Венчание Дмитрия на царство состоялось сразу же после въезда инокини Марфы в Москву – 21 июля. Торжественно венчал его на царство новый патриарх Игнатий, избранный вместо Иова. Земский собор на этот раз не созывали, поскольку считалось, что вступивший на престол царь – законный царь наследник Иоанна по праву рождения.
О патриархе Игнатии известно, что он, ещё будучи рязанским архиепископом, первым признал права претендента на престол, когда тот ещё стоял в Туле. После гибели «царевича» его отправили в Польшу, где он принял униатство, но ещё некоторое время претендовал на московский патриарший престол.
Первым, что сделал Дмитрий, оказавшись на троне, – объявил себя не просто «царём Московским и всеа Русии», а кесарем и императором, т.е. уравнял свой титул с титулом главы Священной Римской империи. Это необычайно дерзкий и исторически важный шаг – через сто лет его повторит Петр I. О так называемой титулатуре правителей Московии нужно сказать особо. До того, как в 1547 году царь Иван Васильевич решил объявить себя царём, правитель русского государства именовался Великим князем. Речь Посполитая не признавала за московскими правителями царского титула, именуя их только Великими князьями. Суть дела вот в чём: татарский хан во времена нашествия и позже жаловал своим русским подданным титул Великого князя. У нас были Великие князя Киевские, Тверские, Владимирские. Но понятно, что Великий монгольский хан не мог пожаловать титул царя, то есть равнозначного себе по чести и славе, никому из русских подданных. Поляки и «народ литовский» усвоили такое понимание вопроса. Но с 1547 года Великий князь Иоанн IV провозгласил себя царем « Всея Руси». Это имело два важных последствия: во-первых, провозглашался суверенитет Московского государства, и во-вторых, его правопреемственность по отношению к Римско-Византийской империи, которая прекратила свое существование в 1453 году. Два этих события разделяло примерно сто лет, то есть как нас от большевистского переворота 1917 года. Но король Речи Посполитой, особенно такой ревностный католик, как Сигизмунд III, - никак не мог признать того, что его восточные соседи претендуют на тот же титул, который был общепризнан только для императоров Священной Римской империи. Две империи. Разве такое может быть? Ведь каждая из них претендует на то, чтобы быть царством Божьим на земле! Значит кто-то из «императоров» самозванец. Ясно, кто.
И тут, как нарочно, сомнительный «царь Дмитрий», едва вступив на трон, вопреки всем прежним договоренностям с Сигизмундом, провозглашает себя императором, а свое «княжество московское» объявляет равным (по замыслу) Священной Римской империи, глава которой подотчётен (пусть и формально) только наместнику Бога на земле – святейшему Римскому папе. Дерзость – направленная главным образом против Сигизмунда – просто неслыханная! Ведь совсем недавно Дмитрий отправлял униженное послание римскому первосвященнику, в котором просил о благословении на свой поход. И вдруг... Отныне свои обращения к польскому королю Дмитрий подписывает (не сильно владея латинским языком, в два слова «in perator», хотя почерк его не вызывает сомнений): imperator.
В это время произошло ещё одно важное событие. В самой Польше начался мятеж (рокош) польских панов против Сигизмунда, который якобы пренебрегал мнением «посполитства» и начал вести войну против Швеции. Как частенько бывало, интересы короля, как избранного правителя своего, – своего рода «президента» республики –разошлись с мнениями польских магнатов. Рокош возглавил активный сторонник и покровитель «царевича», а затем царя пан Зебжидовский. Ситуация стала ещё более драматичной: при помощи внутреннего восстания в Польше новый русский царь мог рассчитывать и на польский престол или, по крайней мере, вступить с Речью Посполитой в прочный дружеский союз против турецко-татарской экспансии. Эту мысль Дмитрий неоднократно высказывал, равно как и своё желание возвратить исконно русские земли, принадлежавшие в то время польско-литовскому государству, что так и не смог сделать Иван Грозный.
