Неутешительный вывод гласит: ни одна из существующих версий не даёт ясного ответа. Кем был претендент, в чьих интересах он действовал, остается загадкой. Приходится опираться на имеющиеся свидетельства. Находящийся в распоряжении историков материал кажется исчерпанным, поскольку новых фактов неизвестно, а сами специалисты и авторы многочисленных художественных произведений на эту тему придерживаются тех или иных излюбленных ими представлений. Возможно, тайну личности воскресшего «царевича» Дмитрия не так-то уж нужно «разгадывать», как важно понять, в каком историческом или метаисторическом контексте он появился.
Иными словами, в чём причина появления претендента; откуда взялась в нём историческая потребность; а главное – каковы последствия этого явления. Поскольку же проблема «смуты», как уже было сказано, – это инвариант нашей истории, то и речь должна пойти об этом. В «русском менталитете» укоренилось представление об «истинном» царе, – царе, который «от Бога», и пусть он правит даже несправедливо, и не по-доброму, но нести иго такого правления, несмотря на разные мучения и испытания, народ был готов, потому что был уверен: так и должно быть, так Бог положил. Уже при жизни Бориса-царя, вроде бы венчанного патриархом при всеобщем одобрении народа – люди усомнились: а истинный ли он царь? Какое-то внутреннее чувство подсказывало, что и церковь может ошибаться, а народ и подавно грешен. Но где же власть настоящая, именно от Бога, такая, чтобы в ней нельзя было бы усомниться?
Евангельский Понтий Пилат с высоты своего положения и циничного скепсиса , издавна присущего всем имеющим власть, спрашивает Христа: «Чтоесть истина?». Христос молчит, но читатель (а тем более верующий) уже знает, что истина и есть Христос. Хотя царство Его и не «от мира сего», но подразумевается, что царство истины должно быть установлено и на земле. Для Руси-Московии тех лет вопрос об «истинном царе» был равнозначен вопросу о том, истинен ли Христос, можно ли «выбирать» Христа голосованием? Разумеется, даже предположение об этом московиту представлялось кощунством.
Замученный, убитый царевич – в русском сознании стал символом замученного Христа, а его воплощение в претенденте – своего рода воскресение Христа после казни. Когда в 1917 году Николай II отрёкся от престола, буквально бросив Россию на произвол судьбы, сразу же изо всех щелей поползли разные «претенденты», доселе «скрывавшие» свою «богоизбранность». И кого богоискательский народ одобрил в качестве истинного нового царя – тот и взошёл на престол. Лже-царь проиграл в ХVII веке, но (в лице Ленина) победил в смуте начала ХХ века, а в лице «царя Бориса» вновь победил и в конце того же столетия. Народ судит «сердцем», а не разумом, поэтому всякого рода материальные выгоды и предполагаемые житейские улучшения в таком выборе большой роли не играют. А вот вопрос, где истина и где Христос, действительно ли тождественны эти понятия, – остается и поныне одним из важнейших.
***
Разумеется, самым главным для Дмитрия в начале его пути была легитимизация хотя бы в качестве претендента на престол. Здесь сразу же возникает «польский вопрос» в самых разных его аспектах. Вначале мы видим Дмитрия у защитника православия Константина Острожского, затем у католика Адама Вишневецкого, который выглядит вовсе не простофилей, наивно поверившим авантюристу, но и не завзятым интриганом. Но он пишет личное письмо королю Сигизмунду, сообщая тому о появлении «царевича», будучи убеждённым в его истинности. Король заинтересовался, но нам неизвестно, «поверил» он этому сообщению или «не поверил». В действие вступает политическая игра. Мы уже говорили, что в это время Сигизмунд претендовал на шведский престол. Дело в том, что он был сыном умершего шведского короля Иоанна III, но предпочитал быть королём в Речи Посполитой, так как сам был убеждённым католиком, и протестантская Швеция не очень-то его жаловала. Оставленный в качестве регента на шведском престоле дядя Сигизмунда Карл был провозглашён через несколько лет сначала правителем, а потом и королём Швеции Карлом IX. Польский король счёл свои права явно попранными, что породило многолетнюю войну между Швецией и Польшей. Возможно, он рассчитывал, что Дмитрий станет его союзником, если ему удастся вступить на московский трон?
