Виктор Пелевин. Лампа Мафусаила или крайняя битва чекистов с масонами. М., 2016.
«Кошмарный сон» параллельной вселенной.
Так Виктор Олегович Пелевин отзывается в предисловии о возможных совпадениях с исторической жизнью России на протяжении более двух веков, которые могут возникнуть у российского читателя, привыкшего видеть в «реалити шоу» Пелевина отнюдь не мистическую фантастику, а суровую в исторической правдивости жизнь России. «Лампа Мафусаила…» – этот роман без преувеличения можно назвать энциклопедией жизни России XIX – XXI веков. В соответствии с поставленной задачей роман состоит из четырёх частей: производственной повести, космической драмы, исторического очерка и даже оперативного этюда. Сразу возникает аллюзия с «Войной и миром» великого Толстого, с той лишь разницей, что четыре тома Толстого охватывают весьма небольшой промежуток жизни российского общества в 1805-1812 гг., а четырёхсотстраничный фантастический роман В. Пелевина – двухвековые события истории России.
I
Начнём не по порядку, а с исторического очерка «Храмлаг». Естественно, что в историческом очерке речь должна идти о масонах, одной из самых модных тем в публицистике последнего времени в связи с открытием некоторых архивов НКВД, ФСБ и особенно русского зарубежья. Скептически оценивая «исторические» измышления некоторых авторов Голгофского (уж не Дмитрий ли Галковский скрывается под этим псевдонимом? –Т.Л.) и Василия Иванова (Василий Фёдорович Иванов /1885-1944/ ? –Т.Л.), которые связали все успехи построения социализма в СССР с тем, что всегда действия правительства направлялись масонами, В.О.П. саркастически замечает, что «в России реальность традиционно выглядит абсурднее любого вымысла, поэтому чем вымысел страннее, тем больше ему веры». Думаю, что последние слова о вере в вымысел в полной мере могут быть отнесены и к приведённой в очерке В.О.П. истории российского масонства.
Отмечая, что русское масонство состояло из двух ветвей – политической, которая боролась за власть, и мистической, куда входила высшая аристократия («сборище безвредных чудаков»), автор уверен т в том, что обе эти ветви были вырваны под корень террором большевиков. Но по его мысли представители мистического масонства не были уничтожены, в 1918 – 30-х гг. их ссылали на север: сначала в Архангельск, а потом – на Новую Землю к Горячему озеру, где по решению чекистов будто бы был создан Храмлаг, который «…возможно был ближе к нищей северной коммуне, чем к обычной гулагской фабрике страдания». Тяжёлые условия жизни в Храмлаге, даже несмотря на геотермальные ключи, не позволяли заключённым выдерживать там более трёх – максимум пяти лет: «…к бытовой стороне их жизни власть была равнодушна, считая, видимо, что масоны должны жить в такой же безрадостной мгле, как и все советские люди» (курсив мой – ТЛ . Ай-ай-ай, Виктор Олегович! ). Поэтому к тридцатым годам дореволюционных вольных каменщиков на Новой Земле уже не осталось, а «никаких масонов в тридцатые, сороковые и пятидесятые СССР не воспроизводил».
Кем же тогда пополнялся Храмлаг? Первую гипотезу Голгофского о пополнении арестантами из фиктивных лож (типа «Союза меча и орала» Ильфа и Петрова) Виктор Олегович гневно отрицает: «Советская власть могла посадить кого угодно, когда угодно – и с удовольствием делала это, подбирая врагов по немудрёным социально-классовым лекалам». В.О.П. соглашается со второй гипотезой Голгофского, что со второй половины 1920-х годов «… все отправляемые в Храмлаг зэки выглядели по документам “масонами”». Пелевин саркастически замечает, что причин замены интеллигентов на урок было две: урка не будет писать жалобы в вышестоящие инстанции в отличие от интеллигента, который «просто из отчаяния мог бы написать, например, что он не масон, а троцкист.
