Вместо предисловия

Недавно, в октябре 2018 года, умер актёр Н.Караченцов, который много лет, после аварии, пребывал в «ходячей коме»: в состоянии отключённой активной речи, позволявшем ему, однако, своеобразно понимать происходящее и даже на него реагировать.

У Андрея Битова активная словесная функция не отключалась – или всё-таки отключена? Он давно находится в состоянии, похожем на то, которое было у Н.Караченцова и о котором хотелось бы поговорить подробнее.

Но сначала – ещё несколько предварительных слов. Некоторое время назад мне показалось полезным написать о некоторых достойных личностях из либерального литературного лагеря. Нельзя же (думал я) поголовно причислять к «вредным насекомым» всех тех, кто сотрудничает с про-натовским Пен-центром или с коррумпированной «Роспечатью».

Одну статью из этой серии, посвящённую Людмиле Петрушевской, уже опубликовала газета «День литературы» («Достойная среди либералов. К юбилею Людмилы Петрушевской»). Однако, чем больше вглядываешься в этих раскрученных литераторов, тем меньше видишь в них привлекательного, поэтому я не уверен, что смогу продолжить эту серию. Есть, однако, писатель, о котором у меня не получается говорить без доли симпатии: это Андрей Битов. Хотя интерес мой к нему, увы, всегда был смешан с большой дозой горечи.

Необычный сумасшедший

По-видимому, Андрей Битов не вполне психически нормален.

Такое мнение о нём мало кто высказывает, наоборот, принято считать Битова «высоким интеллектуалом», в чём соревнуются, например, участники знаменитого антисоветского альманаха «Метрополь» литераторы Карабчиевский и Евгений Попов, почти буквально повторяя друг друга. Вот что писал покойный Ю.Карабчиевский: «не в обиду будь сказано другим замечательным писателям, Андрей Битов – умный человек, а это редко бывает. В литературе, мне кажется, умных людей гораздо меньше, чем людей талантливых. Даже читая его не вполне удачные произведения, ты чувствуешь, что общаешься с умным человеком». А вот Евгений Попов (нынешний Президент Пен-центра, занявший эту должность в 2016 году после отставки Битова): «…Битов – умнейший человек, и это исключение среди крупных русских писателей второй половины XX века».

Повторюсь: на мой взгляд, Битов не только не является «умным человеком», но ему давным-давно могла быть выдана справка об «инвалидности по уму», на основании чего даже водительские права нельзя было бы давать… Любой опытный кадровик, без всякого запроса в психдиспансер, в короткой беседе мог бы определить, что за типаж перед ним, и не взял бы Битова ни на одну работу (кроме так называемой «творческой»). Таким людям нельзя даже доверить обязанности курьера, нельзя поручить отнести бумажку из одной комнаты в другую: обязательно потеряет.

Сам Битов в повести «Улетающий Монахов» (жанр обозначен, как нередко у писателя, претенциозно: «Роман-пунктир») откровенно описывает эти качества своего героя, например, его вечную незадачу с плохо заводящимся автомобилем. Стало быть, жизнь спасала и этого героя, и, надо думать, самого Андрея Битова: даже если он не состоял на учёте в психдиспансере и имел водительские права, на дорогу такому персонажу лучше было не выезжать (от греха подальше).

Кстати, в этой повести кто-то из друзей Монахова подсказал, что проблема его автомобиля может заключаться в плохом электролите, качество которого, дескать, нужно определять на вкус. И этот вкус Монахов вспоминает на похоронах, когда целует в лоб покойницу (вполне постороннюю для него женщину): «Этот отчётливый вкус что-то очень напоминал, достаточно редкое, но и недавнее. Что же? «Аккумулятор!» - вдруг осенило Монахова… (Опять с утра он безнадёжно заводил машину, да так и не завёл… опять он лизал электролит.) И тогда другой, предыдущий вкус всплыл во рту… это был вкус Светочки… там…»

Какое место у девушки называется «там», Битов не уточняет, и я не буду изрекать бестактности, но замечу, что Светочка – одна из многочисленных женщин Монахова, которых в не столь уж большом, двухсотстраничном произведении можно насчитать примерно с полдюжины, включая сюда и двух жён героя.

