Практически общим местом русской исторической публицистики стали сетования по поводу того, что Россия «глупо отдала победу в Первой мировой войне». Дескать, были в двух шагах от победы, могли бы на равных с другими участвовать в подписании Версальского договора, получили бы проливы Босфор и Дарданеллы... Но накануне всего этого – совершили революцию!

Целью нижеследующего и будет показ того, насколько нечеловечески трудна была наша военная победа над Германией (а мы все-таки победили Германию – пусть не в ходе одной, а в ходе двух войн). Насколько глубоко укоренилось немецкое (да и вообще западное) влияние в России к 1917 году – буквально как метастазы запущенного рака, прошив всю культуру и экономику страны…

Но вначале – цитаты из Томаса Манна («Доктор Фаустус»), говорящие о том, как серьезно – с последней, трагической серьезностью – относились к войне немцы.

«…Не то было нам суждено. Войну нельзя было выиграть стремительным натиском, - как и те, кто оставался дома, мы не понимали, что это значит. Мы не понимали всемирного ликования по поводу исходы битвы на Марне, не понимали, что молниеносная война, на которую мы сделали ставку, превращалась в войну затяжную, оказавшуюся нам не по силам. Наше поражение становилось теперь для других только вопросом времени и расходов; уразумей мы это, мы могли бы сложить оружие и заставить своих вождей немедленно заключить мир; но и среди них, наверное, об этом втайне догадывались лишь единицы. Ведь вряд ли они отдавали себе отчет в том, что время локальных войн прошло и что любой поход, в который мы сочтем нужным выступить, превратится в мировой пожар. И при этом условии на нашей стороне были преимущества внутренней позиции, воинственности, патетической подготовленности, крепкого авторитетного государства, предоставлявшие нам возможность молниеносно взять верх. Стоило ее упустить, - а нам пришлось ее упустить, - и чего бы мы ни достигли с годами, всё равно наше дело можно было заранее считать пропащим – на этот раз, на следующий раз, навсегда».

И в другом месте той же книги:

«…мы проиграли войну, - но ведь это означает нечто большее, чем просто проигранная кампания, это ведь на самом деле значит, что пропали мы, пропали наше дело и наша душа, наша вера и наша история. С Германией покончено, с ней будет покончено, близится невиданная катастрофа…»

Думаю, что эти цитаты не нуждаются в особых комментариях. Лишь отмечу, что упоминаемое Томасом Манном сражение на Марне (5-9 сентября 1914 г.), действительно, явилось крахом немецкого плана захвата Парижа и разгрома Франции; успех же антигерманской коалиции, согласно всем справочникам по Первой мировой войне, был во многом обеспечен действиями России в так называемой Восточно-Прусской операции (17 августа – 15 сентября 1914 г.), в результате которой германское командование вынуждено было перебросить крупные силы из Франции на Восток.

А.И. Солженицын в своем объемном романе «Август четырнадцатого» Марнское сражение вообще не упоминает, а действия России в Восточной Пруссии подает как чисто провальные для России. Почему он так поступил – понятно: Солженицын готовился к эмиграции на Запад, быть может, в Германию, а потому резких анти-западных (анти-германских и анти-американских) мыслей не высказывал. Его эпопея «Красное колесо» это чисто анти-большевистское произведение. Однако всё это – мимоходом…

Теперь я перехожу, собственно, к тому засилью – без всяких кавычек! – немцев, которое сложилось в России после Петровских реформ и достигло своего пика именно к войне 1914-1918 гг., т.е. ко времени Русской революции.

Главный вывод, к которому приводит внимательное исследование дореволюционной России, состоит в том, что Россия была тотально колонизированной Западом (в особенности – Германией) страной, причем западный контроль существовал как в революционном движении, так и в государственном строе (монархия и весь правящий класс). Кроме того, довольно значительная часть крупной промышленности России в конце 19 и начале 20 веков находилась в немецкой собственности.

О «беспочвенности» русских революционеров и об их опоре на эмигрантскую заграницу сегодня хорошо известно. Но подзабывать мы стали то, что в России, по сути дела, правила немецкая монархия, а следовательно, никакой победы этого правительства над Германией в Первой мировой войне по определению быть не могло.