Во-вторых уголовник живуч – а интеллигент гниловат, расход человеческого материала во втором случае выше, а значит – больше забот ». И далее В. Пелевин выносит приговор методам работы работникам НКВД: «Весь исторический опыт советской репрессивной машины свидетельствует, что её работникам проще было поддерживать требуемые статистикой цифры в документах, чем объяснять, почему “масон больше не клюёт”». Приговор чёткий, жёсткий, но, полагаю, справедливый.
Итак, «великую тайну масонов» наследуют уголовники. И далее высоко в поднебесье взлетает неуёмная, расширяющаяся как вселенная, фантазия Виктора Олеговича и рождается памфлетно- ироническое изложение основ учения и действий вольных каменщиков применительно к суровым условиям жизни Храмлага. Ссылаясь на труд Голгофского, автор детально излагает технологию передачи оккультных знаний из поколения в поколение (кстати, поколение в Храмлаге, подчеркну, – это всего лишь три года жизни): у зэков не было письменных принадлежностей, поэтому их заменили наколки. «По мере прогресса оккультных опытов в татуировках фиксировались важнейшие постижения, сделанные очередной сменой каменщиков». На коже специально отобранных доходяг выпускалась газета масонских новостей «Под вой пурги». Когда носитель информации умирал, кожу с наколками с него сдирали и высушивали, таким образом, создавался многотомник оккультных знаний. Из кожи одного из агентов – Мафусаила – был сделан абажур для настольной лампы, которому предстояло сыграть немаловажную роль в истории отношений ЦРУ и ФСБ, но об этом позже.
В. Пелевин, якобы используя методы археологической лингвистики, убедительно и весьма остроумно доказывает связь масонских терминов с позднесоветским уголовным арго. «Пришельцы из Храмлага, попадая на Большую Землю, навязывали уголовному миру свои представления, ценности и порядки. Они инициировали в масонство (на том уровне, который им был доступен) самых продвинутых и влиятельных уголовников – и именно из этого семени выросла та русская уголовная культура, которую мы наблюдаем сегодня». По-видимому, к грядущему году петуха по японскому календарю он вспоминает о галльском петухе и «формальной инициации во “французы”». Но это к термину о петухах. Знакомство с дискурсом «о петухах и педерасах» оставим читателю. Не ограничиваясь переводом стихотворения Пушкина и лингвистическим анализом известного стихотворения Евтушенко «Идут белые снеги», В.О.П. не проходит мимо и параллелей в жестах вольных каменщиков и уголовников, с сожалением отмечая «быстрое вырождение постхрамлаговских каменщиков» и то, что привитая на материке ветвь масонства оказалась тупиковой. «Можно ли поверить, глядя на китчеватый особняк какого-нибудь московского вора, что перед нами поздняя вариация на тему Соломонова Храма?» – цитирует В. Пелевин саркастические выводы Голгофского, иронически замечая при этом, что автор этих строк «не склонен к историческому оптимизму». А вот подтекст «вариации Соломонова Храма» вряд ли может вызвать какие-либо сомнения.
Конец Храмлага оказался весьма трагичным. Когда на Новой Земле стали происходить чудеса, и в Политбюро поняли, что речь идёт о Втором пришествии – «…через открытый вольными каменщиками Портал проходили тончайшие вибрации любви и света – и становились семенами нового (…) Люди не хотели больше убивать себе подобных и смеялись над теми, кто заставлял их это делать, ссылаясь на свою “идеологию ”» – по решению Хрущёва и Суслова в 1961 году на Новую Землю и действующий там фантастический Храм Соломона была сброшена пятидесятимегатонная ядерная бомба. «Их можно было понять, – как бы оправдывает В.О.П. действия властей, – они хорошо помнили роль масонства в собственном вознесении к власти – и не собирались жить под дамокловым мечом будущих заговоров».