Проза Битова близка к его жизни, в этом сильная сторона прозаика. С поразительной откровенностью он описывает некоторые ситуации, но эта же откровенность позволяет, фактически, поставить «диагноз» автору, ибо до такой степени углублённости этих состояний, до такого – скажу без обиняков – маразма ни один нормальный человек не должен доходить и не доходит. Нам показаны провалы в восприятии и разрывы во времени, причём не обязательно это вызвано алкоголем: пьянки герои Битова переносят как раз неплохо. Выключения сознания связаны, скорее, с женщинами…

Как мы все знаем, писатель высок и представителен; в молодости он занимался спортом (в частности, культуризмом), два года отслужил в армии (в стройбате на севере) и был силён и, что называется, не робкого десятка. Если делить мир на «очкариков» и «хулиганов», то Битов относится скорее к «хулиганам»; очки же он носит по странной жизненной случайности.

Вниманием девушек и женщин писатель никогда не был обделён, и тем поразительнее откровенные описания растерянности, в которую представительницы этого пола ввергают Битовского героя: «И они заговорили оживлённо, он тоже говорил, но услышал, о чём речь, лишь две остановки спустя, а пока справлялся со странным смущением удивления и недоверия, что эта женщина, сидящая с ним рядом,- кто бы мог подумать, но это Ася». Итак, ты в автобусе о чём-то беседуешь с попутчицей, но понимаешь, о чём речь, «лишь две остановки спустя»?? Дальше – больше:

«…дальше Монахову временами становилось вовсе непонятно, что происходит. Он проталкивался за Асей по магазинам, задевая её сумкой чужие ноги… Монахов туповато и покорно поддался чувству ведомого. Ему было безразлично куда, и он не запоминал дороги…

…Тут время опять выпало…

Он услышал долгий, нечеловеческий, но нестрашный почему-то крик. Странно далекий и близкий одновременно. Почему-то нисколько не удивился крику и очнулся у кондитерской фабрики… Улица была пуста, фонари горели отчуждённо, и это была уже ночь. Они шли, и подошвы его горели. Это был далекий окраинный район, и тогда Монахов понял, что они прошли пешком через весь город. Поминутно они останавливались и долго и исступлённо целовались…»

Таких описаний хватает и в романе «Пушкинский дом», и в остальной прозе Битова. Повторюсь: отнюдь не всегда речь идёт о действии алкоголя, иногда происходит такое и с совершенно трезвым персонажем, что и даёт мне основания говорить о его неполной вменяемости.

…Однако женщины, в то же время, излечивают и Битовских героев, и, надо думать, самого автора… Говорить в интервью о личной жизни он избегает, но по намёкам в прессе можно понять, что официально Битов был женат трижды, и у него родилось трое детей. Если человек способен устанавливать отношения с противоположным полом, то его нельзя считать сумасшедшим, какими бы странностями он ни отличался. Такой мужчина, впрочем, может быть своеобразным «зомби», используемым женщиной в качестве рабочей или «боевой» силы. А вот как такой человек смог стать успешным писателем – вопрос посложнее. Хотя и ответ на этот вопрос, увы, лежит на поверхности.

Одна, но существенная поправка

Закончив Высшие сценарные курсы, Битов написал сценарий фильма «В четверг и больше никогда» (1977). Этот фильм, поставленный Анатолием Эфросом, я бы отнёс к числу шедевров советского кинематографа. Зелёные краски нежаркого лета в средней полосе России наполняют экран, показывающий неторопливое развитие действия в некоем лесном заповеднике. Состав актёров звёздный: Иннокентий Смоктуновский и Любовь Добржанская в ролях отчима и матери героя; двадцатилетняя Вера Глаголева прекрасно сыграла молоденькую возлюбленную героя, которая забеременела от него, но на которой он не собирается жениться; музыку к фильму написал сам Дмитрий Шостакович.

Сюжет фильма «В четверг и больше никогда» примерно соответствует тематике повести «Улетающий Монахов». Любвеобильный и обаятельный молодой герой запутался в девушках: с одной спит, на другой женится. Мать героя – скорее властного типа; отец – физически мощный, но скорее слабохарактерный старик, который то ли уже несёт маразматическую чушь, то ли всё ещё изрекает мудрые мысли. Старик капризничает как ребёнок в отношении того, какую программу телевидения смотреть, и в то же время – несомненна его прозорливость, почти святость. Вероятно, отца Монахова Битов списал с собственного отца; в фильме аналогичную роль великолепно исполнил Смоктуновский, с одной оговоркой: он не отец, а отчим, а почему – будет сказано ниже.