Чудовищный обычай всех русских императоров после Петра жениться, как правило, на немках привел к тому что Николай II имел, по некоторым подсчетам, лишь 1,56% русской, то есть, собственно, романовской крови. Это – хорошо известный факт. Но вдумываемся ли мы в то, что за каждой новой немецкой женой очередного великого князя ввозился из Германии также и шлейф ее родственников, которые размещались, естественно, на самых высоких этажах управления империей? Эксцентричные анти-немецкие высказывания русских вельмож хорошо известны, но уже сам факт этих высказываний вроде бы опровергает засилье немцев! Если мог существовать феномен Суворова, который позволял себе напоминать самому царю Павлу I о его нерусском происхождении («коса – не тесак, а я не немец, а природный русак» и т.д.), то о каком же угнетении русских, мол, можно говорить?

Ломоносов чуть ли не физически дрался с немецким большинством в Академии наук; генерал Ермолов ернически просил «произвести его в немцы»; но заметим, что эти факты характерны для 18 – начала 19 веков, а в середине 19 века мы таких голосов уже не слышим… Что случилось? А случилось то, что засилье немцев достигло таких размеров, что открыто критиковать его было уже, пожалуй, и небезопасно…

Одновременно возникает и еще более чудовищное и извращенное явление: анти-национальные революционеры начинают обвинять немецкий Романовский режим (чудесный образец здесь Николай I с его замами-немцами: Нессельроде (бессменным министром иностранных дел) Бенкендорфом и Дубельтом (руководителями Корпуса жандармов и III отделения), Клейнмихелем (ответственным за экономическую и промышленную политику)) – в «русском православном национализме»! «Великодержавный русский шовинизм» - одно из обвинений в адрес царского режима; можно ли представить себе худшее национальное унижение России со стороны немцев?

Вдобавок к онемечиванию высшего света, академической науки, генералитета и офицерства; вдобавок к наплыву немецких учителей, врачей, торговцев и ремесленников, позже – представителей крупной буржуазии; вдобавок ко всему этому происходило еще и переселение в Россию немецких крестьян. Начало этой массовой колонизации положила Екатерина II: на вновь присоединенных землях Украины и Крыма создавались немецкие колонии.

Сумма дотаций на переезд, которые Екатерина платила немцам из русской казны, была немаленькой. Переселялись целыми деревнями, целыми церковными общинами – лютеранскими, «штундистскими» и т.д. Моя многолетняя работа в лютеранской церкви, о которой я уже упоминал, познакомила меня с множеством фактов (книги о них перечисляю ниже) об этих поселениях, которые вроде бы замысливались как «цемент империи» и размещались не только на Украине и в Крыму, но и (уже в 19 веке) в Закавказье (Грузия, Армения, Азербайджан), на Дону, в Поволжье, в Сибири и в Средней Азии, даже и на Дальнем Востоке!

Когда немцев Средней Азии воспринимают сегодня как «переселенных Сталиным», это не совсем верно. Да, после 22 июня 1941 г. немцев начали депортировать из европейской России на Восток, в том числе – в Среднюю Азию. Но там были уже и ранние поселения немцев, существовавшие со второй половины 19 века; эти немцы считали и считают, что имеют такое же право, как и русские, жить на этих территориях…

Кстати, не наличием ли этого «немецкого цемента» объясняется то, как быстро отделились от СССР все союзные республики? Ничего удивительного: ведь их прикрепляли к России не русские, а немцы, да и к России ли? Скорее – к немецкому Романовскому режиму, а когда такового не стало?.. Тем же фактом использования немцев в качестве «цемента Российской империи» объясняется и то, как по-хозяйски чувствует себя современный Евросоюз (да и НАТО) в Казахстане, Узбекистане и других бывших советских республиках. Напомню: все эти республики – давным-давно официальные члены ОБСЕ (Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе). Казахстан, например, стал членом ОБСЕ еще в 1992 г., а в 2010 г. в Астане даже проводился представительный очередной саммит ОБСЕ и т.д. Немцы не блефуют, они просто-напросто знают, кто именно (немецкие же колонисты) участвовали в создании инфраструктуры тех земель, которыми ныне руководят Назарбаев, Каримов и т.д.

За более подробной информацией о немецкой колонизации российских просторов я отсылаю всех желающих к таким книгам как: О.А. Лиценбергер, «Римско-католическая и Евангелическо-лютеранская церкви в России…» АДД, 2005; П. Г. Ткаченко, «Евангелическо-лютеранская церковь на юге России в 19 – начале 20 вв.»; E.C. Duin “Lutheranism under the Tsars and the Soviets”. В этой последней книге американский исследователь рассказывает, кстати, о таком феномене как внутренний рост и деление немецких колоний в России.