Пелевин, разумеется, не мог обойтись без намёка на Холокост, цитируя якобы слова одного из иерархов Храмлага: « В конце нашего Пути (…) Архитектор Вселенной явится братьям как Изначальный огонь и возьмёт нас всех в своё лоно…». Но, как оказалось, – не всех: и если согласно Библии спасутся 144000 евреев из 12 колен израйлевых, то, возможно, ледяные глыбы 22 братьев, отплывших с острова Моржовый, когда-нибудь будут найдены, «прочтут письмена на их задубевшей коже – и мир опять почувствует над собой улыбку Бога, ощутит ту же надежду, увидит тот же свет, что озарил его в шестидесятые годы прошлого века». Вот она, ностальгия по оттепели шестидесятых (обратим внимание, что в 2016 году)! А вот что касается прогнозов о судьбе России в наше время, то: «… вот что пугает – над миром сгущаются тучи, и Россию, похоже, опять готовят к её обычной жертве…
Полно, а не слишком ли долго мы работаем мальчиками для жертвоприношений у этих надменных господ? Стоит ли нашей боли выкупаемый ею мир? И если наши хмурые колонны всё равно обречены маршировать в Вавилонскую печь, не взять ли нам с собой всех тех, кто так бойко её разжигает – вместе с их пёсиками, поварами, яхтами и и прочим инстаграмом?».
А ведь это непосредственный отсвет современности в историческом очерке: предвоенная обстановка, угрозы ядерного пожара над Россией, политика ядерного сдерживания и, наконец, (в случае ядерной войны) –неизбежный акт ядерного возмездия. Говорят, что прогнозы В.О.П. обычно сбываются в течение 4-х – 5-и лет. Утешает одно: эти вопросы ставит не сам Виктор Олегович, а некий мифический автор – Голгофский. Так что надежда на несбыточность Вавилонской печи всё-таки небеспочвенна, тем паче, что «… в эти тревожные дни фейсбуку обещана, наконец, кнопка “dislike”». Пелевин не может не улыбнуться, как всегда иронически!
II
Итак, с масонами советского и позднесоветского времени покончено. На виртуальной «машине времени» перенесёмся в ХIX век, когда ещё не было ни радио, ни телевидения, ни мобильных телефонов, ни компьютеров, не говоря уже об Интернете. Золотой век писем, золотой век, когда ещё не было монстра-монополиста «Почта России», но почта из Петербурга в Москву доставлялась за сутки! Можно ли представить такое в наши дни? Увы! Впрочем, в наше время почтовая переписка как-то становится архаичным жанром, когда даже сравнительно юная пейджерная связь уже практически отошла в небытие, а общение сменилось кратенькими эсэмэсками и электронной почтой. Но представить себе куртуазный ХIX век без писем и дневников просто невозможно.
Главный герой этого раздела романа – космической драмы «Самолёт Можайского» – Маркиан Степанович Можайский дворянин, офицер и игрок, – пишет Елизавете Петровне, своей возлюбленной, покинувшей его в Баден-Бадене, письмо-дневник с рассказом о совершенно фантастических событиях, которые произошли в его жизни по возвращению в Россию. Баден-Баден, казино, проигрыш, попытка отыграться «одолженными» из чемодана Елизаветы Петровны деньгами, её «ангельское всепрощение»… Да и сама Елизавета Петровна, готовая «встать на путь революционной борьбы за народное счастье, ибо все остальные цели рядом с этой ничтожны»… Никаких сомнений – Фёдор Михайлович Достоевский в постмодернистском видении В. Пелевина. Впрочем, Маркиан Степанович видит народ, за счастье которого стремится бороться Елизавета Петровна, несколько иначе: «Сам я, сельский обитатель, с младенчества насмотрелся на так называемый народ и полагаю, что в протянутую вами руку он или наплюёт или нагадит. (…) Я не верю в “освобождение народа”, поскольку народ к свободе не готов и не понимает, что это такое». Весьма прискорбная характеристика. Впрочем, можно ли было ожидать чего-либо другого от мелкопоместного обедневшего дворянина, «всем сердцем верящего в европейский прогресс»? Не из его ли потомков явились на свет либералы 1990-х, которые повели Россию «по европейскому пути» и привели её в бездну разрухи?