Планы Дмитрия становились всё более грандиозными. К тому же, с 16 мая 1605 года на папский престол в Риме взошел новый папа – Павел V – и Дмитрий вполне мог рассчитывать на его поддержку. Поскольку всегда был лоялен к католичеству.
Но главным для царя по-прежнему оставался вопрос о долгожданном приезде Марины, которая с отцом всё ещё оставалась в Польше.11 ноября в Краков прибыло посольство Дмитрия с многочисленными подарками для Марины, будущего тестя Юрия Мнишека, а также для короля Сигизмунда. Здесь были алмазы, жемчуг, разные диковинные поделки из золота, слоновой кости и драгоценных камней, дорогие меха и многое другое. Всё это сопровождалось огромным посольством, которое возглавлял личный посланник царя Афанасий Власьев. Ему было поставлено в качестве основной задачи добиться согласия Сигизмунда на официальный брак Дмитрия с Мариной. Тут снова возникает множество вопросов: во-первых, уже будучи московским царём, Дмитрий с юридической точки зрения, для укрепления своего престола мог выбрать любую невесту из тогдашних царствующих домов. Что именно заставило его искать руки именно Марины Мнишек? Правда ли – романтическая версия – что он любил эту женщину так, что не мог от неё отказаться, даже поставив на кон свою судьбу и судьбу всего московского государства?
Посольством Афанасия Власьева согласие было получено, и 29 ноября этот союз в торжественной обстановке в Кракове был заключен. Ввиду отсутствия жениха такой брак считался для русских «обручением», но по польским обычаям, это было настоящее бракосочетание, хотя и произведенное через посредника – русского посла. На церемонии присутствовали сам Сигизмунд, его сестра, шведская принцесса Анна, королевич польский Владислав, папский нунций Рангони, канцлер Лев Сапега и другие высшие сановники Польши.
Обряд венчания совершал кардинал Бернард Мациевский. Посол Афанасий Власьев, исполняя роль жениха, при совершении обряда по поручению всячески старался подчеркнуть значение и высокое достоинство русского царя. В результате дальнейших событий это было поставлено ему в вину, так что он подвергся серьёзным репрессиям и умер в опале. Но тогда его поведение вызвало некоторое недоумение присутствующих поляков: например, во время одной из церемоний, когда всем верующим католикам надлежало стать на колени (в том числе и королю Сигизмунду), Власьев остался стоять, так как католический обряд счёл неподобающим для русского царя. Позже, во время пира, «когда пили за здоровье царя или царицы, он вставал со стула и, как слуга, бил челом», потому что считал себя не совсем «заместителем» русского царя, а только исполняющим посольскую миссию.
Почти одновременно состоялась свадьба короля Сигизмунда с новой женой Констанцией Австрийской. Это было – и тогда показалось очевидным – весьма символично. Афанасий Власьев, по-прежнему как представитель нового русского царя, присутствовал на этой свадьбе.
Получив известие об успешном завершении миссии А.Власьева, Дмитрий сразу же, в декабре 1605 года отправил в Краков ещё одно посольство с деньгами и подарками, причем тестю было привезено, помимо прочего, 300 000 злотых, А Марине множество драгоценных украшений. Царь торопил жену с приездом в Москву, чтобы там не только подтвердить брак совершением православного обряда, но и торжественно короновать Марину как русскую царицу.
По разным причинам её отъезд несколько месяцев задерживался, пока, наконец, 18 апреля Марина Мнишек со своей свитой не въехала в пределы московского государства. Её прибытие можно назвать триумфальным. На каждой остановке царицу встречали посланники Дмитрия с новыми и новыми подарками, постоянно оказывая ей знаки почтения, подобающие русской царице. Вся церемония была тщательно разработана в Москве с тем, чтобы соблюсти все правила традиционного этикета, который должны были соблюдать православные государи и государыни. Не первый раз русские цари женились на иноземках, далеко и ходить не надо – женой деда Ивана Грозного была византийская принцесса Софья Палеолог.
