Готфрид П.Э. Странная смерть марксизма. М.: ИРИСЭН; Мысль, 2009. – 224 с. («Политическая наука»).

Этой книге весной 2009 г. была устроена грандиозная реклама. ФЭП и сопутствующие структуры сделали всё возможное, чтобы представить выход книги Готфрида на русском языке как «выдающееся общественное событие»[1].

Напрасно. Книга того не заслуживает. Палеоконсерватор Пол Готфрид взялся писать о том, в чем он абсолютно не разбирается. Собственно, это не удивительно. Автор – не политолог и не исследователь (пусть и консервативный) социалистической мысли. Он – преподаватель классических языков и литературы в заштатном колледже в Пенсильвании. По совместительству – яростный полемист, публицист и самодеятельный историк консервативно-фашистской общественной мысли (преимущественно германской; в частности, Готфрид – поклонник Карла Шмитта), всей душой ненавидящий левых и либералов (которых он формально различает, но на деле, как видно из книги, считает одним и тем же).

Разрекламированная книга Готфрида производит забавное впечатление. Первое, что бросается в глаза, – вопиющая неграмотность автора. Так, по всему тексту книги Готфрид активно пользуется термином «постмарксизм», произвольно зачисляя в «постмарксисты» всех подряд. Очевидно, Готфриду невдомек, что постмарксизм – это вполне определенное течение общественной мысли, представленное именами Иштвана Месароша, Эрнесто Лакло, Агнеш Хеллер, Ференца Фехера, философов школы «Праксиса» и т.п. Но как раз собственно постмарксистов среди тех, кого зачисляет в их ряды Готфрид, нет! А ведь это то же самое, что записать в неогегельянцы всех, кто испытал влияние Гегеля, кроме самих неогегельянцев.

Аналогичным образом Готфрид широко пользуется термином «культурный марксизм» (который у него выступает практически в качестве синонима «постмарксизма»). Похоже, автор думает, что он лично изобрел этот термин. Между тем термин давно существует. И грамотные авторы, в отличие от Готфрида, пользуются им вполне корректно – например Дэннис Дворкин, который справедливо относит к «культурным марксистам» таких известных персонажей, как Эрик Хобсбаум, Раймонд Уильямс, Э.П. Томпсон, Стюарт Холл, Родни Хилтон, Кристофер Хилл, Дик Хебдидж, Шейла Роуботан, и других[2], о которых (за исключением Хобсбаума) Готфрид даже не слышал.

Проявлениями элементарной неграмотности полна вся книга. Перечислить всё в рецензии невозможно. Приведу лишь несколько примеров. Дьёрдя Лукача Готфрид считает «ветераном Франкфуртской школы» (с. 62). Широко известное (и переведенное на русский[3]) историческое исследование Эрика Хобсбаума «Эпоха крайностей» Готфрид искренне считает «автобиографией» (с. 43), из чего следует, что он эту книгу в глаза не видел. Самого Хобсбаума он называет «престарелым британским коммунистом» (с. 43), хотя тот давным-давно вышел из КПВ – в знак протеста против подавления «Пражской весны». Герберта Маркузе, разгромивший советский опыт в книге «Советский марксизм»[4] и отказывавшийся считать общественно-экономический строй в СССР социализмом (за что его постоянно поносили в Советском Союзе и даже объявили «агентом ЦРУ»[5]), у Готфрида, оказывается, «восхвалял советский социализм» (с. 25)! Потери во II Мировой войне Готфрид оценивает не в 50 и не в 60, а в 30 миллионов человек (с. 49). Этьен Балибар у Готфрида «обнаружил свои еврейские корни, неразрывно связанные с этикой Спинозы» (с. 37), из чего делаем вывод, что автору неведомо, что «спинозистская» линия в марксизме прослеживается с самого Маркса и хорошо изучена. Особенно забавны поиски «еврейских корней». Есть ли они у Негри?[6] У Ильенкова?[7]

Тут же Готфрид сообщает, что «еврей» Балибар «рассматривает европейские национальные образования как … малосущественное историческое наследие» (с. 37). Чтобы убедиться, что это – ерунда, достаточно прочитать предисловие Балибара к книге «Раса, нация, класс»[8].

Забавным образом в книге о марксизме Готфрид практически не ссылается на самого Маркса. Редкое исключение – рассказ об «Экономическо-философских рукописях 1844 г.», из которого видно, что автор самого Маркса не читал (хотя и дал ссылку на немецкое издание), а знаком с работой по пересказу П.К. Робертса (с. 60–61). «Мне Рабинович напел».

Еще забавный пример. Готфрид не знает, что Роза Люксембург – виднейший марксистский теоретик начала XX века (в частности, предтеча концепции «зависимого капитализма» и мир-системного анализа) и один из лидеров немецкой социал-демократии. Она для него – «польская еврейка, стоявшая на левацких позициях… приняла участие в попытке уничтожить молодую Веймарскую республику и была убита военными, которые, как считается, после ее убийства выразили свои антисемитские эмоции… Но разве… прославление иностранной революционерки, ставшей “жертвой”, имеет какое-либо отношение к марксизму и к… программам коммунистических партий?» (с. 23) Возможно, ничего не знающим о марксизме и социал-демократии американским крайне правым такие пассажи покажутся убедительными, но у нас в стране печатать подобное под видом «серьезного исследования» – позорно.

