японскую   империи?[11]
        Ошибочно положение автора, что военные акции ханства, начиная с Мехмед-Гирея I (1515-1523) были направлены однозначно против России, т.к. «не было противника опаснее и целеустремлённее в своей многовековой  экспансии, чем русские», с «их подсознательной  установкой на агрессию» (1.419,420). В историографии давно утвердилась концепция В.Д.Смирнова, в соответствии с которой ханство,  не допуская усиления ни России, ни Польши, стремилось поддерживать слабейшего  соперника.  Это нашло отражение и в трудах  тех российских историков, которые  признают наступательный характер  московской внешней политики  в Дешт-и-Кипчаке – А.Л.Хорошкевич, Д.Исхаков и др. (Здесь и далее по событиям XVI в.  указания историка А.В.Виноградова).
         Вообще в разделе «Внешняя политика ханства» игнорируется важнейшее направление  политики ханства с момента его возникновения  - отношения с Польско-Литовским государством. Связи Крыма с Шведской Короной  выделяются в особый раздел, но ограниченный  периодом Великой Северной войны,  хотя сам автор  вполне обоснованно  относит установление  контактов Крыма и Швеции к 1570-м годам, а в других разделах его труда пишется  о планах крымско-шведского союза  в 80-90-х гг. XVI в. По мнению В.Е.Возгрина, в российской историографии до сих пор доминирует «обветшалая точка зрения» А.А.Новосельского  об изначально агрессивной, «хищнической по сути» внешней политики Крыма вообще и по отношению  к Русскому государству особенно («первый миф  российской и советской историографии»).  Обличается и традиция  изображать  Крымское ханство  как «послушное орудие Порты» в Восточной Европе и «ударную силу» османов против Москвы («второй миф»). В этой связи автор с сарказмом пишет о «некоем проекте  крымско-турецкого комплота, касающегося  тюркской экспансии  в северном направлении  за счёт захвата русских земель… На самом деле здесь всё было с точностью до наоборот» (1.426).
       Реальной и чётко  сформулированной  концепции  внешней политики  Крыма  В.Е.Возгрин не даёт. Периодизация  внешней политики Крыма  отстутствует.  Динамика отношений  Крыма с Русским и Польско-Литовским не рассмотрена. Заслуживает внимания лишь  не вполне внятно сформулированный тезис  о «балансе сил между враждовавшими Польшей и Москвой», которое  было способно  «дать если не гарантию безопасности Порте и Крыму, то существенное облегчение их  внешнеполитического  положения».   Целиком и полностью  оправдываются  крымские нападения на Русское государство  как «превентивные удары» - единственно возможное  средство «сдерживания противника» с целью  предотвращения колонизации  восточной части Дешт-и-Кипчака  и, вообще как единственное  средство противодействия «московской агрессии».
            В красочных характеристиках крымских ханов отсутствует главное – показ Гиреев как жестоких и дальновидных правителей, находившихся под перманентной угрозой  смещения с престола Портой[12], как ведущих  непрерывную борьбу  за сохранение своей власти, способных на смелые  политические маневры как в отношении соседей в Восточной Европе, так и Стамбула.  Хан не обладал в Крыму практическим единовластием (1.510)[13]. При ханах существовал «диван», орган власти, именуемый  в русской посольской документации «Ближняя дума».
       Автор  фрагментарно и  непоследовательно излагает  историю взаимоотношений ханов  с могущественными фамилиями Крыма, представители которых традиционно входили  в состав  дивана – Ширинами, Аргынами, Баринами, Кипсаками, а в дальнейшем – Дивеевыми, Яшлавскими («Сулешевыми»), Кулюковыми. Не показана роль кланов казанской эмиграции и черкесских князей  в политической  системе Крыма  XVI в. Обойдены вниманием  целые поколения  незаурядных полководцев  и дипломатов из крымской знати – карачи-беки  крымских мангытов – Тимур, Дивей, Арсанай, беки из рода  Яшлавских – Аппак, Сулеш,  Мурад, Ахмед-паша.
         Увлекшись описанием крымских походов  на Москву,  В.Е.Возгрин забыл о вкладе крымцев  в победы османов  над персами в ходе ирано-турецких войн, об участии  их  в войнах Порты  против Габсбургов. Не упомянута такая победа  крымцев, как  разгром  кабардинского князя Темрюка  Идарова при Ахупсе в 1570 г.         Описание  военных действий изобилует неточностями, особенно в отношении вооружённых сил Османской империи.  Отряды янычар формировались не из «пленных воинов», а из мальчиков, отобранных у подневольных народов. «Налогом кровью» считали христиане такое турецкое «девширме», а не идиллией безопасности и  освобождения от воинского набора (1.34).