Дело в том, что в творческий продукт Битова режиссёр Эфрос внёс одну существенную поправку: в главной роли этого фильма он снял человека, отнюдь не похожего на Битовских героев, а именно – Олега Даля! Этот актёр никем, кроме как волевым евреем-русофобом, не хотел ни быть, ни казаться, и возникает вопрос: что такое этот режиссёрский ход в отношении Битовского сценария? Это полное перечёркивание авторской логики или, наоборот, раскрытие некоей тайны, которую Битов прятал, а режиссёр Эфрос угадал и выставил напоказ?

Полувменяемого Битовского героя русские женщины не раз буквально втаскивали внутрь нормальности. «Не будь тряпкой, возьми себя в руки, веди себя как мужчина», - это иногда произносится героинями открыто, а иногда звучит как немая мольба – как тот одновременно близкий и далёкий крик, который, в процитированном выше отрывке, вдруг вернул героя в реальность. («Ты ещё маленький – не обижайся, - ты ещё маленький. А какой же ты будешь?! Господи! Все будут с ума сходить. Я одна сейчас знаю, какой ты будешь…» - это слова одной из героинь повести «Улетающий Монахов».) Увы, «каким он был, таким остался». Ни Битов, ни его герои, дожив до глубоких седин, отнюдь не повзрослели и всё так же «не понимали, что происходит», и только вдруг замечали, что куда-то исчезла половина дня.

Другое дело Олег Даль! Герой фильма «В четверг и больше никогда» ведёт себя так, будто не имеет сомнений ни в чём; это другие гадают, что он задумал, а он действует строго в соответствии с собственным, пусть нелепым, но всё-таки планом, например, в заповеднике обязательно застрелить косулю (что запрещено) и сделать из неё шашлык…

Надо видеть, как Даль и Смоктуновский держатся в одном кадре: меж ними – физически ощутимая, непреодолимая граница, пропасть. Олег Даль весь – враждебный России грозовой заряд, Смоктуновский же, наоборот, воплощает всю традицию русского театра, всю русскую духовность. Он один вытягивает на себе Битовский замысел, играя – если так можно выразиться – и отца, и сына, и ещё не рождённого внука или внучку; разумеется, в первоначальной версии сценария он мог быть только родным отцом героя, но с Далем в главной роли – только его отчимом!

Смоктуновский и Даль в этом фильме, фактически не разговаривают друг с другом напрямую, но только через третьих лиц; они избегают даже прикосновений, словно взаимно брезгуя друг другом.

Вот вам и итог Битовского (сценарного, по крайней мере) творчества! Писал-писал Андрей Битов «себя любимого» в образах то «Улетающего Монахова», то Лёвы Одоевцева из «Пушкинского дома» и, в конце концов, «улетел»: взяли, да и экранизировали, заменив совсем другим типажом.

Но не к тому ли и шёл Андрей Георгиевич Битов? Он ведь изначально «тусовался» почти исключительно с либералами, а умение «вписаться в сценарий Эфроса» (своим сценарием), потом вписаться в альманах «Метрополь», - всё это позволило ему после 1991 года возглавить Русский Пен-центр. Увы, это не просто синекура: эта должность вынудила Битова в 2014 году и «осудить русскую агрессию в Крыму и в Донецке», и поддержать антироссийские санкции.

Конечно, он пытается огрызаться; делает вид, что политические заявления произносит «ради галочки», а в творчестве своём он, дескать, русский, он даже пишет что-то о «ностальгии по Империи».

Здесь необходимо добавить сразу два соображения. Во-первых, нельзя походя бросать обвинения в поддержке санкций за Крым, эти высказывания Битова нужно подтверждать документально, и я это сделаю ниже.

Во-вторых, чтобы совсем покончить с фильмом «В четверг и больше никогда», я должен пояснить его название.

Как я уже сказал, я вижу у Битова все признаки клинического сумасшествия. Сужу лишь по его текстам, ибо моё личное знакомство с ним ограничилось единственным телефонным разговором в начале 90-х – инициатива звонка принадлежала мне, но разговор оказался более долгим, чем я предполагал, – по его инициативе.