Остановлюсь, ограниченный размерами рецензии.

Следующее, что бросается в глаза, – тотальная некомпетентность автора. Он не разбирается в том, в чем разбираться обязан. Примеров – тьма, опять же ограничусь несколькими. Так, на с. 78 мы узнаем, что США вторглись в Ирак вовсе не из-за экономических и политических причин, а из страха перед оружием массового уничтожения (ОМУ)! Это написано в 2005 г., то есть тогда, когда всеми (включая Белый дом) было признано, что никакого ОМУ у Ирака нет, а все рассказы о нем были пропагандистской операцией.

П. Готфрид настолько не способен различить авторов левее консервативных, что постоянно валит в одну кучу (записывая в «марксисты» и «постмарксисты») всех: и либерала Эмманюэля Тодда, и постмодерниста Антонио Негри, и социал-либерала Юргена Хабермаса, и – самое забавное – Пьера-Андре Тагиева (в переводе Бориса Пинскера – «Тагеффа»), которого французские левые пламенно ненавидят, считая «опасным идеологическим диверсантом». Причем, подобно нашим «жидоедам» из РНЕ и аналогичных организаций, Готфрид тут же «разоблачает» Тагиева как «еврея» (с. 185)! Бедному палеоконсерватору неведомо, что Тагиев – потомок известных бакинских мультимиллионеров, азербайджанское происхождение которых до сих пор никем под сомнение не ставилось. Но у крайне правых же пунктик: левый = жид!

С изумлением читаешь у Готфрида, что «немарксистские левые» (под этим именем он объединяет либералов, социал-демократов и левых постмодернистов) «более радикальны», чем «традиционные левые» (с. 211–212). На самом деле всё, конечно, наоборот, поскольку «традиционные левые» ставят своей целью уничтожение частной собственности на средства производства и ликвидацию капитализма, о чем «немарксистские левые» даже не заикаются.

Везде в своей книге Готфрид записывает в марксисты Сталина и сталинистов – на одном том основании, что они сами себя называют марксистами. Но это требует доказательства, а доказать такое невозможно. Сталинизм и его производные (маоизм, ходжаизм и т.п.) недиалектичны, в то время как марксизм – это диалектический материализм. Где нет диалектики – там нет и марксизма.

Аналогичным образом Готфрид постоянно утверждает, что общественно-экономический строй СССР и его сателлитов был «социализмом» (или даже «коммунизмом»). Это опять-таки требует доказательства. Доказательств того, что советский строй не являлся социализмом, – масса. Не случайно в СССР был изобретен смешной термин «реальный социализм», предполагавший, что реальность противоречит теории, а всех не согласных с тем, что в СССР – социализм, без полемики отправляли в тюрьму.

Готфрид некритически воспроизводит концепцию «политической религии» (целая глава!)  – в данном случае прилагая это понятие к «постмарксистскому левому движению» (что уже забавно: движение = религия) – хотя в научном плане эта концепция абсолютно несостоятельна, так как под «политическую религию» можно подвести абсолютно любое мировоззрение. Но Готфрид идет дальше: он пишет о «боге коммунизма» (с. 181), правда, не говорит, как зовут этого бога и что делать с тем общеизвестным фактом, что коммунисты – атеисты.

Забавно читать, что еще в 20-е гг. XX в. Людвиг фон Мизес «ослабил экономический фундамент марксистской теории» и нанес «социалистическому проекту» «поражение» своими работами против планирования (с. 89–90). Во-первых, кто тогда знал Мизеса? Он был абсолютно маргинальной личностью, еще не поднятой на щит неолибералами. Во-вторых, как раз в конце 20-х разразилась Великая депрессия – и на фоне этой грандиозной социальной катастрофы плановое хозяйство СССР выглядело необыкновенно привлекательно (и, строго говоря, послужило примером для кейнсианской экономической политики, ставшей выходом из Великой депрессии). В-третьих – и в самых главных – из марксистской теории следует, что социализм – это постэкономическая формация, то есть всё, написанное по этому поводу Готфридом, лишено смысла.

Когда Готфрид пытается (с грехом пополам) рассказать о теоретической деятельности Теодора Адорно, обнаруживается, что самого Адорно он читать не может (видимо, не по уму) и потому пользуется пересказами – причем обычно ангажированными и некорректными (с. 108–109). Впрочем, это касается всей Франкфуртской школы, работы которой явно оказались слишком сложны для палеокона. Он даже не смог этого скрыть, пожаловавшись на их «пугающую толщину и не всегда внятный (для него. – А.Т.) язык» (с. 117)!