        Походы 1571-1572 гг.  на Русское государство  считаются   ответом на присоединение к нему  Нижнего и Среднего Поволжья. При этом констатируется, что  «при всей своей успешности поход 1571 г.  привёл лишь к промежуточному результату». Под окончательном результатом  автор, очевидно, понимает  водворение Гиреев в Казани и Астрахани. Разгром   крымской орды при Молодях (27 июля – 3 августа 1572 г.), когда погибло  несколько Гиреев и цвет крымской знати, а Дивей-карача-бек крымских мангытов  попал в плен, игнорируется. Провал похода  1572 г. будто бы  явился следствием «случайности» - Ивану Грозному «удалось перехитрить  хана, послав   к своим воеводам  письмо, что якобы собрал огромное войско и  скоро ударит по татарам» (1.605)[14].         
            Вообще изложение истории русско-крымских отношений 1570-1590-х гг. в разделе «Крым в середине  XVI – середине  XVII вв».   даётся в усечённом виде при демонстративном  отсутствии ссылок на источники.  Общие итоги  «московской политики» Девлет-Гирея I автор оценивает весьма позитивно, т.к. ему  «удалось  обеспечить бесперебойное  поступление дани от  устрашённой Москвы». Видимо автору неизвестно, что «великие поминки» отправлялись в Крым  только с «большими послами» (в последний раз  с А.Ф.Нагим в 1563 г.), а все предшествующие нападению годы,  отправлялись только «лёгкие поминки» с гонцами. Впрочем, после разгрома при Молодях даже «лёгкие поминки»  были посланы  только в 1574 г. Разные точки зрения историков на вопрос, являлись ли «поминки» - данью,  игнорируются.
Не вдаваясь в изменения  расстановки сил  в Восточной Европе, В.Е.Возгрин  констатирует, что «в 1576 г.  Иван Грозный вернулся к идее союза  с Девлет-Гиреем». На самом деле  «вернулся к идее» крымский хан, прислав гонцов  в Москву, которые, правда, в устной форме, сказали царю об отказе  крымской стороны от претензий  на Казань и Астрахань.  Позицию  наследника Девлет-Гирея I – хана Мухаммед-Гирея II (1577-1584) в отношении Москвы  автор внятно не обозначает, но косвенно связывает  отказ хана от конфронтации  с Русским государством   участием Крыма в Ирано-турецкой войне.   Династический кризис  Гиреев 1577-1588 гг. , не обозначая его конкретно, правомерно рассматривается, как бедствие, ибо  благодаря водворению в Астрахани в 1586 г.  Мурад-Гирея, создалась возможность  «вассалитета  Крыма Московскому Царству». И этому ничего  не мог противопоставить  «истый суфий и мудрый аскет»  хан Ислам-Гирей II.  Здесь  умалчивается  принесение шерти  в Москве  Мурад-Гиреем (за себя и двух братьев - «законного»  хана  Сеадет-Гирея II и Сафа-Гирея) царю Фёдору Иоанновичу.
          Преодоление кризиса  В.Е.Возгрин  логично связывает с воцарением Гази-Гирея  II, которому даётся восторженная характеристика: «в характере  этого человека  слились черты солдата , блестящего администратора, истинного рыцаря духа  одного из образованнейших  людей Крыма». Тот факт, что для водворения  в Бахчисарае  «рыцарю духа»  пришлось (с согласия Порты) инспирировать заговор крымской знати  с целью отравления  «истого суфия и мудрого аскета» Ислам-Гирея II, во внимание не принимается.  Резня сторонников  отравленного хана, устроенная  вернувшимися в Крым  по тайному сговору с  «рыцарем духа» сторонниками Мухаммед-Гирея II, тем более не упоминается.
        В работе  отмечается, что новому хану  Гази-Гирею II «пришлось много повоевать,  среди прочего, и с русским царём Фёдором Ивановичем». При этом  реальное изложение  «московского направления»  внешней политики Гази-Гирея II отсутствует. Констатируется лишь, что Гази-Гирею II «нужно было поставить царя на место и Гирей не стал  откладывать столь  актуальную задачу  в долгий ящик». Период русско-крымских отношений 1588-1591 гг. охарактеризован однозначно:  «подготовка войны, в том числе и дипломатическая». Сложные  ходы  хана  в 1588-1591 гг.  сводятся только к двум моментам: «была достигнута договорённость  о невмешательстве поляков в крымские дела», под которой автор  вероятно, понимает провалившиеся переговоры  крымского посольства  в Варшаве  зимой  1590-1591 гг.  и «союз с шведским королём». Далее уточняется, что  шведский король Юхан III, который уже «почти 20 лет  вёл с Москвой  бесконечную Ливонскую войну, обещал оживить  боевые действия и оттянуть на себя  большую часть русского войска». Доказательств крымско-шведского союза, кроме невнятного  сообщения «Нового Летописца», не имеется. Переговоры, как таковые имели место и далее Возгрин справедливо  сообщает, «что об этих переговорах узнали в Кремле», не уточняя, что это было сделано  по приказу хана  через своего неофициального эмиссара  посольскому дьяку  А.Я.Щелкалову.
              Поход  Гази-Гирея II на Москву окончился поражением и отступлением 4 июля 1591 г.