Но от сегодняшней России вернёмся к жизни и письму-дневнику Маркиана Степановича. После возвращения из Баден-Бадена «… у меня начался запой, столь характерный для скорбного отечества нашего, где человек благородного сердца и ума не может применить своих качеств, чтобы служить прогрессу на достойном поприще. Скоро я дошёл уже до совсем неблагородных напитков, какими спаивают русского мужика корчмари, и часто видел бесов, находя в этом горькое единение с Отчизной ». Неблагородные напитки, спаивание русского человека… Уж не на роковые ли 1990-е намекает Виктор Олегович, рассказывая далее (причём на историческом примере!) о занятии «скатившегося в мрачнейший шопенгауэровский пессимизм» Маркиана Степановича, который чинит сапог не от нищеты, а «как бы ставя добровольный знак равенства между дворянином и лицами наёмного труда», тем паче, что так отдыхал граф Толстой. Интеллигенции 1990-х годов приходилось не только от нищеты свои сапоги чинить, но и увы! заниматься не разработкой новых процессов, новых машин, новых видов оружия, а работать «челноками» на маршрутах Россия – Турция, Россия – Китай.
Но вернёмся к тем чудесам, которые стали твориться в усадебке Маркиана Степановича Можайского, однофамильца Александра Фёдоровича Можайского, русского пионера авиации, изобретателя, спроектировавшего и построившего в конце XIX века летательный аппарат. К нему на машине времени прибыла группа чекистов из ХХI века с важной целью несколько – за счёт флуктуации – изменить ход истории, восстановить приоритет России в космической науке и самолётостроении, оспариваемый западной цивилизацией. Как - никак, а аппарат Можайского появился раньше летательного аппарата братьев Райт. Для игрока Маркиана Степановича начинается «поле чудес», на котором ему приходится сталкиваться с результатами технического прогресса почти за два столетия – вкупе с изощрёнными фантазиями Виктора Олеговича – при строительстве самолёта Можайского. Но не только. На этой «усадебке», где группа чекистов – прошлонавтов таки построила самолёт, накануне его испытания Маркиан Степанович, который должен послужить истории Отчизны, отправляет Елизавете Петровне письмо, в котором признаёт: оттого «… все наши беды, что мы столетиями уповаем на своих государей, думая, что они хранят в своём сердце древнюю Русскую Тайну, в то время как Высшие Лица пуще всего хотят понравиться Европе и сойти там за своих, а как не выходит, обижаются и начинают играть в солдатики. (…) Но Европа не примет нас и никогда не поймёт». Гениальное предвидение М.С. Можайского осуществляется уже более полутора веков и особенно обострилось в наши дни, когда и Европа, и бараковские штаты уже не считают нужным скрывать своих русофобских действий под лицемерными рассуждениями о «дружбе» и «сотрудничестве», а развязали фактически вторую холодную войну против России, правда, куда бролее горячую по сравнению с предыдущей. Можно только позавидовать Маркиану Степановичу, что он ничего не знал о ядерном оружии. Но вернёмся к драматическим событиям, которые развёртываются на его глазах.
Вслед за чекистами-прошлонавтами туда же прибывают … черти, – существа «виду самого неприятного и отвратительного», главный из которых представляется полковником А. Компанию дополняет живое кольцо в виде двух ворот из двух великанов- бородачей и делегация высокопоставленных американцев. Думаю, что не стоит читателя лишать удовольствия самому убедиться во всех хитросплетениях работы спецслужб обеих стран, достигших небывалого прогресса (по крайней мере, в фантастических видениях глубокоуважаемого Виктора Олеговича), но вот восприятие будущего России и её окружения Маркианом Степановичем хотелось бы отметить: «Мир будущего теперь представлялся мне банкой с ядовитыми пауками, которые вдруг вывалились на меня все сразу – и ползли по моему телу». Блестящая метафора жизни современной России, не правда ли? И далее. «Про устройство же будущего общества они (чекисты –Т.Л.), видимо, не рассказывали потому, что боялись вызвать у меня отвращение», - так он описал Елизавете Петровне свои впечатления от увиденного будущего мира. Но главное свершилось: ему показали почтовую марку со странной надписью « Почта СССР», на которой был изображён тот самолёт, который был построен в подвале его сарая. Хэппи энд: чекисты победили таки спецслужбы США? Но почему же тогда в романе появляется просьба генерала ФСБ Капустина, чтобы в 1894 году М.С. Можайский отправил письмо следующего содержания некоему Кобе : «КОБА! МАСОНЫ – ЭТО ВРАГИ! ПРИДЁШЬ К ВЛАСТИ СОШЛИ ИХ ВСЕХ НА СЕВЕР, ЧЕМ ДАЛЬШЕ, ТЕМ ЛУЧШЕ. ТАК ПОБЕДИМ! ТВОИ ДРУЗЬЯ ИЗ ВЕЧНОСТИ». Полагаю, что комментарии излишни.