Однако те же тексты свидетельствуют: Битов всегда обладал чутьём к эпохальным переломам. Этот тип мировосприятия свойствен только гениям, великим людям, которые способны увидеть эпохальность там, где её не видят другие, и которые даже, порой, способны навязать действительности черты эпохального поворота, если в реальности такового не происходит. Яркий пример – Лев Толстой, живший в эпоху самого что ни на есть застоя и безвременья: ведь нельзя же считать ни «Крымскую войну», ни Русско-турецкую войну 1877-78 годов событиями мирового масштаба. Толстой не застал и Наполеоновских войн, - и всё же в романе «Война и мир» он взял именно тему вторжения Наполеона в Россию и так мощно показал противостояние России и Запада, как сделать мог только гений.

Вот и Андрей Битов в своей ранней прозе, например, в самых, казалось бы, камерно-интеллигентских (и в то же время бытовых) этюдах, «Жизнь в ветреную погоду» (другое название: «Дачная местность»), - вдруг – поистине, ни с того, ни с сего – вводит мысли о ядерной войне и всё ту же тему противостояния России и Запада! Герой с отцом едут на машине с дачи в Ленинград (за рулём – отец), и вдруг герою почему-то почудился ядерный гриб над лесом… Бытовые дачные зарисовки сразу приобретают иной оттенок; вернее, видение «такого знакомого, бесшумного клубастого кольца на тоненьком сером стебельке» вдруг выявляет то качество поворотности и непоправимости, которое, оказывается, уже присутствовало в самых, что ни на есть, мирных семейных сценках.

Герои Битова – это всё-таки граждане великой страны; а коли так, то и самое ничтожное бытовое решение (например, кому и зачем нужно идти в магазин) может получить оттенок эпохальности. Об этом – как бы «в последний момент» – вспоминает Битов; и только это спасает его прозу.

Вот и фильм «В четверг и больше никогда» начат с того, что герой и его невеста планируют свадьбу: в субботу нужно сделать то-то, в пятницу – то-то, значит, в заповедник к маме можно по-быстрому съездить только в четверг… И герой едет, и там узнаёт, что местная девочка от него беременна, и от этой новости должна измениться – и меняется! – вся жизнь протагониста.

Для Битова и его героев женщины и дети всегда были очень важны… Однако Олег Даль эту тему вообще никак не «играет», потому что она для него – лишняя. Он тоже живёт «эпохальным» и «роковым» образом – но отнюдь не по причине принадлежности к русскому народу. Тут как бы столкнулись две «эпохальности», и простой заменой актёра вообще-то нельзя было ограничиваться, тут надо было бы перелопатить весь сценарий.

В итоге, тема «крутого поворота» в фильме оказалась несыгранной, приглушённой. Хотя она всё-таки чувствуется, поэтому я выше и назвал фильм одним из самых удачных в советском кино.

Воплощение сценария в жизнь

Вернусь к вопросу об «интеллектуальной составляющей» Битовской прозы.

Выше я написал, что считаю этого автора почти законченным сумасшедшим; в то же время, три десятка выпущенных им книг полны абстрактных рассуждений – порой выспренних, порой откровенно пустых, но иногда остроумных и глубоких. Как быть с этим противоречием?

Президент Пен-центра Битов порой откровенно «гнал строку» ради гонорара: заполнял некий заданный самому себе объём текста рассуждениями ни о чём. (Его последний роман, «Преподаватель симметрии», это, по-моему, хитроумная подделка под литературу, написанная ради денег.) Но длинных водянистых рассуждений хватало у него и в советские времена, вот, например, цитата из «Грузинского альбома» (1980):

«Всё как будто стремишься куда-то. Всё стремишься, стремишься, всё куда-то и куда-то. Вперёд и вверх. Вдруг запыхаешься, то ли устанешь, то ли состаришься, бегучи: глядь – а стоит ли что-нибудь по назначению и удобно? Стоит. И вроде бы не стоит: как-то криво, кое-как, на бегу, недорисовано, недоделано, даже недоброшено рисовать или делать…»

Свою повесть «Улетающий Монахов» Битов завершил ничем иным как идейным противостоянием с Пастернаком; в финале «Пушкинского дома» также описан поединок между альтер эго Битова Лёвой Одоевцевым и его антагонистом Митишатьевым, в чьём образе соединились черты многих еврейских литераторов-диссидентов. Сцена эта написана, скорее, в комическом ключе…