   Возгрин, опуская детали, оценивает это как крупный успех, закреплённый удачным нападением  калги Фетх-Гирея 1592 г. Следствием этого было достигнутое где-то «на юге» (во время посольского съезда под Ливнами осенью 1593 г.) «очередного соглашения о постоянной регулярной отправке в Крым  московской дани». Так интерпретируется  принесение шерти  разменным послом  Яшлавским  соглашения  об отказе  сторон от враждебных действий. То обстоятельство, что в заключённом  в апреле 1594 г.  русско-крымском договоре  вопрос о «поминках», как и во всех без исключения  русско-крымских договорах XVI в. даже не упоминался, В.Е.Возгрину вероятно, не известно, также как и то,  что действительно  весьма значительные денежные суммы были отправлены тогда в Крым  в результате обмена  тайными (не предъявляемыми послами на официальных аудиенциях) посланиями  между Гази-Гиреем II и Б.Ф.Годуновым. Это были  т.н. «запросные деньги», предназначавшиеся Гази-Гирею II на случай  его бегства из Крыма при   смещении Портой. Это было закреплено  секретным соглашением («тайным делом») достигнутым в Москве  его личным эмиссаром Ямгурчеем-аталыком. Официальные «поминки», правда, были увеличены, но такие мелочи не автора не интересуют, главное – «с Москвой  дела были улажены». В.Е.Возгрин даже соглашается  «с некоторыми исследователями» (вероятно с Д.В.Лисейцевым и А.В.Виноградовым), что «дело шло к  военному союзу  Бориса Годунова и Гази-Гирея», не уточняя, правда,  против кого конкретно  этот союз направлен[15].

           Автор пишет об огромных ханских доходах, источниками которых  были  дворцовые вотчины, таможенные пошлины, продажа военных трофеев, подати с ногайцев, доходы с колодцев, поборы с иноверцев,  десятины  с хлеба, скота, соли и дань-«поминки» с России и Речи Посполитой[16]. Если ханы Крыма имели такое изобилие зерновых, скота, сливочного масла, рыбы, леса, которые шли на экспорт,  то почему на вырученные средства кроме мечети Хан-Джами (1552) выдающегося зодчего Синана в Евпатории и скромного Хан-сарая в Крыму не было создано чего-либо похожего на архитектуру Самарканда, Бухары или Гранадского  эмирата? Ведь все известные крымские культовые постройки имеют камерный вид, несравнимый, например, с великолепием  Альгамбры.  Дома в Бахчисарае лепились из тростника и глины, а в степной части полуострова люди жили в юртах  в XIX в. вряд ли потому, что татарин в материальном благосостоянии  не видел цели бытия (2.538)[17].          Возгрин упрекает «Московию» в «южной реконкисте» - в том, что она интенсивно осваивала пустоши, закладывала сёла и городки на юге, защищая их гигантскими наступательными линиями (1.653-654).  Автор не объяснил причин «нежелания ханов территориально расширяться… против наследственного врага  тюркского мира - Москвы» (1.426-427), чтобы ликвидировать угрозу, исходящую от русских засек. Он не ответил на вопрос, почему ханство не осваивало  «Дикое поле», не создало централизованной системы управления  и не воздвигало  крепостей. Вряд ли все доходы ханства поглощались административными и оборонными расходами[18]. Автор мог бы указать, что строительству крепостей препятствовала древняя кочевая традиция. Владения Золотой Орды, Крымского ханства, калмыков и казахов,  защищались  всем населением и не нуждались в укреплённых твердынях.
           Верно, что русские как  «раса сугубо сухопутная», не использовали вплоть до Петра Великого возможности моря,  но и крымские татары (при «островной психологии, с духом единой команды») на полуострове, окружённом со всех сторон водой, в отличие от бывших кочевников-турок, вообще не завели флота. Если производство холодного и огнестрельного оружия, пороховые заводы в Кафе  полностью удовлетворяли  потребности в боеприпасах, а карабинов только на вывоз производилось 2000-2500  стволов в год (1.409), то почему военное искусство крымского войска было ниже, чем у Чингисхана? Почему оно не могло брать даже деревянные городки на Украине и отправлялось в набег только с саблями, «с двумя десятками стрел» и копьевидными палками, обожжёнными на огне?