То же самое произошло с Луи Альтюссером. Готфрид оказался элементарно не способен понять, что написал Альтюссер в известной работе «Противоречие и сверхдетерминация». Совершенно беспомощно пытаясь изложить положение Альтюссера о «сверхдетерминации», Готфрид приходит к забавному выводу: «Альтюссер тщетно старается различить этот (Марксов. – А.Т.) учет идеологических факторов и гегелевский идеализм» (с. 65). Достаточно заглянуть в самого Альтюссера, чтобы обнаружить, что всё обстоит ровно наоборот: Альтюссер легко (не для Готфрида) и наглядно показывает разницу между гегелевской диалектикой и диалектикой Маркса: у Маркса диалектика Гегеля не просто «поставлена с головы на ноги», а радикально изменена, поскольку «идеи» из нее изгнаны, и объектами диалектики являются такие сугубо материальные феномены, как способ производства[9].

Аналогично совершенно непосильной для Готфрида оказалась и «Диалектика Просвещения» Адорно и Хоркхаймера. Не в силах уразуметь, о чем эта книга, наш палеокон раздраженно написал что-то невнятное, сосредоточившись на крошечном и совершенно маргинальном фрагменте об Одиссее (видимо, это единственное, что ему, как классическому филологу, показалось понятным) (с. 105–106). Суть «Диалектики Просвещения» как опыта поверки рациональностью самой буржуазной рациональности осталась для Готфрида тайной.

Конечно, П. Готфрид (как и любой другой автор) не обязан разделять взгляды тех, о ком пишет. Но хотя бы понимать, что они говорят, он должен.

Книга «Странная смерть марксизма» полна подтасовок и передергиваний. Автор прибегает к ним тогда, когда хочет уязвить и очернить своих персонажей – а хочет он этого постоянно. Укажу некоторые. Известный французский политолог и демограф Э. Тодд стал у Готфрида «левым» только потому, что осмелился покритиковать американскую внешнюю политику (с. 80)[10]. Негри объявлен «создателем “Красных бригад”» (с. 75), хотя такого нелепого обвинения ему даже итальянская прокуратура не предъявляла! Достаточно чуть-чуть потрудиться, заглянуть в справочную литературу, чтобы узнать, что Негри был теоретиком «Потере операйо» и одним из создателей «Аутономиа операйа» – организаций совсем другого направления, чем «Красные бригады».

Еще пример. Нашумевшая некогда книга Режи Дебре «Революция в революции?» посвящена обоснованию теории фокизма (партизанского очага), то есть одной из стратегий социальной революции в странах «третьего мира»[11], а вовсе не «рекламе экономических чудес кубинского социализма и восхвалению Кастро», как пишет Готфрид (с. 73)[12].

На с. 49 Готфрид смело заявляет, что правившие в Болгарии, Венгрии и Румынии в 40-е гг. компартии «приписали себе» заслугу проведения ими аграрной реформы, даже не задумываясь над нелепостью того, что он написал. На с. 96–97 Готфрид утверждает, что «Тюремные тетради» Грамши (у Пинскера – «записные книжки») были изданы Итальянской компартией (ИКП) в 70-е гг., чтобы как-то сгладить негативное впечатление от поддержки компартией вторжения в Чехословакию. Между тем «Тюремные тетради» были изданы в Италии еще в 1948–1951 гг., в качестве 6 томов многотомного издания трудов Грамши[13], на основе которого в 50-е же вышел русский трехтомник[14]. А в 1975 г. Институт Грамши ИКП выпустил научно-критическое (а вовсе не «аннотированное», как думает Готфрид) издание «Тюремных тетрадей» – с черновиками, первоначальными вариантами текстов, образцовым аппаратом[15]. Никакого отношения к событиям в Чехословакии это издание не имело, так как готовилось Институтом Грамши свыше 10 лет. Да и нелепо «сглаживать впечатление» спустя целых 7 лет после самих событий! Тут же, желая как-то особенно уязвить Грамши, Готфрид сообщает, что «Тюремные тетради» были написаны тем во время «пребывания под домашним арестом в 1924–1935 годах при фашистском режиме» (с. 96), хотя в действительности Грамши был арестован в 1926 г., а из тюрьмы в поднадзорную клинику был переведен лишь в конце 1933 г. – безнадежно больным. То есть «Тюремные тетради» написаны им действительно в тюрьме[16].

Что касается идей самого Антонио Грамши, то Готфрид, стремясь представить Грамши «идеалистом», заявляет, что тот «утвердил первичность и превосходство мысли над материальными и организационными условиями производства» (с. 100). Это Готфрид так трактует известные положения Грамши о «политическом и гражданском обществе» и «гегемонии». На самом же деле Грамши утверждал, что правящие классы с помощью вполне конкретных механизмов классового общества (церковь, система образования, юридическая система, печать, институты культуры и т.п.) навязывают всему обществу (включая угнетенные классы) такую идеологию, которая защищает их, правящих классов, имущественные, материальные интересы. Это не «идеализм», а чистой воды материализм: Грамши описывает материальные, физически существующие институты, созданные для защиты грубо материальных, имущественных интересов. Более того, это чистой воды марксизм, так как именно Марксу с Энгельсом принадлежит положение, что идеология правящих классов является господствующей идеологией в классовом обществе[17].

Самое же поразительное, что, подтасовав взгляды Грамши и выдав их за «идеализм», Готфрид тут же, на основе своей подтасовки «уличает» в «идеализме» всю ИКП (с. 101)!