В «Улетающем Монахове» уровень полемики серьёзнее, глубже. Герою начали встречаться в жизни некие созвучья или «рифмы событий», и одну из этих «рифм» он видит в противопоставленности собственной судьбы и судьбы Пастернака. Процитирую повесть «Улетающий Монахов»:

«В понятии «рифмы» времени, сформулированном для себя Монаховым, заключалось и то, что это было единственным способом, каким умудрялся теперь Монахов отметить жизнь как идущую, как живущую, как существующую помимо. Он не имел больше воспоминаний. Конечно, и он мог сказать: «А вот я помню…» – и повторить что-то затверженное, как чужое, будто и никогда с ним не бывшее… Но ему НЕ надо. И он ничего не помнит. У него нет воспоминаний. Одни напоминания».

Чем же раздражает Монахова Пастернак, кроме «вздорного профиля» на портретах? Оказывается, тем, что Пастернак идейно и художественно «обокрал» пейзаж вокруг Переделкина! Ещё цитата:

«Кто-то употребил, выпил эту природу, так что Монахову она уже не досталась… «Кто же это высмотрел дотла?..» – неприязненно посматривал по сторонам Монахов… Не иначе, как живший здесь поэт. Незадолго до Монахова. Пейзаж достаивал после его смерти в глазах оставшихся, не более того. Именно так и объяснил себе Монахов глухое недовольство, ворочавшееся в нём и не находившее формулы».

Ну что ж, противопоставил Монахова Пастернаку; иносказательно себя самого как русского писателя противопоставил писателям-иудеям… Неявно; косноязычно; неким глухим, подспудным намёком сказал о том, что кто-то крадёт у русских людей их жизнь… Ладно, и на том спасибо; и это тянет на некий философский смысл или подтекст. Но вообще-то надо сказать, что большинство так называемых «умных» рассуждений Битова – это невероятная, гомерическая чушь.

Я не знаю, видно ли это уже из тех цитат, которые я привёл… Доказать абсурдность его так называемых «мыслей» нелегко, так как пишет Битов длинно, и рассуждение его продолжается, порой, на нескольких страницах, при этом он то и дело хитро использует игру слов. «Всё стремимся куда-то. Всё куда-то и куда-то. Всё стремимся и стремимся».

Подобно тому, как герои Битова порой «выпадают» из времени, так и рассуждения его то кончаются ничем, то вдруг упираются в нечто противоположное тому, к чему, вроде бы, хотел подвести нас автор… Это умственный калека, а не мыслитель, однако в советские времена та каша или блевотина, которую он подавал под видом «мыслей», могла сойти за нечто оппозиционное. А невнятно, дескать, потому, что иначе «цензура не пропустила бы». Но вот наступили бесцензурные времена, а манера Битова не изменилась, потому, мне кажется, в последние годы его уже совершенно никто не читает.

…Правда, Битов до сих пор умеет затронуть некие болевые точки, например, еврейский вопрос. В качестве примера я мог бы разобрать какой-нибудь относительно недавний его текст, ну хотя бы рассказик «Новый мир» (журнал «Октябрь, № 10, 2014), который он начинает как раз с рассуждения о Мандельштаме… Но мне кажется, что критиковать тексты позднего Битова (которому в 2017 году исполнилось 80 лет) было бы занятием слишком жестоким: старческие процессы уже очень далеко зашли. Потому в этой статье я, в основном, буду и дальше писать о Битове, так сказать, поры расцвета, вот, скажем, пассаж из его книги «Выбор натуры» (1980). В главке «Похороны доктора» Битов рассказывает о его «неродной тётке, жене его родного дяди» и изрекает:

«Она… обучила наше кичливое семейство еврейскому словечку «ковод», которое означает уважение, вовсе не обязательно идущее от души и сердца, а уважение по форме, по штату, уважение как проявление, как таковое. (У русских нет такого понятия и слова такого нет, и тут, с ласковой улыбкой тайного от самого себя антисемита, можно сказать, что евреи – другой народ. Нет в нашем языке этого неискреннего слова, но в жизни оно завелось, и к тому же почему все так убеждены в искренности хамства?..)»