         Приемлем тезис профессора о том, что  в Крыму «феодальных отношений  в обычном понимании этого термина никогда не было» (1.480).  В ханстве земля принадлежала  не бею, но «бейскому роду» и это являлось следами  «древнего положения  о   принадлежности  земли всему племени».  «Мурзы и беи не отличались завышенными  бытовыми потребностями»,  «в ханском Крыму  люди были лично свободны, патриархальной солидарностью были  проникнуты  все социальные прослойки и классы». Все татары были военнообязанными с правом  свободного ношения оружия, установленном раньше, чем в США (!?) (1.482,484, 487-488,491)[19].        Католический  миссионер К. Дюбаи писал, что из Кафы в первой половине  XVIII  в.   ежегодно вывозилось по 20 тыс. рабов. «Постоянно давая  такое занятие крымскому населению, турки уничтожили в нём стремление  к мирной трудовой жизни, приучив жить  за счёт добычи» (В.Д. Смирнов). Сравнивая близость  этнопсихологии крымских татар с украинскими и донскими казаками (угон скота, добыча полона, жажда  войны), Возгрин  сопоставляет их с древними германцами времён Тацита, презиравших «пÓтом  добывать то,  что может быть приобретено кровью»  (1. 634). Но он не заметил, что по  таким признакам в средневековом Крыму (как и у казаков вплоть до конца XVIII в.), был строй, близкий к «военной демократии» времён Великого переселения  народов. Вместо констатации этого, доктор исторических наук пишет, что взамен феодализма, в  мире только в Англии и Крымском ханстве была создана  «автономная самосовершенствующаяся система» и такую политическую систему «привезли  в Крым в войлочных кибитках  кочевников задолго до Хаджи-Гирея  как неоценённый до сих пор  дар политической мысли Азии»  (1. 513).   
                 Неприемлемы экстравагантные сентенции типа: «христианская мораль  астральна (!?), надчеловечна, нечеловечна и по форме и по содержанию» (1.384).  Русские   - это  «патологически  агрессивные  наследники мародёра и храмового грабителя Владимира Святого» (1.87). «Царь(!?) Иван  III Великий правил в Московском «тюркофобском государстве» (1.319). «Большевизм стал возможен  благодаря…  патриарху Никону» (1.50).  «Ханам  Крыма не было равных не только в Причерноморье, но и  далеко за его пределами»;  турецкие султаны «были столь же низкородны, как и московские «цари» и «новоиспечённые  всероссийские императоры-полукровки» (1. 523-524). «Бесчеловечная власть» в России из века в век сохраняла  воровство, взятки, доносы и это стало  «второй натурой… великороссов»  (1. 478,479). «Теория классовой борьбы – миф, измышленный мрачнейший из неоманихейских  философий,  марксизмом-ленинизмом»,  «превозносившем  вековое проклятие Руси – коллективные формы труда, быта и низовой культуры» (1. 44, 54,490). «Бандитская деятельность «интеллигентов», народовольцев – это  «национальная этнопсихопатия» (1.56). «Ленинизм  в начале ХХ в. и позже идейно … сливался с черносотенством» (2.759), а  суть идей черносотенцев… оформлялась   в этническом подсознании … генетически  унаследованных  великорусским  общинным менталитетом» (2.761).  Ленин и большевики, выпустившие  «рафинированно манихейское  насилие и самозванство», были «тифозными вшами, расползшимися с его идеями  по телу империи, а потом и других стран и материков» (1.67). В 1918 г. «над Крымом завыли ледяные метели  средневекового Московского  государства».  (3.32). «Подлый бег» большевистских руководителей от немцев в  1918г. и  такой же бег от немцев в 1942 г. (3.54). Гитлеровцы переняли  советский опыт  массовых репрессий по отношению к евреям  (3.173).
               Помимо этого качество работы снижается из-за многочисленных фактических ошибок: а) при изложении  государственного строя  и территориального устройства  Крыма, б) при описании внутри- и внешнеполитической истории Крыма, в) при изложении  общего хода военных конфликтов  в Восточной Европе, в которых  участвовало Крымское ханство.  Вот некоторые из них.  
        Буджак  не был частью Крымского государства (2.469), а с 1526 г. был в составе Османской империи.
          В сражении под Конотопом 28 июня – 10 июля  1659 г. русские потеряли не  30 тыс., а  4769 чел. [20]
          Неверно писать о «новом  антитурецком союзе христианских государств» в 1683 г., инициировавшем Великую турецкую войну 1683-1699 г. (1.690).  Стамбул первым начал подготовку к полному завоеванию Венгрии с 6 августа 1682 г.,  Габсбурги же  вели себя вяло и нерешительно перед началом османской агрессии[21].
          Москва не вступила в Священную Лигу в 1686 г. (1.691), но  заключила союз только с Речью Посполитой.
              Перекоп (Ор-Капы) не был захвачен русскими в 1697 г.
              Никаких военных операций Петра I в Саксонии  ни в 1707 г. (1.729), ни позже - не было.
              При отступлении Русской армии  к верхнему Днепру в 1708 г., разорялась полоса земли в Великом княжестве Литовском, чтобы задержать наступление шведов на Москву. Шведы так и не перешли русскую государственную границу, «установленную Андрусовским миром» (на самом деле перемирием). При отступлении  гетманская Украина   не разорялась  «петровскими поджигателями» (1.730)[22]  и «кровавой вакханалии»  там не было.
           После молниеносного взятия мазепинского «гнезда измены» - Батурина  2 ноября 1708 г., отряд Меншикова торопился как можно скорее уйти  от наступающих шведов. Времени у драгун «заживо сдирать кожу или сажать на кол в [сожжённом] Батурине» мазепинцев (1.734) не было[23].           Резиденция Карла XII в Молдавии после бегства из-под Полтавы была не в Бендерах, а около с.Варницы. 