В. Пелевин остаётся верен себе в саркастически- памфлетном изображении жизни американцев: здесь и движение феминисток и воздействие на избранных президентов неких «зелёных человечков», после которого «… такие хорошие и разные люди, как только их выберут, делают всегда одно и то же», и раздутые штаты спецслужб США – только по открытым источникам «Миллион человек работает в вашей гэбухе (…) Защищают права пидарасов в Саудовской Аравии?» – и пресловутая толерантность с запретом некоторых слов, и размножение в пробирках, и глубокое понимание сути доллара, не только обеспеченного исключительно верой в бога, а отгюдь не золотым запасом США, и убеждённость американца с многозначительной фамилией Димкин в то, что доллар – мировая хусспа – залог стабильности и что, «если вера в него иссякнет, мировой порядок рухнет», и… Чего только не узнаешь о реальной жизни , прочитав ультрафантастический роман Пелевина!
Но хэппи энд был бы не полным, если бы Маркиан Степанович не узнал от прошлонавтов, что у него родится сын, который будет назван Мафусаилом, а в своём сарае не обнаружил бы плату за услуги, причём не зелёными баксами, а золотыми монетами николаевской чеканки. Благодатный XIX век!
Хотелось бы также отметить многообразие стилей, которые использует Виктор Олегович в романе: от грубовато-простонародного в словах генерала Капустина до высокого куртуазного в письме Маркиана Степановича: «… всё ваше существование целиком было подчинено моему удобству и приятности. И, глядя на Ваше самоотверженное служение моей неге, я понял многое…». Мастер слова, несомненно!
III
Три представителя рода Можайских проходят на протяжении почти двух веков на страницах мистического романа В. Пелевина: игрок Маркиан Степанович, которому выпала честь отстоять приоритет России в самолётостроении, агент Мафусаил, благодаря донесениям которого якобы сохранились, хотя бы в архивах КГБ и НКВД, сведения об истории и роли русского масонства, об их деятельности по строительству Храма Соломона, и, наконец, через пару поколений – Кримпай ( в переводе «пирог со сливками» – термин, заимствованный В. Пелевиным из жёстких порно-фильмов ) Сергеевич Можайский специалист по золоту, в голову которого с детства и навсегда вполз золотой жук после прочтения одноимённого рассказа Эдгара Алана По. В. Пелевин воздаёт должное памяти этого американского писателя-фантаста, посвятив ему свой роман, хотя иронически замечает, что в наши дни его бы освистали за не толерантное слова «негр» и изображение «рабской сущности афроамериканца». «Золотой жук» – так называет В. Пелевин первую часть романа; не сочтём это плагиатом, а только данью памяти писателя.
Кримпай зарабатывает на жизнь (как и многие его современники в мире, а особенно на сайтах Интернета) на разнице в курсе золота, но его бизнес приходит к краху, он потерял деньги своего клиента: то ли личные сбережения генерала ФСБ Капустина, то ли «общак ФСБ», что ещё страшнее. Партнёра Кримпая убили, а сам он предпринял после этого попытку добровольно уйти из жизни. Но всевидящее око его высокопоставленного клиента не даёт ему исчезнуть из этой жизни, куда он возвращается после неудавшейся попытки суицида. Мистические и фантастические события проходят в его подсознании (под воздействием некоторых таблеток, изобретённых ФСБ). В том числе и появившийся Золотой жук его детства предсказывает ему отход от весьма нестандартной, как мне кажется, сексуальной направленности Кримпая – тяги к деревьям – и приход новой любви по возвращении в реальность. Пелевин чрезвычайно искусно, на грани прямого издевательства, обрисовывает сексуальные желания Кримпая, находящиеся в области «дендро-» и «арброфилии». (Для непосвященных – arbre фр. , arbor лат. – в переводе дерево – Т.Л.). Например, древняя деревянная прялка вызывает у него такие ассоциации: «Это приспособление, чуть похожее на молоденького жеребёнка, приподнявшего попку мне навстречу, сразу показалось мне настолько бесстыдным, сексуальным и запретным, что я даже опустил в смущении взгляд». Сатира, доведённая до абсолюта, если не назвать её просто глумлением. А вот предсказание жука сбывается, у Кримпая вспыхивает любовь, причём в соответствии с нравами современного мира, к «умнику из Фонда Эффективной философии», либералу Семёну: «знаете, эти мужские глаза, в которых ежедневно отражается чужой член что-то меняется в них навсегда», – цитирует Кримпай слова знакомого гомофоба.