Аналогичным образом он подтасовывает позиции Юргена Хабермаса и Ричарда Рорти, обвиняя их в отказе от научных методов в истории, предъявив в качестве «доказательства» их призыв «заменить религиозные представления… на исторический нарратив о возникновении либеральных институтов и обычаев» (с. 154). С каких это пор религиозные представления стали «научным методом»?

К похожей подтасовке Готфрид прибегает при изложении взглядов Теодора Адорно на социологию. Вопреки Готфриду, Адорно обвинял официальную социологию (которую он именовал «административной») вовсе не в «стремлении избежать признания противоречия между удовлетворением психических потребностей человека и жестокостью социальных структур» (с. 105), а в ее административном характере, то есть в том, что, став институтом, социология утратила независимость, оказалась в подчинении государства и крупного капитала и, естественно, обслуживает их интересы. То есть Адорно обвинил «административную социологию» в отказе от поиска истины, в продажности. Самое поразительное то, что Готфрид, подтасовав взгляды Адорно, ссылку на работу Адорно дает правильную (с. 105, примеч. 25)!

К передергиваниям Готфрид прибегает и когда пишет о неомарксизме: «Фундаментальными для неомарксизма были… рабочая демократия, иррациональность капитализма, подлинные человеческие потребности, “преимущественное право выбора для бедных”… а для немцев еще и “преодоление прошлого”» (с. 90). Как говорится, хоть бы раз попал! Готфрид сознательно заменяет главное (фундаментальное, как он говорит) случайно взятыми частностями – чтобы представить читателю образ мелкотемного неомарксизма, образ пародийный. В действительности же «фундаментальными для неомарксизма» были: отчуждение и возможность его преодоления; проблема современного революционного субъекта; роль прямой демократии; преодоление сталинизма; авторитарное сознание и его преодоление; преодоление «массового общества», общества потребления и «массовой культуры»; вскрытие ангажированности всех сфер общественной жизни.

Так же обильно Готфрид прибегает и к открытой лжи. Некоторые примеры. Чтобы как-то очернить в глазах своих консервативных читателей экзистенциалистов Мориса Мерло-Понти, Жан-Поля Сартра и Симону де Бовуар, Готфрид смело записывает их в… члены Французской компартии – причем еще во времена сталинизма (с. 56). Это при том, что Сартра до 60-х гг. советская пропаганда постоянно клеймила как «реакционера», «идеалиста», «клеветника-антисоветчика» и «идейного пособника фашистов»[18], а гуссерлианец Мерло-Понти еще в 1947 г. ожесточенно атаковал коммунистов в известной книге «Гуманизм и террор»[19].

Дьёрдя Лукача Готфрид упорно называет сторонником советского вторжения в Венгрию и свержения правительства Имре Надя в 1956 г. (с. 25, 88). Это Лукача-то, который был министром в правительстве Надя, вместе с остальными министрами укрылся от советской армии в югославском посольстве, а сразу после выхода из него был арестован КГБ, вывезен в Румынию и интернирован! Это – такая глупая и наглая ложь, что просто руками разводишь.

На с. 103 Готфрид заявляет, будто бы итальянские коммунисты (причем он специально подчеркивает: «вплоть до самых последних дней войны»!) не оказывали никакого сопротивления фашизму, а все рассказы об обратном – коммунистические выдумки. Однако эта тема хорошо изучена[20], и даже неспециалисты знают о партизанских гарибальдийских бригадах, которые фактически освободили Северную Италию и на короткий срок по сути установили там свою власть. Причем перед нами – именно ложь, а не неграмотность, поскольку Готфрид и сам всё это знает: в другом месте (с. 193–194) он как раз и пишет о власти партизан в Северной Италии и о широко осуществлявшихся ими расстрелах фашистов (которых Готфрид, конечно же, объявил «невинными жертвами»)!

К ИКП автор вообще испытывает какую-то отдельную ненависть. Помните, он высосал из пальца «поддержку» ИКП вторжения в ЧССР в 1968 г.? На с. 193 он эту ложь повторит. А ведь всем известно, что ИКП не поддержала, а подвергла ожесточенной критике вторжение в ЧССР (из-за чего и начался идеологический конфликт между ИКП и КПСС, достигший пика в период «еврокоммунизма») – вплоть до того, что делегация ИКП открыто отмежевалась от политики СССР на Международном совещании коммунистических партий в 1969 г. и отказалась подписать соответствующие разделы итогового коммюнике[21].

Или вот: на с. 207 Готфрид заявляет, что ГДР якобы объявила Фридриха Великого «предшественником своего марксистского режима». Тот, кто видел восточногерманские учебники истории, знает, что это – бред. Юргена Хабермаса, которого Готфрид из-за борьбы последнего с историками-ревизионистами (с. 149–152) особо ненавидит (ему посвящена специальная глава «Хабермасовщина»), наш палеокон обвинил в том, что тот «громко оплакал падение Берлинской стены» – как «апологет коммунистической ГДР» (с. 42, 144). Работы Хабермаса, посвященные падению Берлинской стены и объединению Германии, переведены на русский. Каждый может убедиться, что Хабермас не оплакивал Берлинскую стену и не апологетизировал ГДР[22].