         Дерево-земляная крепость Новобогородицкая (Самара) была заложена не в 1703, а  перед вторым походом В.В.Голицына на Крым - в 1688 г.[24]
           Во время Турецко-русской войны 1710-1711 гг.  Пётр Великий не ставил цель овладения Босфором и Дарданеллами (1.742). Был план дойти только до Дуная.
           Характерной чертой работы является  карикатурное изображение  русских монархов. Традиционны эскапады  в отношении Ивана Грозного и  Петра Великого, который, помимо  всего прочего,  «жёг  книги еретиков на спинах  их усердных читателей» (1.339).
                 Одиозны утверждения автора и при изложении  истории крымскотатарского народа   после падения  Крымского ханства.
                 Вопреки тезису Возгрина об изначально-извечной культурной  пропасти между полярно-противоположными цивилизациями крымцев и русских, после 1783 г. сформировалась крымско-татарская лояльность и даже «верность верховному властителю». Включение мурз  и беев в состав русского дворянства  и русский культурный круг было действенным средством отсечения пуповины, связывающей  Крым с Турцией.  Крымские татары были освобождены от обязательной военной службы и подушной подати.  В войну 1787-1791 гг.  на русской стороне верно и храбро на добровольческой основе в своей традиционной одежде служили  3 конных крымскотатарских полка.  4 крымско-татарских полка, сформированные в 1807 г., достойно сражались в битве при Бородино. В 1812 г. «при феномене презрения и зависти русских к татарам (?!)»  (2.531)  не вспыхнуло никаких  бунтов и было  собрано 314 тыс. рублей  пожертвований  (2.479)[25].  Значительная часть крымских татар помогала Русской армии в Крымской войне и в честь их заслуг в 1863 г. был сформирован отдельный отряд, подчинявшийся непосредственно императору[26].  Спокойный отдых  царской семьи в Ливадии обеспечивался  почётным Крымскотатарским  полком.
      Для татар не было введено крепостничество, как на Украине и они остались лично свободными. Произошло существенное смягчение зависимости рядового татарского населения от  мурз.  Элите Крыма оставлялись привилегии  и она приспосабливалась к образу жизни русского дворянства, перенимая язык, одежду и стиль жизни. Уважались культурные особенности мусульман, оставлено свободное отправление  культа. Мусульманское духовенство освобождалось от налогов, а высшему предоставлялось содержание  от государства. В результате  оно без колебаний  поддерживало  русское правительство вплоть до Февральской революции 1917 г.  «Кооптированные» властью татарские верхи  в XIX в. в значительной мере обрусели[27].  Однако «многотерпеливость»,  «опасная и вредная мягкость,  доброта, податливость и уступчивость» крымских татар  Возгриным   порицается  как национальный  позор (2.601-606, 760,  876). «Крымские  татары  понесли от своего  вечного всепрощения  огромный ущерб … национального масштаба. Достоинство традиционной терпимости  обратилось в свою противоположность, став недостойным Человека… Это позорное пятно … пока не смыто» (2.613)[28]. 

*     *    *

         В целом изложение прошлой судьбы Крыма «заквашено» на непримиримом отторжении истории России.  Возгрин указывает: массам России следует осознать, что «в великорусской среде  сохранилось  огромное число людей  Средневековья, живых окаменелостей, выпавших  из истории» (1.47)[29].   В то время, когда  в Европе «закладывались основы  современной атлантической цивилизации», Иван Грозный с его архаическим примитивизмом проводил слепую  агрессивную  внешнюю политику (1.594).      В 1654 г. Украина  отказалась от «плодотворного союза с Крымом» и заключила «совершенно безумный Переяславский сговор», который положил начало  тотальному лишению  Украины политических и экономических свобод и воцарению крепостного права (1.655, 657). «Московские каратели и насильники» в XVII в.  рассчитывали рано или поздно раздавить  ханство всей своей мощью (1.650).  Россия уже с XVII в. готовилась к депортации 1944 г. (1.677,678).  Антикрымская программа Ю. Крижанича - «психомаргинала-психопата» такого же склада, как Пётр I, Гитлер и Сталин, была полностью выполнена в XVIII - ХХ вв.  Россия  в конце  XVII в.  сопоставима с Крымом по военному и  экономическому  потенциалу (1. 695)[30].  «Первобытное и бесприбыльное  расселение  по «Дикому полю»  парализовало развитие русского общества (1.705-706). Неверно, что перед Полтавской битвой «часть крымского войска остановилась в Кобеляках (в 50 км от Полтавы), а часть  выдвинулась к  р. Самаре… и не сдвинулась с места до августа [1709г.]»  (1.735-736)[31]. Автор принимает за истину пропагандистские данные источников и уверен, что весной 1709 г., (когда армия Карла XII была обессилена), был реален шведско-татарский поход на Москву при содействии наследника Мазепы Ф.Орлика, который якобы «как полководец обладал чрезвычайно высоким авторитетом во всей Европе», а  «талантливый» провидец и «политически несгибаемый»  Девлет-Гирей II, «к незаурядному политическому дару которого» прониклась уважением вся Европа, создал проект «многосторонней системы… единственно способной  предотвратить… агрессию России  на черноморском и балтийском направлениях» (1.739-741).  