Понятно, например, что чересчур разросшаяся немецкая деревня в Поволжье, когда-то созданная переселенными Екатериной II немцами, естественным образом делилась. Группа молодых семей, получив денежное вспомоществование от этой общины, а также получив уже и новую землю от царского правительства (обычно уже к Востоку от Урала) переезжала на новое место и строила там новую деревню, при этом обязательно – лютеранскую кирху, возможно, при ней и лютеранскую школу. Весь этот процесс показан в книге Дьюина на многих примерах, с приведением конкретных цен в рублях, перечислением географических пунктов и т.д. С какой периодичностью от старой деревни «отпочковывались» новые, а также, как быстро новая деревня начинала давать собственные «отпочкования», сказать сейчас однозначно невозможно (это зависело от региона), однако нас интересует не только количественная, но и, так сказать, качественная сторона немецкой колонизации.

Не исключением, но правилом являлось то, что немцы в России отказывались русифицироваться. Например, известный православный писатель С. И. Фудель (1901 – 1977, см. его книгу «У стен церкви», М., 2005 и др.) был православным немцем в России в четвертом поколении. Его отец, дед, а если я не ошибаюсь, то и прадед были священниками русской православной церкви в России, но при всём при том оставались немцами!

Здесь я задам вопрос: до какой же степени нужно считать немецкую культуру выше русской чтобы, живя в России на протяжении многих поколений, служа священниками русской церкви, всё-таки считать для себя предпочтительной немецкую идентичность!

С другой стороны, если сами цари так поступают; если народ России, по видимости, это терпит, почему не поступить так же и рядовому немцу?

Много примеров этого засилья немцев в России дает русская литература, к ней мы и обратимся. Начнем с «Повестей Белкина» А. Пушкина.

Рассказ «Гробовщик» начинается с того, как гробовщик Адриян Прохоров только что переселился «с Никитской на Басманную», и как в новом доме его «размышления были прерваны нечаянно тремя франмасонскими ударами в дверь. «Кто там?» — спросил гробовщик. Дверь отворилась, и человек, в котором с первого взгляду можно было узнать немца-ремесленника, вошел в комнату и с веселым видом приближился к гробовщику. «Извините, любезный сосед, — сказал он тем русским наречием, которое мы без смеха доныне слышать не можем, — извините, что я вам помешал... я желал поскорее с вами познакомиться. Я сапожник, имя мое Готлиб Шульц, и живу от вас через улицу, в этом домике, что против ваших окошек. Завтра праздную мою серебряную свадьбу, и я прошу вас и ваших дочек отобедать у меня по-приятельски». Приглашение было благосклонно принято».

Далее читаем описание самого торжества: «Тесная квартирка сапожника была наполнена гостями, большею частию немцами-ремесленниками, с их женами и подмастерьями. Из русских чиновников был один будочник, чухонец Юрко… Пиво лилось. Юрко ел за четверых; Адриян ему не уступал; дочери его чинились; разговор на немецком языке час от часу делался шумнее…»

Здесь уже, как понимает уважаемый читатель, описан далеко не высший свет, а ремесленное сословие, но количество и роль немцев, думается, примерно соответствуют тому, что наблюдалось в монаршей семье.

Вот еще один пример из русской литературы. С. Т. Аксаков оставил обширные воспоминания об А.С. Шишкове (1754 – 1841) – известном русском славянофиле, поэте, вице-адмирале и Президенте Академии наук. А.С. Шишков (который некоторое время был и Министром просвещения России) был широко известен своей горячей защитой русского народного начала в литературе и борьбой с чрезмерным иностранным влиянием. И вот молодой петербургский студент Аксаков впервые попадает в дом А.С. Шишкова и с удивлением обнаруживает, что этот горячий патриот является в то же время, в семейном отношении, «подкаблучником» у своей жены, лютеранки, урожденной Шельтинг. Аксаков пишет: « тут узнал я, что …этот ревнитель целости языка и русской самобытности, …этот открытый враг слепого подражанья иностранному – был совершенное дитя в житейском быту; жил самым невзыскательным гостем в собственном доме, предоставляя всё управлению жены… что не имея детей и взяв на воспитание двух родных племянников, отдал их в полное распоряжение Дарьи Алексеевна (жены), которая, считая все убеждения супруга патриотическими бреднями, наняла к мальчикам француза-гувернера и поместила его возле самого кабинета своего мужа; что родные его жены… часто у ней гостившие, сама Дарья Алексеевна и племянники говорили при дяде всегда по-французски… Я разинул рот от удивления! Такое несходство слова с делом казалось мне непостижимо. Что должен был я подумать о Шишкове? В истинности его убеждений сомневаться было невозможно; итак, это жалкая слабость характера?.. но мне не хотелось допустить такой мысли – и крепко смутилась моя молодая голова! Признаюсь, смущало меня и то, что у православного Шишкова – жена лютеранка!..»