Пелевин страхует себя от нападок натуралов: «…не подумайте, что я занимаюсь пропагандой гомосексуализма. (…) я отчётливо понимаю бесперспективность подобной агитации на суровых российских просторах», более того, он подчеркивает в гомосексуализме множество «скверных аспектов». И выносит ему приговор, так сказать этико-политической направленности, – у Кримпая появляется куратор в органах: «Чекистам ведь надо знать, что творится в голубом коммьюнити. А творится там такое, что поневоле немного станешь гомофобом». Дальнейшие рассуждения Кримпая на эту животрепещущую тему оставим читателю, только отметив, что на западе с точки зрения Кримпая ( не автора ли? – Т.Л.) однополая любовь лишилась «ауры подполья и тайны», приобретя взамен равноправия «пресыщенность и скуку». Полагаю, что на этой теме можно поставить жирную точку – приговор вынесен и обжалованию не подлежит.
А вот обсудить либерализм масона Семёна – читай российских либералов, – полагаю небезынтересно для широкого круга читателей. Российский либерал – это «…человек, свято верящий, что миром правит всесильное жидомасонское правительство с энтузиазмом берущий на себя функции и его российского агента (как он их понимает) – но при этом яростно отрицающий существование такого правительства, так как оно, по убеждению российского либерала, желает оставаться секретным». Вот такой «круговорот» в понятии либерала, который порой «…начинает догадываться, что жидомасоны его не озолотят, но всё ещё верит, что это могут сделать чекисты». Пелевин подтверждает как «величайшую Русскую Тайну» бытующую в прессе и сознании многих россиян точку зрения о том, что чекисты «иногда платят», но исключительно тем, кто верой и правдой служат жидомасонам. Насколько это справедливо при так называемой свободе слова в современной России, с достоверностью могут судить только те, кто имеет доступ к платёжным ведомостям. Имел ли или имеет Виктор Олегович к ним доступ, – не берусь судить из-за отсутствия информации должного уровня. Тем не менее, вопрос поставлен, а ответ за каждым читателем.
Но в заключение этой темы не могу пройти мимо одной, но весьма многозначительной, оговорки Семёна во время его выступления на конференции «Небо Европы» по вопросу о сирийской экспедиции: он «…вместо “CIA-trained rebels”[1] сказал“CIA-trained liberals”[2]. Ай-ай-ай, Виктор Олегович! Да ещё и с добавлением, что «три весёлых буковки могут быть другими». Не слишком ли прозрачные намёки? Хотя… Впрочем, не уточняю, ближайшее будущее покажет.