Король всё же не решился открыто связать свою судьбу с претендентом – это было бы весьма неосмотрительно, но и отвергать его тоже не стал. Выход был сразу же найден. Помощь претенденту должны были оказать видные польские паны, но от своего имени, а не от лица Речи Посполитой. Здесь необходимо остановиться ещё на одном важном моменте. Мы рассматриваем «дело о царевиче Дмитрии» с исторической точки зрения, но это не значит, что следует игнорировать другие подходы. В дореволюционный период историки, в основном, сосредоточивались на династических проблемах, в советское время пошли в ход социальные аспекты. Претендента называли и польским агентом, и «казацким царём», и даже народным вождём в будто бы имевшем место крестьянском восстании (точка зрения историка-марксиста М.Н. Покровского). В последнем случае совершенно очевидна параллель с деятельностью большевиков. Причём, когда сегодня мы смотрим на вещи с противоположной позиции, то даже эта мысль вовсе не выглядит противоестественной. М.Н. Покровский сравнивал лже-Дмитрия с Лениным. Возобладавшим в советской исторической науке сталинистам это казалось, чуть ли не кощунственным, но нам представляется, что идея совсем не глупа, тем более что первого обвиняли в связях с поляками, а второго считали немецким шпионом. Тут есть над чем подумать, ведь и Борис Ельцин – такой же «претендент», ставший царём, тоже иными критиками рассматривается как агент «американского политбюро». История знает определённые архетипы, которые как бы просвечивают сквозь канву событий в течение многих веков, ничуть не меняясь в своей основе. А от себя добавим, что и в 1991 году услужливые бояре с готовностью «сдали» Москву новому «царю». Ведь он, как никак был «царского» рода (своего рода боярин, член ЦК КПСС), был «всенародно» одобрен – и хотя не убит, но втихаря смещён новыми «претендентами»...
Ещё один штамп советского периода – о «польско-литовской интервенции», которая якобы привела «царевича» на престол. Нет. Проблема гораздо сложнее. Пути лже-Дмитрия и Ленина были похожи и внешне, и по существу, но определялись они классовыми и государственными интересами лишь во вторую очередь. Главным было то, что поиск праведного и истинного царя и определил итог этих событий.
Не спеша поворачивается колесо фортуны. Примерно каждые сто лет, когда подходят сроки, начинает сотрясаться государственная структура, приходит новый мессия – харизматический лидер со своей новой правдой. А уж, какова она, не нам судить. Был Пётр, были декабристы, коммунисты, демократы... То ли ещё будет!
***
Опору и долгожданное признание царевич нашёл у Мнишека (раньше было принято писать: Мнишка). Юрий Мнишек, как уже говорилось, был тестем Константина Вишневецкого, а жена князя – Урсула – родной сестрой Марины (её в разных текстах называли Марианна и Мария) Мнишек, страстный любовный роман которой с претендентом составляет важнейшую романтическую часть его удивительной карьеры.
Свадьба князя Константина Вишневецкого и Урсулы Мнишек состоялась в начале 1603 года, и менее чем через год Дмитрий становится в этом семействе своим человеком, претендуя (при взаимном согласии) на руку Марины – ни много, ни мало как с тем, чтобы сделать её русской царицей. Правда, брак было решено оформить официально только по достижении «царевичем» Московского престола. Но это всем участникам задуманного похода на Москву казалось сущей мелочью – чем-то само собою разумеющимся.
Дальше события стали развиваться со сказочной быстротой. В марте 1604 года претендент отправляется со своими покровителями в тогдашнюю столицу Речи Посполитой Краков, получает там тайную аудиенцию у короля Сигизмунда, Там он знакомится с краковским воеводой Н. Зебжидовским (который вскоре организует в Польше мятеж против короля Сигизмунда), епископом краковским Бернардом Мациевским (двоюродным братом Ю. Мнишека) и другими, а также с папским нунцием (т.е. представителем папы Римского в польском государстве) К. Рангони. Он доложил папе о своей встрече и дал в послании положительную оценку Дмитрию как реальному претенденту на престол. В ходе этих переговоров Дмитрий обещал утвердить католическую веру в Московии в обмен на содействие католиков и папского престола его начинаниям. С этой целью уже в апреле (по некоторым имеющимся сведениям) он принимает католическую веру и лично обращается с посланием к папе Клименту VIII, в котором среди прочего пишет:
«Радея о душе моей, я постиг, в каком и столь опасном отделении и в схизме греческого от церковного единения отступничества находится всё московское государство, и как греки позорят непорочное и древнейшее учение христианской и апостольской веры Римской церкви». Далее он обещает приложить все усилия к «воссоединению в свою /т.е. католическую/ церковь великих народов». Но до поры до времени всё это надлежало хранить в тайне.