В романе-воспоминаниях Валентина Катаева «Юношеский роман» (1982) есть такой трагикомический эпизод из времен Первой мировой войны (в которой молодой В. Катаев участвовал в качестве добровольца). Этот эпизод прекрасно иллюстрирует русско-немецкие отношения в тогдашней, предреволюционной России (речь идет о 1916 годе). Катаев был переведен в одну из частей Южного (Румынского) фронта, и вот что он там увидел:

«…единого командования еще нет, отсюда какой-то всеобщий беспорядок. Всем распоряжается, как говорят солдаты – всем заворачивает, некий контр-адмирал Дунайской речной флотилии, военный комендант города Веселкин, фигура отчасти комическая, отчасти зловещая. Он тучен, курнос, бородат, полупьян, неряшлив, и если бы не его летний белый сюртук из чертовой кожи с контр-адмиральским черным орлом на погонах и не кортик, то его можно было бы принять за чеховского околоточного. Солдатский телеграф уверяет, что адмирал Веселкин – незаконный сын императора Александра III. Вполне возможно. Он похож на него как две капли воды, только немного пониже ростом.

У Веселкина навязчивая идея: всюду наводить порядок. Он воюет на базаре с торговками, бьет морды солдатам, не ставшим ему во фронт, сажает на гауптвахту фланирующих по бульвару прапорщиков, штрафует извозчиков, непристойными словами ругает барышень. Увидав издали белый сюртук, прохожие шарахаются в стороны, прячутся по домам, торговки в развевающихся юбках убегают с базара, таща свои лотки и корзины, из которых сыплются в пыль огурцы и помидоры, солдаты прыгают через плетни и прячутся в дерезе, извозчики изо всех сил хлещут своих лошадей и несутся вскачь – дрожки вихляются и заезжают на деревянные тротуары. Адмирал Веселкин грозит им кулаками и оглашает воздух самой что ни на есть непечатной бранью.

О каком же тут порядке может идти речь? Сплошной хаос! И это все буквально накануне открытия нового фронта военных действий.»

Веселкин – временный командир, но вскоре Петербургское командование назначает постоянного командующего, генерала с характерной немецкой фамилией Гернгросс. Передача командования происходит следующим образом:

«По перрону бегал, наводя порядок, адмирал Веселкин. В это время подошел экстренный поезд, остановился, и к синему пульмановскому вагону подкатили красную ковровую дорожку. В тамбуре вагона стоял худой, строгий генерал в летней походной форме, с орденами на груди и на шее, в лайковых перчатках и походной фуражке с полями, приподнятыми на прусский манер. Одну руку генерал заложил за широкий пояс отличной коричневой кожи, а другой рукой слегка опирался на золотой эфес своей шашки с георгиевским темляком. Сделав небольшую паузу, генерал упруго соскочил на перрон, где его уже ожидал вытянувшийся в струнку адмирал Веселкин, выкатив глупые романовские глаза в красных жилках. Слегка пошатываясь, он подошел к генералу Гернгроссу, приложил руку к козырьку и отрапортовал о сдаче командования новоприбывшему.

Генерал Гернгросс корректно, но очень коротко и не без брезгливости пожал лапу Веселкина в белой нитяной перчатке и сказал: «А теперь, ваше превосходительство, можете быть свободны», сел в автомобиль и отбыл в свой штаб.

И в городе, слава тебе Господи, воцарился порядок, а разрозненные воинские части почувствовали себя единым целым, то есть отдельным особым армейским корпусом.»

Конечно, Валентин Катаев здесь немного утрирует или шаржирует. В тогдашней русской армии очень распространены были антигерманские настроения, направленные не только на противника в войне (что естественно), но и на немцев в руководстве страны и армии. Известно, что многие раненые русские офицеры отказывались ложиться в санитарный поезд, который патронировала немка-императрица. К 1916 году об «измене на самом верху» говорили чуть ли не в открытую. Но измена-то была весьма хитрая, маскирующаяся под «строгий порядок», как это показано в процитированном эпизоде. Немец Гернгросс наверняка хладнокровно подставлял русских под удары своих, по-тихому, подло, но безжалостно разваливая русский фронт, обеспечивая победу противостоящим ему немецким частям… Но попробуй-ка, схвати его за руку! Любые недостатки и даже провалы он умело спишет на русский элемент в армии, на такого вот Веселкина, например…