IV
Последняя часть романа, оперативный этюд «Подвиг Капустина» рассказывает о попытке прогрессивных элементов в ФСБ возобновить связи с международным масонством в ЦРУ и МИ-6 «…в начале десятых годов двадцать первого века». Торжественный ритуал приёма вождя либеральных чекистов Уркинса высшими иерархами масонства, отчёт о котором блистательно в ультра-иронической манере изложен мифическим Голгофским, заканчивается полным крахом из-за незнания посланцем ФСБ особенностей масонского ритуала. «Резкое охлаждение отношений между Россией и Западом, а также все последовавшие кризисы в Европе и на Ближнем Востоке были, по мнению Голгофского, прямым результатом этого события. (…) На Россию опустилась ледяная мгла». Вот развеять эту ледяную мглу и предстояло генералу ФСБ, тёзке великого Достоевского – Капустину. Фёдор Михайлович отправляется в очередную секретную командировку, где встречается с масонами – Солнцем и Месяцем – для решения важнейшей проблемы. Нет, это не борьба с терроризмом, не цена на золото, не духовный вклад России в общемировую культуру… Главная задача, с точки зрения иерархов зарубежного масонства, во избежание глобального ядерного пожара поддержка доллара: «Это наш новый Сталинград», – говорит Месяц Капустину, вручая ему удостоверение уполномоченного Центрального Планового Агентства Хаос. Предупреждение Пелевина однозначно: атака на доллар приведёт Россию к большой и страшной войне, причём: «При хорошем исходе у нас будет новый Бретон-Вудс (Международное соглашение 1944 года, сделавшее доллар мировыми деньгами наравне с золотом – В. Пелевин, с. 401) , а у вас – Новый день Победы. А при плохом… При плохом исходе в этой войне вместе с бухгалтерскими книгами сгорит весь мир. Но выбора нет». «Новый день Победы»? Прямой намёк Пелевина на оголтелую кампанию лжи и грязи, выплёскиваемой в западных странах, на Великую Победу СССР во Второй мировой войне. Чудовищная дилемма, понятно, что от неё пришёл в ужас генерал Капустин. Неужто действительно нет другого выхода? Подождём первых шагов Трампа. Роман был написан до его избрания. А вдруг… найдётся третий путь?
* * *
Освещённые выше темы отнюдь не исчерпывают всего многообразия данной многоплановой энциклопедии современной жизни мирового сообщества, а не только России. Но у Пелевина практически во всех романах в большей или меньшей степени, но всегда присутствуют ещё две темы.
Во-первых, это восхищённо-сочувственное отношение к женщине, её взаимоотношению с мужчинами. В этом романе он вкладывает его в уста Маркиана Степановича: «Я никогда не задумывался, на какие тяготы и муки женщина идёт, чтобы превратить себя в орудие мужского наслаждения. (…) словом фундаментальнейшее издевательство над своей физической и духовной культурой…». Можайского ужасают корсеты, плечики, грудки причёски… А если бы он знал о диетах, ботоксах, керамических винерах на зубы и… Пелевин не только знает об этом, но и озвучивает главную цель: «…женщина искусно притворяется мужской игрушкой – но на деле мужчина всю жизнь состоит при ней цепным псом. И в этом странная и прекрасная гармония между нами». Опустим слово странная, а вот за «прекрасную гармонию» – сердечная благодарность Вам, Виктор Олегович, особенно в наш век всемирной поддержки LGBT и прочих сообществ.
Во-вторых, во многих романах, начиная с «t», всегда присутствует писатель или мемуарист, ведёт дневник Павел Алхимик, пишет даже влюблённая трогательная лисичка А Хули. В «Лампе Мафусаила…» тоже есть писатель. Кримпай Сергеевич, из патриотических соображений сменивший имя на Крым, написал книгу «Золотой жук. Гомоэротический роман», опять же позаимствовав название у Эдгара По. Можно только посочувствовать автору гомоэротического романа – его критиком, редактором и цензором становится сам генерал Капустин. «Минуй нас пуще всех печалей…» – как писал великий наш соотечественник. А вот Кримпаю-Крыму, увы! предстоит радикальная переделка романа, осветление его от мрака. Вниманию писателей: почти отеческий совет Капустина: «…фильтровать в наше время надо всё – что говоришь, что пишешь и что думаешь». Ещё одно предупреждение Виктора Олеговича коллегам по писательскому цеху. Спасибо, конечно, но увы, увы, увы…
Фильтрует ли и сам Виктор Олегович? Возможно да, но даже того, что уже написано, вкупе с тем, что читается между строк, более чем достаточно, чтобы во всех красках палитры увидеть современный мир во всём его многообразии. Или безобразии?
«Лампа Мафусаила…» В. Пелевина 2016 года осветила некоторые аспекты российской истории. Над каким «прожектором» работает писатель сейчас? Чем порадует великий сатирик нас в 2017 году? Qui vivra verra.
ВРЕМЯ ЧИТАТЬ.
Санкт-Петербург