Поражает также конспирологическое мышление Готфрида. Он искренне верит в существование всемирного жидо-масонского (в его версии – еврейско-гомосексуалистско-левацкого) заговора против США и Западной Европы. В общих чертах этот заговор выглядит так. Еще в 30-е гг. Франкфуртская школа специально перебралась в США – вовсе не спасаясь от нацистов, как все думают (нацисты же – милые люди, чего их бояться?), а с коварной целью разложить высоконравственное беспорочное христианское американское общество, разрушить в нем веру в брак, Христа и недопустимость однополой любви. В качестве доказательства Готфрид ссылается на такой незыблемый авторитет, как Патрик Бьюкенен (с. 23–24). Странно, что не на Элтона Джона – тот сказал об этом на 30 лет раньше[23], и к тому же он сам – явно участник заговора. Заговор оказался удачным: под видом «культурных исследований» и образования вообще Франкфуртская школа насадила во многих местах США такие явно коммунистические штучки, как неприятие ксенофобии и неверие в священный институт христианского брака.

После II Мировой войны в Западной Европе стала воплощаться в жизнь вторая часть тайного плана: компартии развернули грандиозную трансформацию, переделывая себя в соответствии с замыслом, разработанным Франкфуртской школой и конкретно Адорно с Маркузе (с. 186) – видимо, «франкфуртцы» были «тайными кукловодами» мирового коммунистического движения! Задачей этой трансформации было использование сил мощных западных компартий для разрушения института буржуазного брака (Готфрид везде пишет «семьи», поскольку он отождествляет брак и семью, что для латиниста странно) и «раскрепощения проявлений сексуальности» (с. 186).

Замысел, констатировал Готфрид, удался: замаскированные «комми» проникли во все структуры и институты власти в Западной Европе, взяли их под контроль и навязали европейцам идеологию «объединенной Европы» – вполне «коммунистическую». «Коммунистичность» же этой идеологии очевидна, поскольку лидеры «объединенной Европы» (и либералы, и социал-демократы) упорно воюют с ультраправыми (то есть, по мнению Готфрида, травят и преследуют честных консерваторов, демагогически объявляя их «фашистами») (с. 181–183). В качестве неопровержимого доказательства Готфрид ссылается на тот факт, что «сам» Лионель Жоспен в ранней юности недолгое время был троцкистом (с. 20–21). Сокрушительный аргумент!

Поскольку марксисты захватили власть в Европе тайно, они вынуждены маскироваться: не называть себя открыто марксистами, хорошо отзываться о рыночной экономике и т.п. Для успеха своей подрывной деятельности (а отчасти и для отвода глаз) они создали «антиглобалистское движение», направленное на дальнейшее уничтожение западных ценностей. В частности, организация АТТАК (в общем-то, безобидные реформисты, выступающие за введение пресловутого «налога Тобина») с точки зрения Готфрида – это 80-тысячная «зонтичная структура», служащая прикрытием для подрывных действий марксистов (с. 141).

Чтобы окончательно закрепить свою власть и ослабить противников (христиан-консерваторов), которых они не могут истребить открыто, заговорщики (либералы и левые) демонстрируют «яростное стремление заселить Запад иммигрантами из других частей света» – «враждебными» и «склонными превозносить незападное» (с. 205). Готфрид убежден, что цель у либералов и левых такая: «Обустроившись в западном мире, чей образ жизни им ненавистен, исламисты ввергнут его в политический хаос; другие, незападные культуры и их носители, обладающие более глубоким чувством идентичности, чем люди Запада, в конечном счете навяжут обществу свои ценности; в Европе продолжится эскалация насилия, навязанного ей пришельцами из “третьего мира”» (с. 206). Левые и либералы делают это потому, что, конечно же, ненавидят христианство и ценят коммунизм как «опыт воплощения… ереси и возможного преемника христианства» (с. 207).

Готфрид прямо утверждает, что заговор левых оказался полностью успешен: «Те, кто контролировал общество политически и работал в содружестве с педагогами и медиакратами», сделали так, что теперь уже невозможно вернуться назад, к «восстановлению традиционных гендерных ролей» или к «конституционным ограничениям государства благоденствия», институты брака («семьи») и «традиционные сообщества» разрушены, европейцам навязаны сокращение рождаемости и «приток незападного населения и религий» (с. 213–214).

После этого остается совершенно непонятным, почему книга названа «Странная смерть марксизма». Логичнее ее было назвать «Странная победа марксизма». Победа, конечно, тайная, коварная – но ведь явно победа!

Это как раз – особенности языка Готфрида. Язык – это единственное, что удалось в книге, чем по-настоящему, как филолог, владеет Готфрид. Для всех своих противников он находит уничижительные, презрительные, на грани оскорбления эпитеты, а для единомышленников, наоборот, превосходные. Даже член Конгресса США Белла Абцуг у него – «женщина, называющая себя бунтаркой» (с. 25) (какая изящная конструкция: пренебрежительно подчеркивается половая принадлежность и выражено сомнение в определении!) и «маргинализированная (парламентарий?! – А.Т.) еврейка (опять! – А.Т.), ввергнутая во враждебную (христианскую? – А.Т.) культуру» (с. 26). Б. Абцуг удостоена таких эпитетов только потому, что она феминистка. Феминистки вообще вызывают у Готфрида такое запредельное раздражение, что поневоле начинаешь подозревать за этим что-то автобиографическое.