В заключение была подписана «ассекурация» (т.е. своего рода брачный договор), в которой Дмитрий официально просил руки Марины Мнишек у её отца: «...и о том мы убедительно его просили для большаго утверждения взаимной нашей любви, чтобы вышереченную дочь свою панну Марину за нас выдал в замужество. А что тепере мы есть не на государствах своих, и то тепере до часу: а как даст Бог буду на своих государствах жити; и ему б попомнити слово своё прямое, вместе с паненною Мариною, за присягою; а яз помню свою присягу, и нам бы то прямо обема здержати, и любовь бы была меж нас, а на том мы писаньем своим укрепляемся». Договор был подписан 25 мая. В дополнение Дмитрий обещал по восшествии на мсоковский престол подарить будущему тестю один миллион польских злотых и другие разнообразные дары, а «преж реченной паненной жене нашей дам два государства великие, Великий Новгород и Псков».
Уже летом войско будущего предполагаемого царя пока в количестве около трёх тысяч человек (значительная часть из них была польская гвардия, собранная Ю. Мнишеком) подошло к Киеву – этот город тогда принадлежал Речи Посполитой – и в октябре переправилось через Днепр на территорию Московского государства. Царевич Дмитрий постоянно вёл пропагандистскую кампанию, результат которой не замедлил сказаться. Первые города сдались без боя, сразу признав права претендента. Буквально на глазах сомнительная легенда становилась реальностью. В ноябре, кроме Чернигова, на сторону Дмитрия перешли Путивль, Рыльск, Севск и Курск. Некоторым препятствием стало сопротивление Новгорода-Северского. Сразу его взять не удалось. Впрочем, к этому времени к войску претендента прибыло серьёзное подкрепление – около 12 тыс. запорожских казаков. Всё-таки определённых сил для штурма этого города ему не хватало, и Дмитрию пришлось на некоторое время отступить в Путивль. Зимой военные действия на время затихли. Борьба больше сосредоточилась в «идеологической сфере». На зимовке в Путивле Дмитрий всенародно демонстрировал «настоящего» расстригу Гришку Отрепьева. Сопровождавшие войско «Дмитрия» отцы-иезуиты Н. Чижевский и А. Лавицкий писали об этом: «Сюда привели Гришку Отрепьева. Это – опасный чародей, известный всей Московии. Годунов распространяет слух, будто царевич, явившийся из Польши с ляхами и стремящийся завладеть московским престолом, – одно лицо с этим колдуном. Однако для всех русских людей теперь ясно, что Димитрий Иванович совсем не то, что Гришка Отрепьев». По имеющимся сведениям, этот Гришка Отрепьев сопровождал Дмитрия до Москвы. Его дальнейшая судьба неизвестна.
С наступлением весны положение противоборствующих сторон в корне изменилось. 13 апреля 1605 года в Москве, встав из-за стола, царь Борис почувствовал себя плохо, изо рта и ушей у него полилась кровь. Он упал и, едва успев собороваться по православному обряду, скончался.
Действительно ли Борис умер от какой-то неизвестной болезни или решил покончить с собой, разочаровавшись в достигнутой власти и в виду предстоящих катастроф, – остаётся неизвестным до настоящего времени. Его наследниками были объявлены молодой царь Фёдор Борисович и царица-вдова Мария Григорьевна, которым «целовали крест» так называемые «люди московские».
Войско, посланное Борисом и как бы новым царём Фёдором Борисовичем для борьбы с Дмитрием, сразу же перешло на сторону претендента. С этого времени его путь в Москву стал триумфальным шествием.