В Кремль Марина вступила с большой торжественностью, но оделась в платье, сшитое по образцу, принятому для французской королевы. Ей казалось, что это должно было подчеркнуть её шарм и значительность, но для московитов такая одежда представлялась, по меньшей мере, странной. Можно порассуждать на эту тему. Сто лет спустя Пётр I не только приказал придворным дамам носить иностранные платья, но и всем боярам приказал сбрить бороды – и ничего, сошло. Некоторые наши историки думают, что так совершается переход к европейской культуре. Заметим, что царь Василий III тоже впервые побрил бороду – и это не вызвало ни у кого активного сопротивления, а Дмитрий бороды вообще никогда не носил. Встречали Марину тоже как бы не совсем по правилам: заранее подготовленный оркестр исполнял польские песни вместо торжественных православных песнопений. Но, кажется, всё было позабыто ликующим народом во время церемонии венчания Марины на царство, которое внешне соответствовало всей православной традиции. Впрочем, здесь тоже возникли некоторые недоразумения. Марина не была крещена по православному обряду. Об этом бояре и другие чиновники знали. Но требовалось ли ей вторичное крещение, было не вполне ясно. Тогдашние правила напрямую этого не требовали, более значительным считался обряд миропомазания. Разумеется, Дмитрий, сам как бы тайный католик, вникать в такие детали не стал.
Предполагалось, что обряд миропомазания, которым церковь благословляла венчание на царство, а также причащение из рук патриарха вполне заменяют требования некоторых ортодоксов «перекрещивания» царицы. Так и поступили. Двукратное следование православному обряду признали равносильным отречению от «латынской» ереси. Важно было и то, что царь не ограничился церемонией традиционного бракосочетания. Впоследствии это сыграло колоссальную роль в развитии русской смуты.
«Димитрий, – пишет польский историк К. Валишевский, – пожелал короновать Марину даже ранее брачного венчания, что делало её по званию независимой от этого союза; в случае развода она оставалась царицей: если бы Димитрий умер раньше, она могла царствовать после него! Так и произошло – прежде, чем сделаться в глазах народа законной супругой царя, ненавистная чужестранка была миропомазана, возложила на свои украшения золотые бармы Мономаха и прошла через врата, доступные только государям». («Смутное время»). Во время всего обряда царица была одета по традиционно московским обычаям, «в парчевом, вышитом жемчугом платье по лодыжки, в подкованных червонных сапожках». Служба была проведена в Успенском соборе московского Кремля, как полагалось при венчании русских государей. 18 мая 1606 года Марина вступила на русский престол, венчанная со своим супругом, царём Дмитрием Ивановичем. Но их брак оказался недолгим. За тогдашним «Лениным» ещё не было таких сил, которые для разных лже-царей появились на Руси 300-400 лет спустя.
Как уже говорилось, боярин Василий Шуйский с самого нала готовил заговор против Дмитрия, который был раскрыт, а Дмитрий не только не казнил его, но даже простил. После коронации Марины и торжественного венчания, когда вся Москва праздновала, Шуйский, опираясь на своих сторонников, через неделю осуществил новый заговор. Об этом интересно написал другой иностранный автор, очевидец этих событий, Пётр Петрей: «Этот Шуйский велел тайком позвать к себе на двор капитанов и капралов с некоторыми дворянами и богатейшими гражданами, которые были самые искренние его друзья. Он объяснил им, что вся Россия каждый час и каждую минуту находится в великой опасности от нового великого князя и иностранцев, которых набралось сюда такое множество: чего давно боялись русские, теперь сбылось, как они сами узнают на деле. Желая прежде всех на что-нибудь решиться для этого дела, он едва было не потерял своей дорогой головы (....). Но теперь они ясно видят, что из того выходит, а именно: погибель и конец всем русским; они будут крепостными холопами и рабами поляков. (...) Из того всякому смышленому человеку легко заключить и видеть, что он /т.е. царь Дмитрий/ наверное замышляет отменить древнюю греческую веру, а вместо неё установить и распространить католическую». («История о Великом княжестве Московском...»).