Итак, «евреи – другой народ»: подумаешь, сделал открытие! «У русских нет такого понятия и слова такого нет» - минуточку! У нас есть выражение «правила приличия», которое обозначает точь в точь то, о чём пишет Битов; есть ещё слово «лицемерие» и куча других слов с близкими значениями. Они, возможно, крутились в голове у Битова, когда он писал свой косноязычный пассаж, но он сделал вид, что их не помнит (а может, и правда, забыл, «выпав из времени»). «Нет в нашем языке этого неискреннего слова, но в жизни оно завелось» - тут уж совсем писатель зарапортовался. Только что хвалил еврейское слово и понятие, и вдруг называет его «неискренним», то есть осуждает. Если слова «нет в языке», то как оно могло «завестись в жизни»? Вероятно, местоимение «оно» во фразе «в жизни оно завелось» означает уже не слово, а некое правило, причём писатель намекает, что возникло правило недавно («завелось»). Но почему он сделал такой вывод? Понятию и слову «лицемерие» (как и понятиям «правило» и «приличие») – даже не сотни, а тысячи лет; вообще, это слово, означающее «церемонии» (как нечто отдельное от «любви» и от «дружбы») существует во всех, даже самых примитивных языках.

Что ж, нам, русским, не привыкать к подобным обвинениям: о нас говорили даже, что до Петра Первого мы не знали слов «правое» и «левое», хотя уж эти-то понятия точно имеются в самых мало развитых языках, наряду с такими базовыми представлениями, как «близкое – далёкое», «большое – маленькое», «высокое – низкое» и т.д. Но находились русофобы, всерьёз утверждавшие, что русских мужиков при Петре учили шагистике, привязывая к одной ноге пучок сена, к другой – соломы. Потому что, мол, понятия «правое – левое» в русской культуре отсутствовали.

Недалеко от таких рассуждений ушёл и Битов… Ему нужно было похвалить евреев и намекнуть на то, что русским свойственно «хамство»; это он и сделал. Тут же – загадочности ради – намекнул, что сам он – антисемит; в общем, запутал всё донельзя… И такими псевдоглубокомысленными рассуждениями он заполнил даже не десятки – сотни страниц!

Однако изящно «подмахнуть» русофобам Битов всегда умел, за это его, как говорится, и «держали», и печатали. Шутка ли, он ровно четверть века, с 1991 по 2016 год, возглавлял Русский Пен-центр! Хотя каждый из нас, я думаю, замечал ту слегка брезгливую интонацию, с которой о Битове в это время говорили многие иудейские литераторы. «Ну да, дескать, полностью опустившийся тип, но ведь для национального Пен-центра нужна этническая ширма, так что будем терпеть». Да и почему не потерпеть: ведь он всегда был не просто безобиден, а полезен для иудеев. Как в фильме по его сценарию на главную роль был выведен Олег Даль, так и в литературе Битов помог выйти на авансцену – кому?

Не буду перечислять эти одиозные имена, они и так на слуху, ограничусь упоминанием зловещего клоуна Дмитрия Быкова. По заряду русофобских, скандальных высказываний и поступков, Быков – это нечто сходное с Олегом Далем и даже превосходящее его.

Окончательный итог

Роман «Пушкинский дом» я когда-то осилил, хотя без особого удовольствия. Повесть «Улетающий Монахов» я и сейчас искренне рекомендую прочесть всем, кто с произведением не знаком: в нём много правды о жизни советской интеллигенции. Повести Битова «Человек в пейзаже» и «Ожидание обезьян» также не кажутся мне однодневками: они, думаю, останутся в русской литературе. В них многовато натужно-пустых рассуждений, но есть и ошеломляющая правда, например, в первой из этих двух повестей Битов без обиняков рассказывает, как едва не стал алкоголиком. Его спаивал некий Павел Петрович, художник-реставратор, с которым они, выпивая, беседовали о том – о сём, а потом Битов вдруг заметил, цитирую, что «он пил как бы не сам, а – мною». Иными словами, этот мужчина ловил кайф только тогда, когда кайфовал собутыльник; тут было даже нечто вроде полового обладания, когда стараются не столько получить удовольствие сами, сколько довести до соответствующего состояния «партнёршу».

Повесть «Ожидание обезьян» заканчивается описанием провала ГКЧП в 1991 году; таким образом, она может считаться частью той эпической истории страны, которую коллективно создаёт наша литература. Повесть также автобиографична и местами потрясающе откровенна: она рисует состояние писателя, изо всех сил пытающегося сначала закончить книгу, а потом уже уйти в запой. Это ему удаётся: хоть маленькая, но победа. (А может, и не такая маленькая для человека, у которого серьёзные проблемы с психикой.)