           Как террор, геноцид и репетицию крымской депортации 1944 г. автор трактует вывод христиан (31 тысячи армян и греков) из Крыма «палачом-карателем А.В.Суворовым»   в Азовскую губернию в 1777-1778г. (2.368-371). На самом деле вывод христиан  преследовал цель подрубить экономику ханства. Отношения татар с христианами были не такими уж благостными, если в 1771 г. жители Кафы, узнав о приближении единоверцев-русских,  громили  дома татар и турок, а «потомственные каратели татарофобы-греки»  в конце XVIII,  в 1807, в 1812 гг. «и позже подавляли  малейшие признаки  неудовольствия коренных жителей»  (2.452).
         Непримирим автор к   «звериному сердцу Екатерины II». Когда она  провела в 1783 г. аннексию Крыма, наступила ужасающая катастрофа природы - сведение леса, упадок виноделия, «оголтелое разрушение» оккупантами городов  и сёл, разгром и надругательство  над памятниками Крыма.  Были созданы бараки российского «Освенцима культуры» (2. 401, 402).  «Стервятники» - чиновники и офицеры  «растаскивали древние мечети и  и кладбища на материал» (2.462).
       Если до начала русской оккупации крымские татары ощущали себя   «последней частью  великой Золотой Орды», то  теперь Крым  был «с кровью выдран из  тюрко-персидского культурного тела и  попал под власть неверных» (2.430). Оскорбление  мёртвых было нужно, чтобы вынудить к эмиграции 70 тысяч крымских татар (2.413, 421). Возмущение автора велико: как Европа допустила  беззаконный акт  насильственного захвата  Россией  суверенного государства? Как удалось «безжалостному и  слепому агрессору»,  провести аннексию?  Почему  «разбойничьему захвату»  не  сопротивлялся  коренной народ Крыма? (2.341). Здесь В.Е.Возгрин, упуская из вида союз Австрийской монархии и России, а также  войну Франции и Англии в Северной Америке,  солидарен с известным ненавистником  России А.Кюстином  - «коленопреклонённый раб  грезил о мировом господстве» (2. 343).  Но ведь можно взять  и шире исторический диапазон – Чингисхан объединил Северную Евразию с востока до запада, а русские цари с XV-XVI в., повторили то же самое, идя с запада на восток!
       Автор противопоставляет «мародёрство оккупантов» (из свиты Екатерины Великой во время её путешествия в Тавриду), «шаривших по [татарским] крестьянским домикам» в поисках  яиц, молока и сыра, -  высшим чинам гитлеровской армии, которые  «по крамскотатарским курятникам  никогда не шарили» (2.441).
      Запустение Крыма («Пепелище»), о котором сокрушается профессор,  было временным. После войны 1787 - 1791 гг. началось возрождение экономической жизни Крыма. Давно уже развеяна В.С.Лопатиным легенда о «потёмкинских деревнях», но   в очередной раз повторяется легенда  о «масштабном моделировании» деревень «прожжённым мастером коварной лживой политики»  Г.А.Потёмкиным. И  ни слова  не сказано  о строительстве  Севастополя и Симферополя, Военно-морского флота и др. Однако контрасту нравственности между крымскими татарами и русскими уделено много места. Если в  России было «семейное нравственное гниение» (2.321), то  в Крыму торжествовала  высокая сила семейных привязанностей, отсутствие феодального порабощения одних татар другими, любовь к детям, забота об их гигиене, свобода женщин, восходящая к монгольским временам и т.д. Татарка жена и мать, не была рабочим скотом и не «влезала в хомут» после замужества. (2.293-340). Аполитичность крымскотатарского крестьянства,  «физическая деградация – прямой результат  русского господства над  бывшим ханством» (2. 429, 690)
       В первой половине XIX в. «русские колонизаторы» не воспользовались высокой культурой Крыма, но «выжгли» её (2.559-564).  Во время войны 1853-1856 гг. вклад крымских татар  в оборону Крыма был немалым, но если  англичане, французы, сардинцы вели себя как благородные цивилизаторы,  то от «бесчинств русской солдатни»  и казаков жителям татарских деревень приходилось в панике убегать. Исход  в конце 1850-х – 1860 гг. затронул, по разным источникам, от 140 до 190 тысяч населения (2.644).      
         Известна благодарность болгар России за освобождение  от османского ига в войне  1877-1878 гг., но по оценке Возгрина, Россия (наряду с другими странами) приняла тогда участие «в растаскивании  Османской империи…, напоминавшем пиршество гиен» (2.812).  Славянофильство представляло собой  «научный расизм»,  в панславизме были «агрессивные, разрушительные черты»,  но  пантюркизм -  это конструктивное явление (2.693,801-802).