Шуйский и его сторонники начали распространять слухи о вероотступничестве царя и о том, что он якобы хочет извести всех русских бояр и установить власть поляков. В город были впущены отряды, которые прежде были отправлены против татар. В 4 часа утра 27 мая во всех церквах ударили в набат. Толпы московских жителей (для них это уже стало привычным) сбежались к Кремлю. Там агенты Шуйского стали кричать: «Поляки бьют русских бояр и хотят убить царя, бейте поляков». Тем временем особый отряд был отправлен в кремлёвские палаты для того, чтобы убить Дмитрия, который был захвачен врасплох и мгновенно растерзан толпой.
Его тело приволокли к Лобному месту, туда же привели царицу-инокиню Марфу, как бы для опознания своего сына. Шуйский уже объявил, что это не царь Дмитрий, а «злой колдун». Царица ответила весьма уклончиво: «Нужно было спрашивать меня об этом, когда он был жив, а теперь, как вы его убили, то он уже не мой сын». Эти слова стали началом истории новых «царевичей» и «претендентов», с разным успехом старавшихся воссесть на московском престоле. Историки насчитывают их шестнадцать. О погибшем Дмитрии снова стали распускать слухи,что он был колдуном-еретиком. Его труп бросили в яму, но, спустя несколько дней, вырыли и сожгли, а пепел рассеяли по ветру.
Совершенно иначе трагическую историю гибели Дмитрия и убитого одновременно с ним его верного соратника П.Ф. Басманова излагает другой мемуарист – Элиас Геркман, который, впрочем, считал, что настоящий царь Дмитрий сумел спастись. Он утверждает, что после убийства «сняли одежды трупа подставного Дмитрия и Петра Федоровича Басманова, убитого в Кремле во время мятежа. Эти обнажённые трупы потащили на рынок, где положили их на стол, так чтобы каждый мог их видеть, и издевались над ними. Их детородные члены связали вместе, причём произносили самые постыдные вещи (...).
Так как многие не знают: верить ли тому, что истинный Димитрий избежал смерти, или тому, что он был убит в Москве, то я намерен привести здесь обстоятельные объяснения.
По совершении убийства в Москве одна полька, бывшая наложницею Димитрия приходила в дом царского медика, доктора Каспера, бывшего родом из Пруссии. Она несколько раз беседовала с ним по поводу убиения Димитрия. Между прочим, она говорила, что не может поверить известию о смерти Димитрия, а, напротив, думает, что он бежал. Поэтому она просила доктора послать своего человека на рынок для осмотра трупов и сообщила ему о некоторых знаках, бывших у её господина на теле, а именно: о природной бородавке на лице, возле носа, о красном пятне (похожем на орла) на левой груди, о том, что правая рука его была заметно длиннее левой. Вышеупомянутый доктор послал туда своего слугу. Внимательно осмотрев трупы, слуга вернулся домой и сказал своему хозяину, что на трупе, о котором говорят, что это труп царя, он заметил только бородавку у носа, но и она, казалось, не была природною; кроме того, на ногах у него такие рубцы, ссадины и мозоли, какие бывают у человека, ходящего босиком и зимою и летом. Всё это подтвердили и многие немцы, видевшие труп вместе /с слугою доктора/. Отсюда можно заключить, что человек, ведший жизнь роскошную и изнеженную, мывшийся 2 раза в неделю и так мало ходивший пешком, никаким образом не мог иметь столь изуродованных ног. А так как не были найдены и вышеописанные знаки, которые никак не могли исчезнуть по смерти, а между тем из конюшни изчезло 8 или 9 лучших лошадей, то очевидно, что заговорщики убили не истинного Димитрия». («Историческое повествование о важнейших смутах в государстве Русском...»).
Однако те же бояре, которые свергли «Лжедмитрия» (теперь его будут называть только так) взяли под охрану Марину, её отца Юрия Мнишека и послов короля Сигизмунда, находившихся тогда в Москве. Многие из польских «жолнеров» и иностранных наемников были убиты разъярённой толпой.
Немедленно был «сведён» с патриаршего престола Игнатий, которого обличили в «ереси папёжской» и отправили в Чудов монастырь, место весьма известное с точки зрения событий того времени. Впоследствии патриарха Игнатия церковь стала называть «лже-святителем».