Уже 1 июня, когда ещё не закончились траурные дни по смерти царя Бориса, в Москву прибыли посланцы Дмитрия – Гаврила Пушкин /этим своим предком очень гордился наш поэт/ и Наум Плещеев – и публично огласили народу с Лобного места грамоту нового царя, в которой тот призывал всех вернуться к крестоцелованию наследнику Ивана Грозного и отказаться от присяги «изменнику» Борису Годунову. Дмитрий обещал простить всех участников войны против него: «На вас нашего гневу и опалы не держим, потому что есте учинили неведомостию и бояся казни». Грамота заканчивалась требованием «добить челом» царю Димитрию Ивановичу, а тем, кто не последует этому указу, новый царь обещал, что «ни в матерню утробу не укрытися вам».
Всё это время «царевич» Димитрий стоял с войском в Туле, недалеко от Москвы и распоряжался с помощью князей-перебежчиков. Через несколько дней молодой царь Фёдор и его родственники – царица-вдова Ирина и сестра Ксения – были взяты боярами «под караул» и первые двое зверски убиты. Об этом историк В.Н. Татищев рассказывает так:
«Июня 10 числа по учереждении некотором и ссылке патриарха /патриарх Иов сразу же был отправлен в ссылку в Старицу. - Г.М./ князь Василий Голицын и князь Василий Масальский, взяв с собою Михаила Молчанова да Андрея Шелефединова, придя в дом царя Феодора Борисовича /ему было тогда примерно 16 лет- Г.М./, разведя царицу с детьми по особым избам, в первую очередь её задавили, а потом стали сына давить; но поскольку все четверо долго не могли его осилить, один из них, ухватив его за яйца, раздавил. И тут его умертвив, Голицын объявил в народ якобы они со страстей померли». Царевна Ксения (Аксинья) была оставлена в живых, но её, как показали дальнейшие события, ждала очень печальная и тяжёлая судьба.
По ряду свидетельств, её подготовили в качестве наложницы самозванца – царевича Дмитрия, «дабы ему лепоты её насладитися, еже и бысть», а через пять месяцев она была пострижена в монахини (как инокиня Ольга) и находилась во Владимирском Новодевичьем монастыре. Туда она была отправлена, потому что её подозрительная близость к Дмитрию стала вызывать беспокойство у Мнишеков. Для польских магнатов казалось явной угрозой восшествию Марины Мнишек на русский престол. Гипотетическое бракосочетание нового царя с Ксенией Годуновой обеспечивало преемственность власти. Тем самым польская интрига практически устранялась. Новый царь смело мог претендовать на своё наследование московским государством по законному праву, а вовсе не вследствие разного рода интриг со стороны Речи Посполитой.
Для тех, кто ставил карту на Дмитрия, как якобы будущего агента польского королевства, мог показаться удивительным и ещё один факт: вступая в Москву Дмитрий тщательно соблюдал все православные обычаи и никоим образом не стремился как-то унизить православную веру в пользу «латынства». Более того, он спокойно и уверенно держал себя как исконный православный государь, постоянно даже мелкими жестами демонстрируя свою «прирожденность». В это время постоянный заговорщик и будущий царь Василий Иванович Шуйский пытался организовать очередной (тогда ещё первый) мятеж против Дмитрия. Заговор был раскрыт, но когда на плахе Шуйскому уже собирались отрубить голову, царь Дмитрий помиловал его, отправил в ссылку, а потом и вообще простил. А если бы нет – история могла бы пойти по другому пути. Дмитрий восстановил в правах опальных Романовых, а Филарета назначил митрополитом Ростовским и Ярославским. Но самым важным было возвращение из отдалённого монастыря «матери» царя – инокини Марфы, – бывшей царицы Марии Нагой.
Встречать её Дмитрий выехал под Москву в село Тайнинское (говорящее название!), где на глазах у народа мать с сыном облобызались, и царь с сыновним почтением шёл пешком во главе процессии, идущей в Москву, рядом с каретой, в которой ехала царица-инокиня Марфа. До сих пор ведутся дебаты, был ли между царицей и Димитрием предварительный сговор или она могла просто ошибиться, или поступить под воздействием внешних обстоятельств. Дело в том, что со дня смерти её сына прошло около 15 лет, легко ли было узнать во взрослом человеке восьмилетнего ребёнка? И тогдашние и последующие исследователи говорили об этой теме по-разному. История дальнейших лет показала ещё более удивительное явление. Мы уж не говорим о том, что так называемый «лже-Дмитрий» мог оказаться и настоящим Дмитрием. Царица-мать его признала, но она не признала никогда так называемого второго Дмитрия, зато – интрига сгущается.