Это доходит до мелочей. Чтобы, например, унизить Лукача, автор, помимо приведенной выше клеветы, прибегает к таким стилистическим приемам: «После прихода нацистов к власти Лукач поспешно бежал в Советский Союз» (с. 88). Поспешно. Это, конечно, написано для читателя, не знающего, что Лукач, приговоренный в Венгрии к смерти, находился в Германии с 1931 г. как агент Коминтерна (один из лидеров Союза пролетарско-революционных писателей), и потому вопрос о его пребывании в стране был целиком в компетенции Исполкома Коминтерна. Но обвинение в трусости брошено – и брошено изящно: само слово «трусость» не употреблено.

Готфрид точно так же использует эпитеты и когда пишет не об отдельных людях, а о группах, институтах, коллективах. Например, у него не «идут», а обязательно «вышагивают» под красным знаменем (с. 26), а если вполне солидная буржуазная пресса (вплоть до «Нью-Йорк таймс») скажет о ком-то из левых что-то не отрицательное, то она обязательно «расшаркивается» и «разражается похвалами» (с. 43, 36). То же и с целыми философскими направлениями. Если материализм – то он «явно исчерпал себя» (с. 37)! Вообще язык Готфрида удивительно напоминает язык сталинской пропаганды.

Особенно интересно то, что во всей книге Готфрид слова «фашист» и «антифашист» обычно пишет в кавычках («фашист» – очень часто, «антифашист» – практически всегда), давая тем самым понять, что он не верит в существование ни тех, ни других. Причем относительно антифашистов Готфрид прямо говорит, что это слово нужно предварять «обязательным уточнением “псевдо”» (с. 48)!

Так мы приходим к самому главному: к пропаганде фашизма в книге Готфрида. То, что он занимается именно пропагандой фашизма, прекрасно понимает и сам палеокон – не случайно в первой же главе Готфрид (знает кошка, чье мясо съела!) специально заранее открещивается от обвинений в фашизме – причем очень забавным способом: утверждением, что всякий, кто обвинит его в пропаганде фашизма, – не настоящий, не истинный антифашист (с. 47–48). Да, в книге нет, конечно, открытых восхвалений Гитлера и нацизма. Готфрид действует по-другому – так, как его любимый ревизионист Эрнст Нольте, который, боясь уголовного преследования, не отрицает Холокост громко и публично, а хитро прячет эту свою позицию в конце книг, в примечаниях[24]. Так и Готфрид: мелкими шажками и штришками он пытается то тут, то там чуть-чуть приукрасить, реабилитировать фашистов – и, наоборот, очернить, поставить под сомнение позицию антифашистов. Полагаю, что преуменьшение числа жертв II Мировой войны в книге имеет ту же цель.

Другой прием: ненавязчивое протаскивание взглядов и позиций ультраправых под видом «научной истины». Приведенный выше пассаж о Розе Люксембург в точности повторяет версию нацистской пропаганды, разумеется, расходящуюся с исторической правдой даже в деталях: начиная с того, что Люксембург была германской подданной, и кончая тем, что она не могла «пытаться уничтожить молодую Веймарскую республику», поскольку была убита 15 января 1919 г., а Веймарская республика появилась на свет лишь в июле 1919 г. – после того, как правые вооруженным путем разгромили левых. И убили Люксембург не просто «военные», а ультраправые фрейкоровцы майора фон Пабста, в скором будущем – одного из организаторов и лидеров Капповского путча марта 1920 г. (настоящей попытки уничтожить молодую Веймарскую республику), а затем – создателя хеймсвера, вооруженных отрядов австрофашизма[25]. Убийство Р. Люксембург – слишком хорошо изученная тема, в том числе и на Западе[26], чтобы надеяться незаметно протащить его нацистскую версию.

Готфриду не удается скрыть своего искреннего огорчения разгромом нацистской Германии. Он неодобрительно высказывается о «денацификации» и процессах против нацистских военных преступников – по мнению Готфрида, это были вовсе не преступники, а «те, кто подозревался в слишком близких связях со свергнутым режимом» (то есть их, оказывается, судили на основе одних подозрений!), и даже говоря о Нюрнбергском трибунале, Готфрид не удерживается от того, чтобы написать «нацистские военные преступники» в кавычках, ставя тем самым под сомнение эту квалификацию (с. 160–161). Он однозначно солидаризируется с сенатором Тафтом, осудившим в 1946 г. Нюрнбергские процессы (с. 163–164). При этом саму «денацификацию» Готфрид представляет как какую-то вакханалию безоглядных расправ над бедными немцами. Мне некогда довелось заниматься этой темой, поэтому я знаю, что «денацификация» в ФРГ приняла (из-за «холодной войны») характер едва ли не бутафорский: к 1 января 1964 г., когда она официально была завершена, из более чем 1,5 млн военных преступников было привлечено к ответственности лишь 12 457 человек, а осуждено – в подавляющем большинстве символически – 6329. Более того, суды ФРГ освобождали от ответа тех военных преступников, кто уже был осужден в других странах, в том числе западных[27].