          ХХ век принёс  коренному народу Крыма ещё большие испытания: «Переворот 1917 г.  отбросил Россию назад в нормальную для  великорусской традиции… глубокую архаику» (1.85). «Типично русский, дикий  разнузданный бунт, залил Крым  кровавой грязью» (2.899,900). Суть чудовищных преступлений советской власти была «в рабском сознании  огромного этноса» (2.902,904).
        Автор гордится национально-освободительным движением крымских татар, которых заботили не абстрактные «всечеловеческие мотивы…  а положение забитых российской колонизацией  крымских татар» (3.112).  В 1917-1918 гг.  на первом курултае  была создана «первая в истории человечества  мусульманская демократическая республика»  (2.917), но можно было бы упомянуть, что это произошло после русских революций начала ХХ в. Только «Независимая и национальная  Крымская республика гарантировала от  межнациональных конфликтов» (3.113).   «Кровавая партия», победившая в октябре 1917 г.  «принесла  новый, тотальный колониализм… новую ступень бесчеловечности, пролетарский колониализм» (3.121,127).  В Гражданской войне белые были «образцом  подлинно гражданской глубоко патриотичной и нравственной позиции» (3.6),  красные же убивали придерживающихся нейтральной позиции и классовых врагов (3.5). Автор неправ, утверждая, что концлагери  впервые были созданы в Советской России в 1918 г.  «с целью умерщвления  классового чуждого элемента» (3.165). Впервые они создавались  англичанами в войне против буров 1899-1902 г.
          В 1921 г. между коренным народом и   «красными колониальными  властями»  были «вспышки  взаимной холодной ненависти». В соответствии с  «людоедскими  директивами  Ильича»,  начались «зверства и насилия  «ленинской гвардии» (3.158, 205, 209). 
       Марионеточная  Крымская АССР (1921-1944), где проводилась татаризация, так и осталась «оккупированной колонией» (3. 206, 209).  «Культурный погром слова, двойная ломка графики»  (перевод в 1928-29 гг.  письменности с «отвечавшей чувству прекрасного» арабицы на латиницу, а потом на кириллицу) на самом деле  был процессом русификации  (3.763,765). Коммунистическая пропаганда вбила в голову  самого бесправного народа земли  чувство хозяина и «этот духовный наркотик делал людей счастливыми».  (3.659).  «Красный террор 1920-21 гг., искусственный голод 1921-23 гг., репрессии при раскулачивании  стали очередным геноцидом  крымскотатарской  нации. Число жертв  превысило «соответствующие демографические перемены в любой российской области» (4.145).  
               Страдания крымских татар в середине и во второй половине ХХ в. перекрыли всё мыслимое[32].  Коренной народ Крыма, в отличие от «большевизированного» имперского народа был «абсолютно непричастен» к войне 1941-45 гг.,  он не «разделял предвоенного  милитаристского энтузиазма»  и  был принесён в жертву  московским «агрессивным планам захвата Румынии и Турции» (4.132). «Коммуно-фашистская  идеология  проиграла в собственном стане». «Палачи-большевики и нацисты» были одинаковы в своём поведении. СССР и гитлеровский Третий Рейх, «коммуно-фашизм», «гитлеро-сталинский социализм»  были не только схожи (4.4-5), но фашизм был гуманнее Советов. Коммунистическая «партия палачей» была  несравнима даже с гитлеровской (1.47).
         Известно, что сотрудничество с нацистами было почти на всей оккупированной территории СССР.  К прискорбию, в Прибалтике, на Украине и в России (!) ныне набирает силу оправдание  коллаборационизма. Не является исключением  и профессор Петербургского университета: так как СССР  был вторичным образованием по отношению  к народам, его составляющим, то в войне с гитлеровской Германией крымским татарам  было целесообразно жертвовать  этим  вторичным фактором. Большевики и фашисты беспощадно истребляли друг друга «ради смерти»  (4.137-138), а крымскотатарский народ хотел выжить. 
          Уничтожение  продовольствия перед наступающим врагом в 1941 г. Возгрин считает  преступлением  и «откровенным принесением народа Крыма  в жертву государству» (4.33). Советы  после голодного периода 1939-40 гг. , летом 1941 г. вывезли  или уничтожили  продукты, скот,  технику и преступно обрекли народ на голод и вымирание (4.132)[33]. 
        По Возгрину, полицейские службы в Крыму  поддерживали необходимый порядок. С января 1942 г. вербовались татарские добровольцы для нацистской армии  (8-20 тыс.).  Группы самообороны создавались в сёлах против мародёров-партизан, реквизировавших имущество и продукты, которые были «чужды Крыму» и «физически уничтожали  части мирного населения».  