В общем, к 1917 году немецкий вопрос в России, можно сказать, созрел и перезрел, революция была неизбежна…

Поразительнее всего, однако, то, как же серьезно умели поставить себя немцы! (И до сих пор умеют.) Вроде бы народ осуществляет совершенно элементарную идею, и вся их жизнь не сильно отличается от жизни пчелиного роя или муравейника! Строй прочнее, распространяй влияние своего – немецкого – муравейника на как можно большую часть леса… Почему-то это подается как высшее достижение цивилизации; а мы, русские, которые которые не на словах только, а на деле исходим не из своих только национальных, но из общечеловеческих интересов, изображаемся недоумками или шутами. Жена-лютеранка «бреднями» называет взгляды министра образования России Шишкова; какой-нибудь немецкий не то что генерал, но простой офицерик или чиновник, полной чепухой и теми же «бреднями» считает всю русскую культуру вкупе с «русской идеей» и православным христианством…

Что ж, к сожалению, так устроен мир: самые великие идеи порой кажутся нелепыми и смешными, и даже во всеуслышание объявляются нелепыми и смешными… До тех пор, пока колоссальным усилием нация-гигант – величайшая в мире русская нация – не опрокинет в свою очередь своих оппонентов и не растопчет их вдрызг!

Мы, русские – избранный народ нынешних веков; но избранность сегодня, как и всегда (мы это знаем из Библии) дается лишь через страшные усилия и потери. Такой чередой усилий и потерь и была вся цепь исторических событий 20 века: прерванная русской революцией мировая война и следом за ней – углубление атеистических и антихристианских процессов в России. Германия же, наоборот, каким-то непонятным образом вдруг возвращается назад, к факельным шествиям и к средневековью. Но раз к средневековью, значит – к христианству, а значит, Германия опять оказывается права, а Россия нет…

По сути дела, Россия в 20 веке осуществляла христианский проект, хотя по форме он был антихристианским. Германия же, наоборот, по форме вела себя как средневековая христианская держава (вспомним кресты на немецких танках и самолетах), но по сути немецкий фашизм был, конечно, антихристианским делом, продолжением все той же извечной немецкой антихристианской тенденции…

Так, да не совсем так. То, что сказано в предыдущем абзаце, представляет собой, конечно, красивое объяснение событий 20 века (и в целом верное объяснение), но оно все-таки неполное. А для полноты картины нужно добавить, что форму все-таки никогда нельзя отделить от содержания. А потому, раз были не кресты, а звезды на советских самолетах и танках, то это – не форма только, но и суть дела тоже.

Россия, увы, во Второй мировой войне воевала не за то и победила во имя чуждых ей ценностей. Россия изменила своим ценностям и до сих пор не может их восстановить. Произошел страшный обмен, и уже в ходе Второй мировой войны побитая Германия превратилась все-таки в пострадавшую  христианскую державу, а вот союзники-триумфаторы (и прежде всего Советский Союз) закоснели в своем атеизме. Мы победили под красными знаменами, и тем труднее сегодня нам вернуться к христианской вере…

Потому я и назвал эту статью «обмен ударами или ценностями». Россия и Германия в 20 веке, увы, обменялись не только страшными военными ударами (с миллионными потерями), но и ценностями.

Конечно, это естественно, как естественно для двух столкнувшихся шаров отскочить и покатиться в обратную сторону… Каждый шар словно приобретает направление движения своего «противника». Так Россия приобрела (закрепила) свойственный больше Германии, чем ей, антихристианский вектор развития, Германия же, возможно, только в 20 веке, после окончания Второй мировой войны, и стала по-настоящему христианской страной.

Но нам в России от этого, как говорится, «не легче». Жизненная сила нашей нации подорвана, все ориентиры сбиты, мы похожи на того полицейского, который долго преследовал преступника, наконец, настиг его, но сил собственно для ареста уже не осталось. Вот и мы не можем сделать какое-то последнее, решающее усилие для того чтобы поставить точку в нашем споре с Германией…

А может быть, все-таки, у нас хватит на это сил?

Далее читайте:

Статья первая. Являются ли немцы безумным народом?

Статья вторая. Гете как провозвестник «Евросоюза нетрадиционной ориентации».

Статья третья. Обмен с Россией – ударами или ценностями?

Статья четвертая. Ницше или нескрываемое безумие.