Но Готфрид запугивает читателя всякими небылицами о «преследованиях» в 50-е в земле Гессен социал-демократами невинных людей, произвольно записанных в «нацисты» (с. 168) – и ссылается при этом на Каспара фон Шренк-Нотцинга, ультраправого пропагандиста-визионера (у Шренк-Нотцинга это наследственное – его дед был известным парапсихологом). Или рассказывает, что «министра по делам беженцев» (на самом деле – министра обороны) ФРГ Теодора Оберлендера «загнали в угол», «облыжно» обвинив в «связях с нацистами» (с. 170). Я когда-то составлял на Оберлендера биографическую справку и знаю, что этот «облыжно обвиненный» был командиром спецбатальона СС «Нахтигаль», прославившегося массовым истреблением мирного населения на Украине, и был заочно осужден в ГДР за военные преступления. «Загнали в угол», кстати, значит, что он был вынужден из-за скандала покинуть пост министра, счастливо избежав судебного преследования в ФРГ[28].

В качестве другого примера «зверств» со стороны антифашистов и американской оккупационной администрации в Германии Готфрид приводит рассказ Эрнста фон Саломона о том, как его «мучили» в американском плену, заставляя «заполнять бесконечное число анкет» (с. 165). При этом он специально аттестует фон Саломона как «критика нацистов». Если бы Готфрид ссылался на каких-то малоизвестных лиц – не таких, как Оберлендер, фон Шренк-Нотцинг или фон Саломон – уличить его было бы гораздо труднее.  Но он апеллирует обязательно к известным именам! Итак, кто такой Эрнст фон Саломон? Ультраправый террорист-фрейкоровец, убивший в 1922 г. министра иностранных дел Веймарской республики Вальтера Ратенау[29].

Готфрид вообще – вслед за Шренк-Нотцингом, давно (еще в 1965 г.) помешавшимся на этой теме – демонизирует методики анкетирования, использовавшиеся американскими оккупационными властями, провозглашая их способом стигматизации и обвинения всех немцев в коллаборационизме без разбора. Поскольку в этом анкетировании участвовал и Адорно, Готфрид, разумеется, обнаруживает, что это – часть «заговора» Франкфуртской школы (с. 119–120) с целью массовой «промывки мозгов» западных немцев в ходе разработанной «франкфуртцами» и осуществленной американцами «кампании по перевоспитанию». Если верить Готфриду, именно жертвы этого «заговора», «перевоспитанное» поколение, и стало поколением бунтующей молодежи в 60-е (с. 126, 157). Это при том, что в условиях «холодной войны» в ФРГ, как хорошо известно, активно насаждались вовсе не марксистские, а милитаристские, консервативные и реваншистские идеи и настроения; будущие бунтари 60-х выросли именно в этой атмосфере, зачастую в консервативных и даже фашистских семьях (а некоторые состояли в ультраправых детских и юношеских организациях) – и уже самостоятельно, в возрасте 18–20 лет, без всякого «перевоспитания» восстали против консервативно-фашистского окружения[30].

Готфрид не скрывает своего возмущения участием канцлера ФРГ Герхарда Шрёдера в праздновании в 2004 г. 60-летия высадки союзников в Нормандии. Дескать, какой мерзавец: празднует событие, которое «вылилось в гибель десятков тысяч немецких солдат» (с. 176). Очевидно, Готфрид считает, что немецкие солдаты воевали за правое дело.

В книге он не раз возвращается к знаменитому «спору историков», спровоцированному в 1986 г. Э. Нольте и другими ревизионистами, обвиняя их противников, то есть антифашистов, в том, что те, дескать, наклеили на Нольте с компанией политические ярлыки, обращаясь «к бредовым параллелям между политически некорректными научными исследованиями и преступным “отрицанием Холокоста”» (с. 156, примеч. 54). Выше я уже показывал – с указанием страниц, – что это не «бредовые параллели», а чистая правда[31]. Всех критиков ревизионистов Готфрид огульно записывает в «леваки». Особенно достается Фрицу Фишеру, известному либералу, основоположнику современной германской социально-критической исторической школы (с. 170–176). В изложении Готфрида впечатляюще фундированные работы Ф. Фишера подаются как «ненаучные», а работы его противников – как образец научности. Среди них Готфрид особо выделяет Герхарда Риттера, которого «леваки», не в силах победить на академической почве, «лицемерно объявили… реакционным националистом» (с. 72). Готфрида тут опять подводит любовь ссылаться на известные имена. Для консерваторов в США написанное им, возможно, выглядит убедительно, но у нас в стране еще пару десятилетий назад всё это штудировали студенты в курсе историографии новейшей истории. Спор вокруг Фишера (известный как «контроверза Фишера», но Готфрид по неграмотности этого термина не знает!) подробно разобран, например, в статье К.Б. Виноградова «Фриц Фишер и его труды»[32] – и каждый может легко убедиться, что исход этого спора выглядит совсем не так, как его описал Готфрид. А Г. Риттер не «лицемерно объявлен», а действительно являлся типичным реакционным националистом, работы его – натуральный гимн прусскому милитаризму и германскому империализму[33], а политическое лицо Риттера вполне характеризуют те факты, что он печатно яростно кидался на «Красную капеллу» – как на «врагов немецкого народа» и «предателей» – и называл ее участников «государственными преступниками»[34], а ответственность за II Мировую войну и нацистские преступления возлагал на… якобинцев и вообще Великую французскую революцию![35]