      Фашисты отличались дисциплинированностью и корректностью к женщинам-татаркам.    Фельдмаршал Э.Манштейн «был противником сплошной  ликвидации советских пленных» в отличие от  члена военного совета Л.З.Мехлиса, приказывавшего «кончать  пленных фашистов».    Генеральный комиссар   округа «Крым»  А.Фрауенфельд обеспечил расцвет крымскотатарской культуры в 1942 -1944 гг.  Работали очаги культуры, театры, учительские курсы,  музыкальные  училища,  музеи,  шёл нормальный учебный процесс в школах и  ремесленных училищах,  выпускались газеты. Фашисты выделяли татарам пахотную землю, виноградники, семенное зерно, тракторы, молотилки, скот ( в том числе племенной),  платили за урожай марками,  организовывали бесплатные медицинские консультации, музыкальные вечера и танцы  и целыми подразделениями  помогали крестьянам косить, молотить, пахать. Они увеличили и передали в индивидуальное  пользование обширные сельскохозяйственные  площади. В связи с  богатейшим урожаем пшеницы в 1942 г., цены на зерно к концу оккупации снизились более, чем в 50 раз! (4.64-68). Кроме добровольческих татарских отрядов, причиной создания которых была сама советская власть, лишившая людей хлеба,  с немцами сотрудничало  около 30 000 из местного населения (4.97-99).  По сути – это была «третья сила», боровшаяся  «с обоими тоталитарными режимами» (4.134).   Немецкие источники  практически полностью  согласуются с такой характеристикой  Возгрина.  На первом заседании татарского комитета в Симферополе 3 января 1942 г.  говорилось  о большой чести  выступить  вместе с немцами против «общего злейшего врага».   Согласно немецким данным, в Симферополе,  Бахчисарае,  Карасубазаре и других местах  состоялись молитвы мусульман   за победу фюрера, к 15 февраля 1942 г. в 203 населённых пунктах и в 5 лагерях для военнопленных было завербовано  9225   татар-добровольцев[34].  По данным Возгрина, в партизанских отрядах  было 598 татар (4.117), в   декабре 1943 г. из Крыма было готово бежать 30-40 тыс. чел., но успело бежать только 17 700 чел. (4.217).    
           Глава о депортации крымцев в 1944 г. писалась с неистовостью: «Едва окончилось немецко-румынское присутствие в Крыму,  как вернувшийся режим,  явно истосковавшийся  по крови невинных жертв,  с новой яростью впустил свои когти  в тело измученного коренного народа» (4.152). Поднялась «эскалация  великодержавного шовинизма» и «психопатологическая  аномалия  русского этноса - слепая ненависть»  (4.232-234,241-242). 
        В геноциде  татар 1944 г. обвиняется весь русский народ: осуществлялось «сознательное умерщвление (геноцид) более трети народа, совершенное господствующим этносом». За первый год депортации погибло 46,2% от общей численности народа (4.203). Всего было вывезено 191 044 татар[35].        
           Можно повторить, что нормальный человек сочувствует страданиям любого народа. Но можно вспомнить, (никоим образом не оправдывая явления),  что принудительное переселение больших масс людей было стандартным явлением в истории человечества. Монголы Чингисхана гнали разноплемённую волну на Восток, города Золотой орды  и империи Тимура строились подневольным людом. Испанцы изгнали всех арабов из Испании. Правительство США  в 1942 г. депортировало 110 тысяч японцев со всего западного побережья Тихого океана, а также вдоль границы с Мексикой. Перед началом Второй мировой войны, когда японцы 7 июля 1937 г.  вторглись в Китай, (а Корея с 1910 по 1945 г. была колонией Японской империи),  в августе  1937 г.  «в целях предупреждения японского шпионажа» вышло советское постановление о выселении 172 тысяч корейцев из Приморья  в Узбекистан. 24 июля 1944 г произошло выселение турок-месхетинцев из приграничных с Турцией районов Грузии.

*       *       *

          Не покаяние, а изгнание русских из  Крыма -   «государственного образования,  по-прежнему имеющее статус  независимого ханства» (2.385-386), таков основной вывод  В.Е.Возгрина. Выставлен полный счёт русской истории, поставлены все точки над «i».  Каждая строка в четырёх томах - оружие беспощадной информационной войны  против «извечной империи зла», жить с рядом с которой   всегда было смертельно опасно  для небольших государств из-за особого склада этнической психологии русских  (2.425). 
                Возгрин предрёк духовную гибель страны и русского «этноса-паразита», «вследствие упорного  и нераскаянного кощунства» (1.86).   Эта  работа -  пособие по изучению накаляющейся в последнее время  русофобии и  подспорье для идеи, что массовые преступления великорусского этноса против человечности, не имеющие срока давности, подлежат суду международного трибунала  «Нюрнберг-2». В накалённой атмосфере  Крыма, который, как пишет автор,  «и поныне весь – сплошная кровоточащая рана», она сыграет роль пороховой бочки.
        Людям опасно жить ненавистью и местью.  Груз прошлого не должен остановить  устремленность  в будущее - мирное сожительство мусульман, тюрков и славян вполне возможно. Крым – общая родина для равноправных граждан всех национальностей. Зовущий к крови рефрен: «Не забудем, не простим!», гуманнее сменить на лозунг -  «Мир,  добро и вместе в будущее!»                                                     

 Кандидат исторических наук ,

старший научный сотрудник 

Института Российской истории РАН В.А.Артамонов.