В повести «Ожидание обезьян» Битов талантливо изобразил знаменитый обезьяний питомник в Сухуми; вообще, надо отметить, что писатель любит и умеет показывать животных. Для примера укажу на эссе «Последний медведь» из книги «Выбор натуры». О сумасшедших он писать всегда избегал, как видно, опасаясь вдуматься в слишком большое сходство их с самим собой, - а вот о животных рассказывал умело. Ведь, фактически, говоря о животных, Битов описывает себя: физически сильного «мужчину-автомата», вынужденного (согласно амплуа писателя) нести какую-то абстрактную чушь, но реально интересующегося лишь самкой и противостоянием с другими самцами, которых нужно оттеснить от «кормушки».

…Итак, медведя, обезьяну, других животных Битов изображает талантливо… Могут сказать: а что ещё требуется от писателя?

Требуется, по-моему, ещё быть русским и православным – хотя и то, и другое у Битова тоже есть! Здесь и там в его прозе встречается поистине убийственная критика западной, в частности, немецкой культуры, да и иудеям Битов иногда «издали» показывает нечто вроде кукиша… Всё это есть, но разбавлено таким чудовищным объёмом пустословия и ложных идей, что остаётся лишь руками развести. Достанет ли у читателя терпения отыскивать эти крупинки золота в завалах пустой породы?

Политическое послесловие

Я начал эту статью с разговора о Николае Караченцове и теперь вернусь к нему же.

Телевидение достаточно много снимало его после случившейся с ним катастрофы, от которой он так и не оправился. Его супруга Л.Поргина (при всём уважении к ней) нередко показывала мужа, словно дрессированное животное. Он был чисто одет и умел пристойно сидеть в зрительном зале, молча стоять рядом с другими людьми. И вдруг «дрессировщица» демонстрировала трюк: чем-то раздражала мужа и вызывала у него краткий «имперский рык» или «момент мужского решения» - ту волевую вспышку, которая позволила бы здоровому Караченцову настоять на своём. От этих мгновений ярости захватывает дух даже при просмотре видео… Но затем актёр вновь впадал в своё подчинённое состояние и переставал реагировать на внешние импульсы.

Именно это мне вспоминается, когда я перечитываю недавние интервью Битова, например, то, которое он дал радиостанции «Свобода» после возвращения в Россию Крыма. Интервьюеры последнего десятилетия, подобно жене больного Караченцова, напоказ раздражали Битова острыми вопросами; он также реагировал своеобразным мужским «рыком», но заранее «пропущенным» через некий синтезатор и смягчённым. Отвечал по схеме: «имперские процессы, мол, объективны, их нельзя оценивать с моральной точки зрения».

Тех, кого интересуют формулировки Битова с юридической точки зрения, я отсылаю к тексту интервью радио «Свободы»: https://www.svoboda.org/a/26592721.html

А суммировать можно так: «Путин нарушает демократию?» - «Он правит Империей, и для правителя это естественно». – «В России нет свободы слова?» - «Опять же, в Империи не может быть иначе…» И так далее.

Всё-таки после воссоединения Крыма литературные либералы решили «дожать» Битова, и, как он ни прятался за обезличенными рассуждениями об «Империи», они не отставали; они продавили в руководство Пен-центром Улицкую, которая, по словам Битова, «узурпировала власть»; в итоге, он ушёл в отставку. Да и то сказать: четверть века руководил, хватит! Сегодня, как мы знаем, Русский Пен-центр раскололся на несколько организаций, и, возможно, власть в большинстве из них захватят оголтелые «про-натовцы» во главе с неким Пархоменко. Это тоже будет своеобразным «итогом работы» Битова, его виной.

Я указал в этой статье на самые – по моему мнению – удачные произведения Андрея Битова, позволяющие говорить о – всё-таки – неполном поражении его как писателя и как человека. В 2017 году он отпраздновал 80-летний юбилей, и я желаю ему спокойствия и счастья. Он написал много вздора, но есть в его активе, поистине, очень сильные страницы, достойные того, чтобы войти в число образцов русской прозы.

Санкт-Петербург, ноябрь 2018 г.