Интересно, что тех, кто критикует такие взгляды (например, Хабермаса), Готфрид тут же обвиняет в том, что они «разделываются с инакомыслящими» (с. 149), – как будто Хабермас обладает какой-то властью и кого-то посадил или расстрелял! Но в сознании Готфрида захваченная «марксистами» «объединенная Европа» – это вообще царство репрессий и преследований. Он уверен, что в ФРГ Ведомство по охране конституции только тем и занято, что преследует честных, национально мыслящих немцев, произвольно наклеивая на них ярлык «экстремизма» (с. 183, 198). Интересно, кто же тогда взрывал бомбы – в том числе в 1980 г. на «Октоберфесте», с 13 погибшими и 200 ранеными, поджигал синагоги и дома иммигрантов? Готфрид с возмущением пишет, что зимой 2005 г. в ФРГ полиция задержала группу граждан, публично распевавших «Дойчланд Дойчланд юбер аллес» (с. 196) – поскольку в Германии запрещены нацистская символика и гимны – и видит в этом доказательство того, что в «объединенной Европе» правят «левые». Почему-то он «забывает», что коммунистическая и советская символика (включая даже красную звезду) запрещена в нескольких странах этой самой «объединенной Европы» – в Чехии, Венгрии, Румынии, Польше, Литве. Никола Саркози (который прославился, публично назвав иммигрантов «отбросами» и «канальями») Готфрид обвиняет в… предоставлении преимуществ иммигрантам и дискриминации коренных французов – и в качестве единственного аргумента ссылается на некое «письмо протеста … сына французского рабочего», размещенное во французской ультраправой интернет-рассылке (с. 139)! При этом в книге он постоянно ссылается (как на «надежный источник»?) на «Юнге фрайхайт» – известное издание немецких «новых правых», в котором печатаются неофашисты практически со всей Европы! И яростно защищает «новых правых» (например, коалицию Сильвио Берлускони) от обвинений в связях с «историческим фашизмом» (с. 194). Это при том, что в коалицию Берлускони входили оба наследника Итальянского социального движения (ИСД) – неофашистской партии, созданной после войны муссолиниевцами[36], а крупнейший из них, «Национальный альянс», вообще недавно в полном составе влился в партию Берлускони.

Итак, что мы имеем? Книгу абсолютно неграмотного и некомпетентного автора-палеоконсерватора, широко прибегающего к подтасовкам и прямой лжи и протаскивающего под видом «марксологического исследования» конспирологические теории и ультраправую пропаганду. Причем автора, умственный уровень которого таков, что он готов верить любым сказкам, если эти сказки исходят от правых и направлены против левых и либералов[37]. Содержательно книга Готфрида к «марксологии» отношения не имеет, поскольку почти все, кого он критикует, марксистами не являются и никогда не были. А те немногие (например, Негри), кто был, давно ими быть перестали. В научно-финансовом отношении наш автор ни в коем случае не независим: он сам признается, что давно куплен на корню Фондом Эрхарда (с. 10). К тому же перед нами – 68-летний дедушка, подвинувшийся на проблемах секса: все козни «марксистов» он упорно сводит к семейно-брачным отношениям и однополой любви. Я понимаю, что бывают «пещерные консерваторы», но перед нами консерватор не пещерный, а прямо-таки пещеристый!

Не спрашиваю, почему Готфрид написал и издал такую беспомощную книгу: очевидно, она вполне соответствует умственным запросам палеоконсервативной американской аудитории (автор перечислил имена 17 своих единомышленников, читавших книгу в рукописи и помогавших ему (с. 9) – и ни один из них не смог ни исправить многочисленные вопиющие фактические ошибки, ни объяснить Готфриду, что же в действительности написано в трудах марксистских авторов!). Но мне интересно, почему такая позорная книга издана у нас.

Объяснение, данное по этому поводу председателем Редакционного совета В. Завадниковым[38] – «книга написана консерватором, т.е. “правым” (почему в кавычках? – А.Т.), в то время как серьезные тексты о европейских левых, существующие на русском языке, написаны, как правило, левыми или же сочувствующими им» (с. 7), – не может быть принято: за последние 20 лет о западных левых (так, как они представлены в книге – то есть вплоть до лейбористов и социал-демократов) у нас издано не менее 120 достаточно серьезных текстов, и более половины из них написано не левыми и не сочувствующими. Очевидно, издателям потребовалась именно такая книга: некомпетентная, крайне правая, грубо-пропагандистская, написанная простым и впечатляющим языком ждановского бичующего агитпропа.